Расчёт
— Катя, слушай… Лидка звонила. У неё опять проблемы.
Сергей произнёс это, стоя у подоконника и бездумно постукивая пальцами по стеклу, словно отбивая ритм своей нерешительности. Вечер четверга медленно сгущался за окнами их квартиры на Тверской, и уличные фонари уже начинали мерцать в сумерках. Екатерина не отрывалась от ноутбука, только её пальцы замерли над клавиатурой. Она узнавала эту интонацию. Каждые полгода одна и та же песня о тяжёлой доле его старшей сестры начинала звучать в их доме.
— Что случилось? — спросила она нейтрально. Её невозмутимость всегда ставила Сергея в тупик. Он готовился к спору, к возражениям, к чему угодно, что позволило бы ему занять оборонительную позицию, но получал лишь профессиональный, отстранённый интерес.
— Её уволили… сокращение штата. И из съёмной квартиры выселяют, хозяйка внезапно решила продавать. Полный крах. Просится к нам на несколько месяцев, пока не найдёт что-то.
Он развернулся к ней лицом. На его лице застыло выражение заботливого старшего брата, смешанное с мужественной готовностью к жертвам. Он приблизился к её рабочему месту, облокотился о стол, создавая видимость доверительной беседы. Его рука потянулась к её запястью, и Екатерина ощутила этот жест как попытку принуждения, маскирующуюся под нежность.
— Я тут подумал… наша двушка не резиновая, троим будет тесновато. А твоя студия на Арбате пустует… Может, попросим квартирантов освободить площадь? Скажем, что срочная необходимость. Люди нормальные, поймут ситуацию. А Лидка там перекантуется…
Он говорил, а Екатерина изучала его руку, лежавшую на её запястье. Тяжёлую руку человека, который уже принял решение единолично и теперь просто уведомляет о нём. Она осторожно, без лишних движений, освободилась от его прикосновения, будто убирая случайно упавший листок. Поднялась и переместилась к книжному стеллажу в углу. Её движения были выверенными и методичными, как у аналитика, изучающего данные.
— Хорошо, — произнесла она спокойно, повернувшись к нему лицом. На её лице не отражалось ни раздражения, ни протеста. Только холодная, математическая точность.
Сергей даже растерялся. Он готовился к долгим уговорам, а получил мгновенное согласие. Он заморгал, его лицо озарилось радостной, благодарной улыбкой.
— Серьёзно? Катя, я был уверен, что ты…
— Я могу расторгнуть договор с квартирантами, — перебила его Екатерина, не позволив закончить фразу. Она смотрела на него в упор, и её карие глаза стали жёсткими, как полированное дерево. — Они платят мне тридцать пять тысяч ежемесячно. За три месяца это составит сто пять тысяч рублей потерянного дохода. Плюс штраф за досрочное расторжение по моей инициативе — тридцать пять тысяч. Итого, сто сорок тысяч.
Она взяла со стеллажа дорогой блокнот в кожаной обложке и элегантную шариковую ручку. Звук снимаемого колпачка эхом отразился в внезапно наступившей тишине. Она осталась стоять, что придавало её фигуре официальности и недоступности.
— Сейчас составлю для тебя долговое обязательство. Формулировка будет предельно ясной: «Я, такой-то, обязуюсь выплатить Екатерине Андреевне указанную сумму в трёхмесячный срок». Это чистая формальность, для обоюдного спокойствия. Как только твоя подпись окажется на документе, я наберу квартирантов. Немедленно.
Она наклонилась над блокнотом, её рука начала выводить ровные, деловые строчки. Сергей застыл на месте. Улыбка исчезла с его лица, как стёртая резинкой. Он наблюдал за её склонённой головой, за точными движениями руки, и медленно осознавал истинные масштабы ситуации. Это было не согласие. Это был деловой ультиматум. Холодный, унижающий и непреклонный.
— Ты… это правда серьёзно? — с трудом выговорил он.
— Безусловно, — не поднимая головы, подтвердила она.
И тогда его накрыло. Не взрывом ярости, а шипящим, ядовитым шёпотом, более страшным любого крика.
— Ты бесчувственная, расчётливая стерва! Речь идёт о моей сестре! О моей крови! А ты торгуешься, выставляешь счета! У тебя вообще есть сердце?!
Екатерина медленно подняла взгляд. Она отложила ручку рядом с наполовину заполненным листом и посмотрела ему прямо в глаза. Её взгляд был невозмутим, но непоколебим, как отшлифованный гранит.
