— Андрюша, сынок, ты не мог бы купить мне гранатового сока? — голос Людмилы Сергеевны сочился страдальческой сладостью. — Врач сказал, для гемоглобина очень полезно. Только не в пакете, там одна химия, а свежевыжатый. Вон в том магазине, за три квартала, говорят, хороший делают.
Ольга, стоявшая у плиты и помешивавшая в кастрюле суп, который свекровь всё равно назовёт «водичкой», мысленно стиснула зубы. С момента разоблачения с кредитом и жильцами прошла неделя, и эта неделя превратилась в ад. Людмила Сергеевна, получив от сына полное прощение и карт-бланш на дальнейшее проживание, развернула свою деятельность с удвоенной силой. Теперь она была не просто гостьей, а «бедной, больной матерью, вынужденной ютиться у детей из-за страшных долгов». Этот статус давал ей право на особые привилегии.
Продукты теперь покупались строго по её указанию. Не просто творог, а обезжиренный, фермерский. Не просто курица, а грудка от молодого цыплёнка. Не просто хлеб, а бездрожжевой, на цельнозерновой муке. Всё это, разумеется, покупалось на деньги Андрея. Ольга пыталась было возразить, что их бюджет не резиновый, но натыкалась на стену ледяного презрения.
— Экономить на здоровье матери — это последнее дело, — поджимала губы Людмила Сергеевна. — Я тебя, Оля, не понимаю. Твой муж вкалывает, чтобы вы жили по-человечески, а ты ему даже нормальный кусок мяса купить не можешь.
Стирка превратилась в отдельный ритуал. Свои вещи — блузочку, ночную рубашку и пару белья — свекровь требовала стирать отдельно от их «рабочей» одежды.
— Я не хочу, чтобы мои деликатные ткани соприкасались с вашими джинсами, — заявляла она, брезгливо морщась. — И порошок нужен специальный, для шёлка.
Она беззастенчиво брала еду прямо из кастрюль, не дожидаясь, пока Ольга накроет на стол. Могла выловить из супа все куски мяса, оставив остальным пустой бульон, и съесть их, стоя у плиты, со словами: «Ой, что-то аппетит разыгрался, перекушу немного».
Свет в коридоре и в туалете теперь горел постоянно, потому что Людмиле Сергеевне было «темно и страшно ходить по этим катакомбам». На робкие замечания Ольги о счёте за электричество она отвечала железным аргументом: «Тут же свои, чего считать-то?»
Но апогеем её желаний стала Турция. Как-то вечером она смотрела по телевизору передачу про путешествия, где показывали лазурное море, отели «всё включено» и счастливых, загорелых пенсионеров.
— Вот! — она ткнула пальцем в экран. — Люди живут! Отдыхают, как белые люди! А я что вижу? Эту обшарпанную кухню и грязный двор. Андрюша, — она повернулась к сыну с выражением мученицы на лице. — Я всю жизнь на тебя положила, в трёх местах работала, чтобы у тебя всё было. Никогда для себя ничего не просила. А теперь вот смотрю и думаю: неужели я не заслужила хоть разочек на старости лет по-человечески отдохнуть? Купи мне путёвку в Турцию, сынок. Я хочу как люди жить, а не нюхать тут вашу коммунальную вонь!
Ольга, сидевшая рядом с рукоделием, от удивления уколола палец иглой. Это уже переходило все границы.
— Людмила Сергеевна, какая Турция? Мы еле-еле концы с концами сводим! Нам за комнату ещё два года платить!
— А я не у тебя прошу, а у сына! — отрезала свекровь. — Он мужчина, он должен уметь зарабатывать. А твоё дело, женщина, — молчать и мужа поддерживать, а не пилить его из-за каждой копейки. Сынок, ну что тебе стоит? Возьмёшь кредит. Один больше, один меньше, какая разница? Зато мать порадуешь.
Андрей сидел красный как рак, переводя взгляд с матери на жену.
— Мам, ну это… это очень дорого, — промямлил он.
— Для матери ничего не должно быть дорого! — отчеканила Людмила Сергеевна и, картинно обидевшись, отвернулась к телевизору.
Ольга поняла, что это только начало. Теперь им предстояло выслушивать о Турции каждый день. Она смотрела на мужа и видела, как он мучается, разрываясь между сыновним долгом и здравым смыслом. И самое страшное — она стала замечать, что деньги из их общего бюджета действительно куда-то утекают. Андрей стал скрывать свои траты, на вопросы о зарплате отвечал уклончиво. А продукты из холодильника, даже с учётом аппетитов свекрови, стали исчезать с катастрофической скоростью. Пачка масла, купленная вчера, сегодня была наполовину пуста. Сахар, который она брала килограммовым пакетом три дня назад, подходил к концу.
