— Светик, я это сделал! Я свободен!
Леонид ворвался в квартиру, как порыв весеннего ветра, хотя за окном стоял промозглый ноябрь. Он не просто вошёл, он влетел, сбросив на пол дорогой кожаный портфель, который глухо стукнулся о ламинат. Его лицо, обычно утомлённое после работы в офисе, сияло каким-то лихорадочным, почти безумным восторгом. Он распахнул руки для объятий, ожидая ответной радости, восхищения, чего угодно, кроме того, что он увидел.
Света сидела за кухонным столом, сгорбившись над ноутбуком. Она даже не сразу подняла голову, полностью погружённая в столбцы цифр, которые безжалостно складывались в неутешительную сумму. На плите тихо булькал гуляш, наполняя квартиру запахом уюта и стабильности — всего того, что она так ценила. Она медленно оторвала взгляд от экрана, и свет от монитора бросал на её сосредоточенное лицо холодные, голубоватые отблески.
— Что ты сделал? От чего свободен? — переспросила она, и в её голосе не было ни капли веселья. Только усталость и лёгкое раздражение от того, что её оторвали от подсчётов.
— Я уволился! — выпалил он, подлетая к столу и опираясь на него ладонями. Он наклонился к ней, его глаза горели. — Понимаешь? Совсем! Всё, больше никакого рабства, никаких отчётов, никаких тупых начальников! Я ушёл! Это прорыв! Хочу быть блогером!
Кровь медленно отхлынула от лица Светы. Она почувствовала, как гул холодильника вдруг стал оглушительным, а цифры на экране расплылись в одно сплошное серое пятно. Она смотрела на мужа, на его сияющее лицо, и не могла сопоставить его эйфорию с ледяным ужасом, который начал сковывать её изнутри. Она медленно, почти механически закрыла крышку ноутбука. Щелчок пластика прозвучал в наступившей тишине как выстрел.
— То есть ты уволился, чтобы стать блогером? Не посоветовавшись со мной? И думаешь, я буду оплачивать ипотеку, пока ты ищешь себя?
Восторг на лице Леонида мгновенно сменился обиженным недоумением. Он выпрямился, словно его окатили ледяной водой.
— При чём тут ипотека? Света, это же мечта! Я буду тревел-блогером! Мы будем путешествовать, я буду снимать, монтировать… Это огромный потенциал, там такие деньги крутятся! Нужно просто начать, поверить в себя! А ты сразу про свою ипотеку…
— А кто будет оплачивать нашу реальность, мечтатель? — её голос стал жёстче, в нём зазвенела сталь. Она кивнула на стопку бумаг рядом с ноутбуком. — Вот она, Лёня. Платёжка за квартиру. Вот счёт за садик Мише. Вот выписка по кредиту за твою машину. Это всё не мечта, это цифры. И они не верят в потенциал. Они требуют оплаты до двадцать пятого числа каждого месяца.
Он махнул рукой, отгоняя её слова, как назойливую муху. Его лицо начало кривиться в раздражённой гримасе. Поддержки он не получил, а значит, столкнулся с препятствием, которое нужно было сокрушить.
— Это временные трудности! Ты мыслишь как бухгалтер, а не как партнёр! Я же не на диване лежать собираюсь! Я буду работать, даже больше, чем раньше! Но на себя, на нашу семью, на наше будущее! Я не мог больше сидеть в этой клетке, понимаешь? Мне нужна свобода, чтобы творить!
— Свобода, — повторила она, как эхо. В её глазах не было ни сочувствия, ни понимания. Только холодный, трезвый расчёт. — Я верю. Я верю в цифры, Лёня. И они говорят, что твоя «свобода» стоит нам квартиры, машины и нормальной жизни для нашего сына.
Леонид побагровел. Он ожидал аплодисментов, а получил счёт к оплате. Он думал, что приносит в дом благую весть, а принёс финансовую катастрофу. И самым невыносимым было то, что жена, его главная опора и поддержка, смотрела на него не как на героя, а как на сумасшедшего, который только что поджёг их общий дом.