— Нет, Сергей. Я просто отказываюсь финансировать существование твоей сестры за свой счёт. А ты, как я вижу, тоже.
Следующий день, пятница, открылся не ароматом свежего хлеба, а плотным, ощутимым безмолвием. Оно не было спокойным, расслабляющим, а напротив — давящим и электрическим, как атмосфера перед ливнем. Они перемещались по квартире, подобно двум планетам на параллельных траекториях, исполняя знакомые утренние обряды с нарочитой педантичностью. Звон посуды, гудение чайника, журчание воды — каждый шум казался гипертрофированным в этой густой тишине.
Первым не выдержал Сергей. Он сидел за кухонным столом, машинально помешивая ложечкой в давно остывшем чае, и следил за Екатериной, которая методично полировала уже безупречную плиту.
— Я не понимаю, как можно быть настолько бездушной, — начал он негромко, но с явным упрёком. — Мы ведь одна семья. Разве в семье всё сводится к математике? Помню, как мы жили в начале, как ценили каждую мелочь, как готовы были на всё друг ради друга. Куда это подевалось?
Екатерина не прервала свои действия. Она дочистила плиту, промыла губку и аккуратно убрала её в специальную подставку. Только затем обратилась к нему. На её лице не было следов гнева. Лишь невозмутимая, ледяная фиксация реальности.
— Никуда не подевалось, Сергей. Я по-прежнему готова на всё ради нашей семьи. Ради тебя. Но твоя сестра — это не наша семья. Это твоя родственница. И моё предложение остаётся актуальным. Документ лежит на столе.
Она взяла свою чашку и прошла в гостиную, оставив его наедине с его благородным негодованием и растерянностью. Он стукнул ладонью по столешнице, но слабо, скорее от отчаяния. Он не видел выхода. Звонить сестре и сообщать, что жена-изверг потребовала плату за гостеприимство, было позорно. Принять условия Екатерины — ещё постыднее, поскольку таких средств у него не имелось и не планировалось. Он оказался в западне, и это злило его превыше всего.
Позже, когда он бессмысленно переключал каналы, Екатерина устроилась в кресле с мобильным. Она кому-то набрала номер, и по её оживлённому тону Сергей догадался, что это была её коллега Анна. Он убавил громкость телевизора, невольно подслушивая.
— Да, Ань, привет! Всё прекрасно… Да, сдала, естественно. Жильцы идеальные, переводят точно в срок, никаких проблем. Тридцать пять тысяч, как планировали, очень надёжный источник… Что собираюсь делать? Вот думаю записаться на тот курс по недвижимости в Москве, очень сильные лекторы. Как раз эти арендные деньги хотела туда вложить. В конце концов, капитал должен работать, а не просто копиться, верно?
Каждая её фраза била Сергея, как пощёчина. Она не просто обсуждала деньги — она планировала распорядиться его деньгами. Теми самыми тридцатью пятью тысячами, которые могли бы спасти Лидку. Она говорила о них непринуждённо, обыденно, как о ресурсе для собственного роста, для личных амбиций, где ни ему, ни его сестре места не было. Он сидел на диване, ощущая, как кровь приливает к вискам. Он был не просто просителем в собственной квартире. Он был чужаком, препятствием, чьи заботы не стоили отказа от какого-то курса.
Екатерина завершила беседу, пожелав коллеге продуктивных выходных. Она положила телефон на подлокотник и перевела взгляд на Сергея. Она отлично понимала, что он всё слышал. В этом и заключался план.
— Ты нарочно это проделала, так? — прошипел он, больше не в состоянии молчать. — Решила позлить меня посильнее? Продемонстрировать, кто тут главный?
Она изучала его долгим, оценивающим взглядом, словно впервые его видела.
— Что проделала, Сергей? Обсудила с коллегой свои финансовые планы? Не знала, что теперь для этого нужно твоё одобрение.
Финал наступил в субботу, ближе к вечеру. Этот час, когда неделя уже выдохлась, а следующая ещё не началась, был пропитан ленивой и тягучей пустотой. Екатерина сидела в гостиной с объёмным романом в твёрдом переплёте. Сергей бродил по квартире, как беспокойный призрак, то включая, то отключая музыку, то заглядывая в пустой холодильник. Напряжение между ними не ослабевало, оно лишь ушло вглубь, став фоновым шумом их сосуществования.