Разгадка пришла неожиданно, и снова благодаря Валентине Ивановне. Ольга столкнулась с ней на кухне. Соседка выглядела обеспокоенной.
— Оленька, хочу с тобой поговорить, — начала она вполголоса, убедившись, что они одни. — Только ты не обижайся, пожалуйста. Дело деликатное.
— Что случилось, Валентина Ивановна? — насторожилась Ольга.
— Да вот, свекровь твоя, Людмила Сергеевна… Она ко мне вчера заходила. Просила соли взаймы. Ну, я дала, дело-то житейское. А сегодня она снова пришла. Попросила картошки и лука. Говорит, вы с Андреем ей денег совсем не даёте, бедная, голодает.
У Ольги потемнело в глазах. Голодает? С её фермерским творогом и свежевыжатым соком?
— А потом я с Катей-студенткой разговорилась, — продолжала Валентина Ивановна, понизив голос до шёпота. — Так она у них, оказывается, уже неделю «стреляет» то масло, то сахар, то гречку. Всё обещает, что «Андрюша зарплату получит и отдаст». Катя с Мишей ребята небогатые, сами на стипендию живут, им неудобно отказать пожилому человеку. Вот и дают.
Картина сложилась. Эта невообразимая женщина не просто обжирала их с Андреем, она устроила продразвёрстку по всей квартире! Она создавала себе образ жертвы, жаловалась соседям на «жадную невестку и неблагодарного сына», чтобы вызывать сочувствие и получать продукты бесплатно. А свои «сэкономленные» деньги, которые ей давал Андрей, она, видимо, откладывала. На Турцию?
Внутри у Ольги всё закипело. Это была уже не просто наглость. Это была подлость. Унижать её перед мужем — это одно. Но выставлять их обоих чудовищами перед соседями, обманывать добрых, отзывчивых людей — это было за гранью. Чаша её терпения переполнилась.
— Спасибо, что сказали, Валентина Ивановна, — твёрдо произнесла она. — Я с этим разберусь.
Вечером, когда вся коммунальная братия была в сборе на кухне, Ольга решила действовать. Людмила Сергеевна как раз сидела за столом и пила чай с сахаром, который, как теперь понимала Ольга, был украден у студентов. Андрей вернулся с работы, уставший и мрачный.
Ольга вышла на середину кухни и громко, чтобы все слышали, сказала:
— Людмила Сергеевна, я хотела бы у вас спросить. Куда делась пачка масла, которую я купила вчера?
Свекровь поперхнулась чаем.
— Какая ещё пачка? Понятия не имею. Может, ты её сама съела и забыла?
— Нет, не забыла, — спокойно ответила Ольга. — Так же, как я не забыла, что три дня назад покупала полный пакет сахара. А теперь он почти пустой. Вы не знаете, куда он мог подеваться?
В этот момент в кухню робко заглянула Катя.
— Людмила Сергеевна, — тихо сказала она. — Вы обещали сегодня сахар вернуть. У нас на кашу не осталось…
Лицо свекрови стало багровым.
— Что?! — взвизгнула она. — Ты что такое говоришь, девчонка?! Да я у тебя ничего не брала! Попрошайка! Наговариваешь на честного человека!
Тут уже не выдержала Валентина Ивановна.
— Людмила, перестаньте кричать, — строго сказала она. — Вы и у меня вчера полкило картошки брали. Тоже скажете, что не было? Говорили, что сын с невесткой вас голодом морят.
Скандал разгорался, как лесной пожар. Голоса гремели так, что, казалось, старые стены квартиры дрожали. Из своей комнаты вышел даже вечно хмурый сосед из квартиры напротив, привлечённый шумом.
— Что за цирк? — пробасил он.
— Да вот, — ядовито сказала Катя, осмелев от всеобщей поддержки, — артистка погорелого театра нашлась! У всех понемножку берёт, а из себя жертву строит!
Андрей стоял посреди кухни, бледный, как полотно. Он смотрел то на мать, то на соседей, то на жену, и, кажется, до него наконец-то начала доходить вся чудовищность ситуации.
— Мама, это правда? — тихо спросил он.
И тут Людмилу Сергеевну прорвало. Всю свою ярость, весь свой стыд она обрушила на Ольгу.
— Это всё она! — закричала она, тыча в невестку пальцем. — Это она вас всех настроила против меня! Ведьма! Деревенщина! Приехала в город, захомутала моего сына, а теперь и родную мать из дома выживает! Чтобы квартирка ей одной досталась!