— Да я задыхался на этой работе! Ради твоих цифр! — закричал он, уже не сдерживаясь. — Я больше так не могу! Я не могу работать на кого-то! Я должен следовать за мечтой!
Света молча смотрела на него. На его искажённое гневом лицо, на жестикуляцию человека, пытающегося доказать самому себе свою правоту. А потом она встала. Но не для того, чтобы спорить. Она просто взяла со стула свою сумку.
— Куда ты собралась? — Леонид неверно истолковал её жест, приняв его за начало банальной женской манипуляции. Он решил, что сейчас лучше всего будет сменить тактику — от эмоционального напора перейти к убедительным доказательствам.
Он выхватил из кармана телефон, его пальцы замелькали по экрану.
— Вот, смотри! Просто посмотри! — он почти сунул ей телефон в лицо. На экране мелькали яркие, до рези в глазах отполированные картинки: загорелый парень с белозубой улыбкой позировал на фоне лазурного океана, потом прыгал с парашютом над изумрудными джунглями, а следом ужинал в роскошном ресторане с панорамным видом на ночной мегаполис. — Это «Дэн на краю света». У него три миллиона подписчиков. Три! Ему авиакомпании билеты бесплатно дают, отели платят за то, чтобы он у них переночевал! Он просто живёт и кайфует, а ему за это капают деньги!
Он смахнул изображение и открыл другой профиль. Девушка в соломенной шляпе медитировала на фоне заката в горах.
— А это «Атмосфера странствий». У неё всего восемьсот тысяч, но она берёт другим. Душевность, медитации, поиск себя. У неё коллаборации с брендами йога-ковриков и органической косметики. Ты понимаешь, какие это возможности? Я тоже так смогу! У меня есть вкус, я вижу кадр! Это не просто работа, это стиль жизни!
Света не смотрела на экран. Она смотрела на мужа. На его горящие глаза, на то, как он с придыханием говорил о чужой, глянцевой жизни, будто примерял её на себя, как дорогой костюм. Она опустила сумку на пол рядом со стулом, но не села. Она осталась стоять, превратившись из жены в беспристрастного аудитора.
— Хорошо, — её голос прозвучал так спокойно, что Леонид на мгновение опешил. — Бизнес-план. Покажи мне его.
— Какой ещё бизнес-план? — растерялся он. — Это творчество, а не…
— Любое творчество, которое должно приносить деньги, — это бизнес, — отрезала она. — Итак, по пунктам. Первое: оборудование. На что ты будешь снимать? На телефон? Для уровня Дэна и «Атмосферы» нужна профессиональная камера, объективы, дрон, стабилизатор, микрофоны. У тебя есть на это деньги?
Леонид запнулся.
— Ну… можно начать с малого. Телефон сейчас хорошо снимает…
— Второе: стартовый капитал, — она проигнорировала его лепет. — Прежде чем авиакомпании начнут дарить тебе билеты, тебе придётся покупать их самому. Тебе нужно где-то жить, что-то есть. По моим подсчётам, на создание хотя бы трёх качественных роликов в условном Вьетнаме тебе потребуется бюджет, равный трём твоим последним зарплатам. Где ты его возьмёшь?
— Можно найти спонсоров… — неуверенно начал он.
— Третье: контент. Кто твоя целевая аудитория? Чем ты будешь отличаться от тысяч таких же парней с камерами, которые ищут себя на фоне заката? В чём твоя уникальность, Лёня? В том, что ты устал от офиса? Это не уникальность, это стандартная биография каждого второго. И четвёртое, самое главное: когда ты планируешь получить первый доход? Через полгода? Год? А чем мы будем кормить Мишу и платить за эту квартиру весь этот год?
Каждый её вопрос был точным, выверенным ударом, который бил не по его мечте, а по её абсолютно пустому фундаменту. Она не критиковала, она вскрывала. И под яркой обёрткой «свободы» и «творчества» не оказалось ничего, кроме инфантильного желания сбежать от ответственности.