Резкий, настойчивый звонок заставил Сергея вздрогнуть. Екатерина даже не оторвалась от чтения, лишь на мгновение остановилась, затем перелистнула страницу. Сергей сглотнул, в его сознании промелькнула череда панических догадок. Он взглянул на жену, но её лицо оставалось бесстрастным. Медленно, как приговорённый к казни, он направился к двери.
На пороге стояла Лидия. Она лучилась оптимизмом. Рядом с ней, словно два преданных спутника, громоздились потёртый дорожный чемодан и несколько пакетов с вещами.
— Серёжа, здорово! Вот я и приехала! — радостно воскликнула она, шагая внутрь без приглашения. Она торжествующе оглядела прихожую, как генерал, вступающий на захваченную территорию. — Еле дотащила весь этот скарб. Ну, где тут можно расположиться?
Сергей застыл, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу. Он метнул отчаянный взгляд в сторону гостиной, моля о том, чтобы Екатерина каким-то чудом исчезла.
— Лид, подожди… я же… мы ещё не всё уладили, — пробормотал он, пытаясь заблокировать ей проход, но она уже решительно прокатила чемодан мимо него в коридор.
— Да что там улаживать? Знаю же, что ты у меня надёжный, всё устроишь! — она подмигнула ему, совершенно не замечая или игнорируя его побледневшее лицо. — Я тебе вчера звонила, не отвечал. Ну, думаю, значит, всё решено, просто занят. Куда барахло складывать?
В этот самый момент в дверном проёме материализовалась Екатерина. Она неторопливо закрыла книгу, заложив закладку между страниц. Она не повышала тон, не совершала резких жестов. Она просто стояла и наблюдала, и от этого её присутствия и Сергей, и его сестра инстинктивно съёжились.
— Лидия, добрый вечер. Ты, видимо, перепутала адрес, — произнесла Екатерина тихо, но каждое слово прозвучало чётко, как удар гонга.
Лидия перестала сиять. Её лицо вытянулось, она растерянно посмотрела на брата, ища поддержки.
— Серёж, что происходит?
Сергей шагнул вперёд, оказавшись между сестрой и женой, словно пытаясь своим телом предотвратить столкновение.
— Катя, давай без резкостей… Пройдёмте, обсудим всё цивилизованно…
— Мы уже обсудили, — отрубила Екатерина, её взгляд был направлен на Лидию, полностью игнорируя мужа. — Я изложила твоему брату все условия. Моё предложение действует. Освобождение моей студии от жильцов и твоё проживание там три месяца стоит сто сорок тысяч рублей. Как только Сергей подпишет долговое обязательство, я свяжусь с арендаторами.
Лидия смотрела на неё с изумлением. Недоверие на её лице трансформировалось в негодование.
— Ты что, спятила? За проживание у родного брата денежки требуешь? Серёжа, ты ей такое позволяешь?!
Но Екатерина не дала Сергею возможности ответить. Она приблизилась на шаг, и теперь её холодный, размеренный голос был адресован им обоим — растерянному мужу и его наглой сестре.
— Это не квартира твоего брата. Это моя квартира. И эта, в которой мы находимся, — тоже моя. А теперь выслушай меня внимательно…
Лидия хотела возразить, но, увидев стальной взгляд невестки, замолчала. А та повернулась к мужу:
— Мне совершенно безразлично, где будет жить твоя сестра, но в моей студии она не поселится! Я сдаю это жильё и зарабатываю на этом, а твоя сестра — обычная нахлебница, которая хочет жить за чужой счёт!
Она замолчала, позволяя своим словам пропитать воздух, наполнить собой всё пространство. Затем, с той же ледяной невозмутимостью, она подошла к входной двери, распахнула её и отступила в сторону, указывая на лестницу.
— Дверь открыта. Я не желаю видеть тебя и твои пожитки в своём доме.
Лидия стояла как громом поражённая. Весь её оптимизм, вся уверенность в братской поддержке испарились без следа. Осталось лишь унижение — обнажённое, злое, беспомощное. Она бросила на Сергея взгляд, полный презрения, схватила ручку чемодана и, не произнеся больше ни звука, с грохотом выкатила его на площадку. Сергей остался стоять в прихожей между захлопнувшейся дверью и своей женой, которая смотрела сквозь него, будто его здесь никогда не существовало.
Дверь захлопнулась с глухим, окончательным звуком. Этот звук не был завершением конфликта — он стал сигналом к началу настоящей войны. Сергей, застывший памятником в прихожей, медленно развернулся к Екатерине. Его лицо, только что бледное и потерянное, теперь наливалось тёмной, злобной краской. Это была ярость униженного мужчины, которому только что наглядно продемонстрировали его полную несостоятельность.
