Валерия Львовна лежала в больнице уже почти две недели. Формально — «по плановой госпитализации». Фактически — по ее личному желанию: врачи уже намекали, что пора домой. Но Валерия Львовна решила, что ещё не готова возвращаться в пустую квартиру, где нужно готовить, убирать и ходить за продуктами и лекарствами без чьей-либо помощи.
Чтобы поддерживать легенду беспомощной старости, она часто рассказывала детям новости: одну мрачнее одной другой.
— Дочка, Машенька, мне врач сказал, что напрягаться нельзя! У меня гипертония «в опасной стадии»! Приедешь, окна помыть?
— Мам, на дворе ноябрь, какие окна?
— Так ведь грязно…
— До весны подождет.
И Валерия Львовна лезла мыть сама. А через три дня жаловалась, что упала со стула.
— Тонечка, Маша мне окна не помыла, я сама полезла… И упала! Уж отвези меня на рентген. Вся переломалась с этими окнами, будь они не ладны!
И Тоня везла маму к врачу, жалела и успокаивала. К счастью, Валерия Львовна отделывалась чаще всего легким испугом. А вот ее дети пугались не на шутку.
— Сынок, мне б в санаторий съездить… Вчера анализы сдавала, подозрение на диабет, говорят, какой-то «сбой эндокринной системы»… Надо подлечиться.
— Мама, с диабетом не до шуток! Давай-ка не в санаторий, а в больницу!
И вот, вместо санатория ее определили в городскую больницу. Врачи уже привыкли к Валерии Львовне и принимали, когда была возможность. В один из таких больничных дней, от безделья она и схватилась за телефон.
— Тонечка, — она позвонила старшей дочери в семь утра, зная, что та только собирается на работу, — привези мне, пожалуйста, нормальное лекарство и еды повкуснее. Тут дают помои… Я бы своей собаке не дала.
— Мам, у тебя никогда не было животных!
— Вот именно, потому что я ответственный человек, — обиженно парировала Валерия Львовна. — Но если бы была, я бы и ей не дала то, что мне тут пихают.
Тоня, вздыхая, шла в аптеку и магазин, покупала самое дорогое, что требовала мать, и везла в больницу. Валерия Львовна принимала пакет с вымученной улыбкой, вздыхая так, словно с трудом держалась на этом свете.
— Выздоравливай, мам…
— Уж постараюсь! — Едва дочь уходила, Валерия Львовна бойко вскочив, потрошила пакет и звонила другой дочери, Маше.
— Вот, Тоня только что привезла мне лекарства, а от тебя, Машенька, ни слуху ни духу! Заболела, что ли?
— Мам, я вчера была у тебя. — Удивлённо отвечала Маша.
— Была…Так уж целые сутки прошли. А внук? Я его растила, нянчила, а он… ни разу не появился.
— У него учеба, мам.
— Учеба — это оправдание для того, чтобы забыть бабушку?
Маша, разумеется, на следующий же день приезжала с Вовой. Внук, едва переступив порог, прилипал к телефону, а бабушка пыталась привлечь его внимание шоколадками и рассказами о «кошмарной медсестре с голосом, как у портового грузчика».
— Ты уж не кури, внучок!
— Баб, мне 14 лет.
— На вот, конфетку…
Если Вова отказывался от сладкого, она вздыхала так демонстративно, что даже соседка по палате, Нина Степановна, поднимала брови.
— Лера, да ты чего пристала к парню? Пришел и уже хорошо! — спрашивала Нина.
— Это у тебя никто не ходит, вот и говоришь так, — с оттенком гордости ответила Валерия Львовна. — А я детям нужна.
— Они просто отказать тебе не могут! А ты ведь и сама на ногах, сходи и купи что надо!
— Злая ты, Нина, потому к тебе никто и не ходит.
Нина Степановна только вздохнула.
На следующий день Валерия Львовна решила подключить сына, Никиту. Тот, как она подсчитала, за эти дни к ней ни разу не приходил. Похвастаться перед соседкой по палате своим сыном-молодцом не получалось.
— Сынок, ты про мать не забыл? — сказала Валерия Львовна с надрывом в голосе.
— Мам, ну что ты. Как я могу?
— Не звонишь, не приходишь! Уж не случилось ли чего?
— Я работаю мама, и постоянно на связи. И кстати, на днях я деньги перевёл. Забыла?
— Деньги — это не забота. Забота — это когда сидишь рядом, держишь за руку. Вот даже Вова приезжал, внук и тот более внимательный! А родной сын…
— Мам, мне работать надо. Давай я перезвоню?
— Ладно, не жалуюсь, все понимаю! — ответила она тоном, в котором слышалась жалоба. — Просто хотела сказать… — она перешла на шепот, — у меня соседка, старуха, по ночам храпит! Не могу уснуть. Подушку мне надо другую, ортопедическую, а то шея болит, не могу.
— Про подушку понял, куплю, с сестрой пошлю. А вот про соседку непонятно. Мне ее выписать досрочно или что? — пошутил сын.
— Бог с тобой, она лежачая, после операции. Куда ее выпишешь? Это меня надо в отдельную палату перевести, с телевизором. Чтобы я одна там была, без соседки.
— Мам, я обычный человек, а не олигарх. Я не могу тебе оплатить палату!