Лицо Леонида из восторженного превратилось в злое и обиженное. Он не нашёл ответов, и это привело его в ярость.
— Ты специально! — выкрикнул он, убирая телефон. — Ты всегда так делаешь! Ты просто берёшь и подрезаешь мне крылья! Ты не веришь в меня! Вместо того чтобы поддержать, ты устраиваешь мне допрос, как будто я преступник!
— Я не подрезаю тебе крылья, Лёня. Я просто напоминаю, что у нас нет парашюта, — холодно ответила она.
— Да ты просто завидуешь! Завидуешь, что у меня хватило смелости, а ты так и будешь сидеть со своими цифрами до самой пенсии! Тебе нравится эта клетка, этот быт, этот гуляш на плите! Ты сама — надзиратель в этой тюрьме, и не хочешь, чтобы кто-то вырвался на свободу!
Он смотрел на неё с ненавистью. И в этот момент Света поняла, что спорить бесполезно. Она смотрела не на взрослого мужчину, не на партнёра и отца своего ребёнка. Она смотрела на капризного подростка, который обвинял весь мир в том, что ему не дают беззаботно играть, игнорируя тот факт, что за его игры кто-то должен платить. И платить, очевидно, придётся ей. Гнев внутри неё угас, сменившись чем-то гораздо более холодным и окончательным. Решением.
После его яростной тирады Света замолчала. Но это было молчание хирурга, который закончил диагностику и теперь просто готовится к ампутации. В её глазах не было ни обиды, ни боли. Там застыл холодный, кристаллический лёд — решение, принятое безвозвратно. Она смотрела сквозь него, на стену, на календарь с фотографией их смеющегося сына, и видела уже не мужа, а чужого, крайне неудобного человека, который занял её жизненное пространство и теперь собирался его разрушить.
Леонид, тяжело дыша, ждал ответной реакции: слёз, упрёков, криков. Он был готов к этому, у него уже были заготовлены контраргументы. Но тишина, абсолютная и лишённая всяких эмоций, обезоруживала и пугала гораздо сильнее.
Не сказав ни слова, Света развернулась и пошла из кухни. Её шаги были ровными, неторопливыми, будто она направлялась поставить чайник. Леонид усмехнулся про себя — вот оно, начало. Сейчас закроется в спальне, будет демонстративно страдать. Он даже почувствовал прилив снисходительного великодушия. Ничего, пусть остынет. Потом он придёт, обнимет, скажет, что они со всем справятся, и она поверит. Всегда верила.
Но она прошла мимо их спальни. Она свернула в коридоре и тихо приоткрыла дверь в детскую. Леонид нахмурился. Он прислушался, ожидая услышать всхлипы, но из комнаты доносились лишь тихие, деловые звуки: щелчок замка на шкафчике, шелест складываемой ткани, мягкий стук пластиковой игрушки, которую отодвинули в сторону. Эта будничность происходящего была жуткой, неестественной.
Через пять минут она вышла. На плече у неё висел небольшой рюкзак Миши с брелоком-динозавром, а в руке она держала свою дорожную сумку, которую они брали в отпуск в Турцию два года назад. На ногах у неё уже были уличные ботинки. Она была полностью готова к выходу. Она не убегала. Она эвакуировалась.
Леонид застыл, глядя на неё. Его мозг отказывался принимать эту картину. Это было неправильно, не по сценарию.
— Что ты делаешь? Ты с ума сошла? — его голос сорвался, в нём смешались недоумение и зарождающаяся паника. Он шагнул к ней, загораживая выход.
— Я ухожу, — ответила она спокойно, глядя ему прямо в глаза. Её взгляд был чистым и пустым, как у человека, который смотрит на незнакомца, спрашивающего дорогу. — Ты ведь хотел свободы. Я тебе её предоставляю. Абсолютную.
— Какой свободы? Ты что несёшь? Это наш дом! Ты собираешься уйти посреди ночи с ребёнком? Куда?! — он начал терять контроль, его голос становился всё громче.