— Ты… Ты хоть осознаёшь, что натворила? — прорычал он, делая шаг к ней. Его руки стиснулись в кулаки. — Ты вышвырнула мою сестру на мороз! Тебе это доставило наслаждение, да? Тебе понравилось унижать её, а заодно и меня! Показывать, кто здесь командует!
Екатерина не отступила ни на миллиметр. Она смотрела на него с тем же спокойствием и отстранённостью, как смотрела на его сестру. Её невозмутимость бесила его больше её слов.
— Я не выгоняла её на мороз. Я не пустила её в свой дом. Это разные понятия, Сергей. Она явилась сюда без предупреждения, с полной убеждённостью, что все ей обязаны. Я просто разъяснила ей реальность.
— Разъяснила?! Ты её растоптала! Мою единственную сестру! Теперь она пойдёт к знакомым, на вокзал, чёрт знает куда! И всё ради твоей алчности, ради твоих проклятых денег! Я поеду к ней! Я должен ей помочь, потому что её родной брат женился на бессердечной, корыстной дуре!
Это был его выбор. Произнеся эти слова, он сам понял, что пересёк границу, за которой нет пути назад. Он окончательно и безоговорочно выбрал сторону сестры против жены. Он ожидал ответного взрыва, истерики, чего угодно. Но Екатерина лишь слегка наклонила голову, словно изучая редкий экземпляр.
— Помочь ей? — переспросила она негромко. — Ты действительно желаешь ей помочь, Сергей? Или ты просто хочешь продолжать верить в ту байку, которую она тебе скармливает?
Он замер, не понимая, к чему она ведёт.
— О чём ты говоришь? Какую байку?
— Твоя «несчастная» сестра Лидия, которую «сократили», — Екатерина произносила медленно, выделяя каждое слово, — на самом деле не попала под сокращение. Ей предложили уволиться добровольно. Знаешь, за что? Её поймали на мелком воровстве. Она месяцами выносила товар со склада. Небольшими партиями, чтобы никто не заподозрил. Но в итоге вычислили. Руководство дало ей выбор: заявление в полицию и уголовное дело или увольнение по собственному желанию с такими рекомендациями, что её больше нигде в приличное место не возьмут. Она выбрала второе. Так что её денежные трудности — не невезение. Это последствия её собственных действий. Я не доверяю её рассказам, Сергей. Поэтому вчера я сделала пару звонков на её бывшее место работы.
Воздух в прихожей словно окаменел, перестав поступать в лёгкие. Сергей смотрел на жену, и его сознание отчаянно отказывалось воспринимать услышанное. Это было слишком ужасно, слишком логично в своей омерзительности. Это объясняло всё: и внезапное увольнение, и невозможность найти новое жильё, и отчаянную потребность скрыться на несколько месяцев «на халяву». Вся его праведная ярость, всё его братское сочувствие мгновенно превратились в жалкий, смехотворный фарс. Он защищал не жертву, а мелкую воровку. И Екатерина знала это с самого начала.
Она видела, как изменилось его лицо, и нанесла финальный, сокрушительный удар.
— Так что да, Сергей. Ты поедешь к ней. Ты будешь её утешать и поддерживать. И ты будешь делать это за свои деньги. С этого момента наш семейный бюджет разделяется. Моя зарплата, мои доходы от недвижимости, мои сбережения — это моё. Твоя зарплата инженера — это твоё. Ты будешь самостоятельно оплачивать топливо для своей машины, свои обеды, свою одежду и свои развлечения. И, разумеется, всю материальную помощь своим родственникам. Ты можешь и дальше жить здесь, в моей квартире. Но та жизнь, которой ты жил до сегодняшнего дня, — закончилась. Теперь ты будешь существовать строго в рамках тех средств, которые сам зарабатываешь.
Она закончила. В прихожей установилась абсолютная тишина. Сергей стоял, опустив руки. В его глазах не осталось злости, только пустота. Он посмотрел на свою жену, на эту красивую, успешную, чужую женщину, и впервые за долгие годы увидел не партнёра и не источник стабильности, а ледяную стену, о которую он только что разбился вдребезги. Екатерина, не добавив больше ни слова, развернулась и размеренно прошла обратно в гостиную. Она вернулась в своё кресло и снова взяла книгу, словно ничего не случилось. А он так и остался стоять в полутёмной прихожей, в чужом доме, среди обломков своей рухнувшей жизни…