— Какая квартирка? — опешила Ольга. — Это комната! И она наша! Мы за неё платим!
— Ваша?! — хохотнула свекровь. — Мой сын платит! А ты тут никто! Приживалка!
Это было последней каплей.
— Я вам не позволю так со мной разговаривать! — голос Ольги зазвенел от гнева. — Вы приехали в наш дом, вы едите наш хлеб, вы обманываете наших соседей, а теперь ещё и оскорбляете меня? Хватит!
— Ах, хватит?! — взвилась Людмила Сергеевна. — Это ты мне, матери, говоришь «хватит»? Да я…
Она не договорила. Андрей шагнул вперёд и встал между ней и Ольгой.
— Хватит, мама, — сказал он. Тихо, но так, что все замолчали. В его голосе была сталь, которой Ольга никогда раньше не слышала. — Довольно. Собирай вещи.
Людмила Сергеевна замерла, не веря своим ушам.
— Что? Что ты сказал, сынок?
— Я сказал, собирай вещи. Завтра утром я куплю тебе билет, и ты поедешь домой. В свой дом. К своим жильцам.
— Да как ты можешь?! — зарыдала она, снова включая проверенный механизм. — Родную мать… на улицу… зимой?!
— Сейчас сентябрь, мама. И не на улицу, а домой, — отрезал Андрей. — Я всё понял. Прости, Оля. Простите, соседи. Я был слеп.
Он взял Ольгу за руку и увёл в их комнату, оставив на кухне ошеломлённую мать и притихших соседей.
Людмила Сергеевна уезжала на следующее утро. Она не проронила ни слова, лишь метала в сторону Ольги испепеляющие взгляды. Когда за ней хлопнула входная дверь, в длинном коммунальном коридоре воцарилась такая тишина, что было слышно, как на кухне капает вода из крана.
Вечером Валентина Ивановна принесла им тарелку горячих, дымящихся пельменей. Тех самых, из заварного теста.
— Ну вот, — сказала она, улыбаясь. — Кажется, мир восстановлен.
Ольга и Андрей сидели за своим столом, в своей комнате. Впервые за долгое время они были здесь вдвоём. Надувной матрас был сдует и убран в шкаф. Они ужинали пельменями и молчали. Не нужно было слов. Они оба понимали, что прошли через серьёзное испытание, которое могло разрушить их семью. Но они выстояли. Андрей взял Ольгу за руку.
— Прости меня, — сказал он. — Я больше никогда не позволю ей встать, между нами.
Ольга сжала его ладонь в ответ. Она знала, что впереди будет ещё много трудностей. Звонки, упрёки, новые попытки манипуляций. Но теперь она была не одна. У неё был муж, который наконец-то сделал свой выбор. И были соседи, которые в трудную минуту оказались не просто чужими людьми, а настоящими союзниками.
Она посмотрела в окно. Там, во дворе-колодце, зажигались огни. И ей показалось, что это не просто огни в чужих окнах, а маленькие маячки, обещающие, что всё будет хорошо. Их новая, настоящая городская жизнь только начиналась.
Прошло полгода. В коммуналке царили мир и покой. Студенты Катя и Миша успешно сдали сессию и на радостях испекли для всей квартиры огромный пирог с капустой. Валентина Ивановна научила Ольгу солить огурцы так, чтобы они оставались хрустящими до самой весны, и поделилась рассадой редкого сорта томатов для будущего балкона. Андрей получил повышение на работе, и они начали потихоньку откладывать деньги на первоначальный взнос по ипотеке, мечтая о своей собственной, отдельной квартире.
Людмила Сергеевна звонила редко. Первое время она пыталась давить на жалость и чувство вины, но Андрей был непреклонен. Он спокойно и твёрдо отвечал, что любит её, всегда поможет деньгами, если это будет действительно нужно, но жить они будут отдельно. Со временем звонки стали короче и суше. Она рассказывала про погоду, про урожай, про то, что жильцы съехали, и она нашла новых, получше. Про Турцию больше не упоминала. Казалось, она смирилась.
Ольга была счастлива. Она нашла работу в маленьком цветочном магазине недалеко от дома, и теперь её окружали ароматы роз и хризантем. Она полюбила этот старый дом, его гулкие коридоры, скрипучие полы и даже общую кухню, которая стала местом не ссор, а вечерних чаепитий и обмена новостями. Она поняла, что дом — это не всегда четыре стены. Иногда дом — это люди, которые тебя окружают.