— Ну вот, на что же мне тогда твоя работа 24 на 7? Если даже комфорт для матери не можешь обеспечить?! — Валерия Львовна начала причитать, но в этот момент принесли ее любимую запеканку, и она поторопилась закончить разговор, правда пожаловалась, что кормят из рук вон плохо!
— Ладно, мамуль, я подумаю, что можно сделать.
— Что думать, делать надо! — Валерия Львовна бросила трубку.
— Ой, дождешься, Лера, останешься одна… — сказала Нина Степановна.
— Типун тебе на язык, Нина! Меня любят все, берегут!
— Любят и берегут, вот и цени! А не играй на нервах!
Валерия Львовна надулась. Очень ей не нравился назидательный тон соседки, и она хотела перед ней еще больше покрасоваться. Но придумать ничего не могла, все казалось ей обычным — уже и передачки не радовали, и бутерброды с икрой, которые ей дочь таскала, и лосось с балыком… Даже подушка ортопедическая была не в радость. И тогда Валерия Львовна увидала в новостях, что известный певец ездил по больницам к тяжелобольным детям, и ее осенило:
— Вот знаешь… Как меня мои дети любят? Я вот попрошу, чтобы прямо сюда цыган пригласили с гитарой! И приедут!
— Валерия Львовна, тебе надо в другое отделение. Голову лечить, — пробормотала Нина Степановна и прикрыла глаза. К ней пару раз приезжал сын, но она его берегла. Знала, что после выписки ему с женой придется еще за ней ухаживать, и не хотела слишком напрягать молодежь. А Валерия Львовна, как с цепи сорвалась. Она позвонила сыну и давай ныть, что ей безумно плохо, ничего не радует. И вообще, что все позабыли про ее именины, что она одна-одинешенька, только соседка с ней скверная бабища, которая храпит и ноет!
— Мам, ну чем тебя порадовать? — вздохнул сын. Он уже который раз отрывался от отчета и боялся, что из-за матери, которой вечно что-то надо, он накосячит и его уволят.
— Помнишь, на мой юбилей ты цыган звал?
— Ну…
— Хочу, чтоб они приехали ко мне в палату и спели романс.
На том конце повисла пауза. Никита удивился просьбе матери. Он подумал, что как и у деда, у Валерии Львовны рано началась деменция и нужно принимать меры.
— Ладно, мама. Будут тебе цыгане, и медведи, и балалайки, — пообещал он.
Чтобы проверить догадки, он нашел время и поехал в больницу. Нужно было поговорить с врачом и назначить матери обследование головы.
Разумеется, никаких цыган он звать не собирался, но мать проведать все же пошел. У палаты он и поймал доктора, остановился, чтобы с ним поговорить, но услышал громкий голос матери:
— Вот Нина, погоди, приведет мне сын цыган! Он для меня на все готов!
Нина Степановна молчала.
— Я вот думаю, что попрошу врачиху оставить меня еще на пару недель, только надо придумать, что у меня болит! Уж больно нравится мне, что дома ничего делать не надо, готовить не надо, убирать не надо! Лежи в свое удовольствие, ешь, пей что хочешь! Разве дома я себе такие деликатесы куплю? А деньги, Нина, что дочь оставила для медсестер, я себе заберу. На жизнь.
— Ни стыда, ни совести у тебя, Валерия Львовна. — Послышался второй голос.
— А что, мне стыдиться нечего! Я жить хочу! В свое удовольствие. Троих вырастила, вот пусть теперь вокруг меня прыгают. С цыганами.
Никита застыл в дверях. После разговора с врачом, который подтвердил, что мать здорова, можно забирать домой с понедельника, он позвонил сёстрам:
— Мы ее разбаловали. Она нас своими хотелками в гроб загонит. У меня уже выговор от начальства! И денег нет, всю зарплату отдал на ее «подушки, игрушки».
— Я, чтобы медсестрам и врачу денег дать, из заначки вынимала… — сказала Маша.
— А я всю премию на лекарства ненужные потратила. А мать, значит, их в унитаз выкидывает… — сказала Тоня.
Дети Валерии Львовны были в шоке. Они решили, что не будут с ней разговаривать до выписки, пусть подумает над своим поведением.
Но случилась удивительная неприятность: женщине вдруг и правда стало плохо. Она переела жирной рыбы и деликатесов, и ее прихватило. В общем, Валерия Львовна отправилась в другое отделение на операционный стол.
Правда, Никита не поверил, что матери плохо.
— Я слышал разговор, что она себе болячки придумывает. Так что не поеду. И вам не советую, — сказал он сестрам.
А вот у Валерии теперь всё было по-настоящему: боль, капельницы, уколы и таблетки: те что дали в больнице. Ее перевели в палату на шесть человек, без телевизора. Она лежала бледная и молчаливая. Не понимала, почему в такой трудный момент к ней никто не пришел.
Только спустя неделю, когда позвонил врач и сказал, что Валерия Львовна действительно серьезно больна, дети поняли, что случилось. Близкие продолжали помогать матери, но уже без фанатизма. Выводы сделали все. Валерия Львовна, поняв, что ходила по краю, стала вести себя более скромно, а дети перестали бежать к ней по первому зову, но все равно любили и после операции забрали домой.
Нину Степановну сын и невестка тоже забрали, но ей доверия было больше. И сын с невесткой были благодарны тихой старушке, что она ценила и уважала их заботу.