— Я еду к родителям. Там тепло, есть ужин и нет мечтателей, — она произнесла это без всякого сарказма, как констатацию факта. — Ты прав, Лёня. Я мыслю приземлённо. Я думаю о горячей воде, еде и чистой одежде для сына. А тебе нужно творить, лететь. Творцу не должны мешать бытовые мелочи. Я забираю все эти мелочи с собой. Тебя, Мишу и себя.
Последнее слово она произнесла, поправив рюкзак на плече. Осознание начало доходить до Леонида, и оно было чудовищным.
— Ты… ты впутываешь ребёнка! Ты манипулируешь мной!
Света едва заметно усмехнулась, уголком губ.
— Нет. Я его спасаю. От голодного художника, который решил, что его фантазии важнее ужина собственного сына. Я не буду якорем, который держит твой воздушный шар, Лёня. Лети. Я просто забираю с собой свой груз.
Она сделала шаг к двери, и он инстинктивно отступил. В её спокойствии была такая несокрушимая сила, что его гнев разбивался о неё, как волна о скалу. Она не спорила, не доказывала, не обвиняла. Она просто вычеркнула его из своей реальности.
Света открыла замок, повернула ручку и шагнула на лестничную площадку. Она не обернулась. Дверь за ней закрылась тихо, без хлопка. Щёлкнул замок. Леонид остался стоять один посреди коридора. В воздухе всё ещё пахло гуляшом. Внезапно он понял, что ужасно голоден. Но аппетита не было. Было только оглушающее чувство пустоты и холода, которое медленно расползалось по квартире, ставшей вдруг чужой и огромной.
Прошла неделя. Неделя, за которую Леонид успел пройти путь от раздражённого ожидания до глухой растерянности. Эйфория от обретённой свободы испарилась на второй день, оставив после себя липкий осадок тревоги. Квартира, которую Света всегда содержала в идеальной чистоте, быстро превратилась в отражение его душевного состояния: на кухонном столе выросла гора из грязных тарелок, на полу в гостиной валялась одежда, а воздух пропитался запахом остывшего кофе и несбывшихся надежд.
Он несколько раз открывал ноутбук, чтобы «начать творить». Просматривал чужие блоги, читал статьи о «быстром старте в интернете», но вместо вдохновения чувствовал лишь растущее раздражение. Все эти улыбающиеся лица на фоне водопадов и небоскрёбов казались теперь фальшивыми, а их советы — издевательством. Его «великая мечта» на поверку оказалась тяжёлой, непонятной работой, к которой он не знал, с какой стороны подступиться. Он ждал. Ждал, что Света позвонит, что она остынет и вернётся, признав его правоту. Он даже репетировал речь — великодушную, немного снисходительную.
Вместо звонка раздался резкий, короткий гудок домофона. Он встрепенулся, в груди что-то ёкнуло. Она вернулась! Он бросился к двери, на ходу приглаживая волосы и пытаясь придать лицу невозмутимый вид.
На пороге стояла Света. Но это была не его Света. Не та женщина, которая ещё неделю назад варила гуляш и беспокоилась о его самочувствии. Перед ним стояла незнакомка. Строгое пальто, волосы собраны в тугой пучок, в глазах — ни тени тепла, только холодная деловая сосредоточенность. В руке она держала твёрдую пластиковую папку, как будто пришла на деловую встречу.
— Я ненадолго. По делу, — произнесла она, проходя в коридор и не разуваясь. Она обвела взглядом царивший в квартире беспорядок, но её лицо не выразило ни упрёка, ни отвращения. Просто зафиксировало факт.
Она прошла на кухню, положила папку на единственное чистое место на столе и открыла её. Леонид молча следовал за ней, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
— Я всё посчитала, — начала она без предисловий, доставая из папки несколько листов. — Первое. Наша квартира. Она выставляется на продажу. Я уже связалась с риелтором.
— Что? — Леонид не поверил своим ушам. — Какая продажа? Ты в своём уме? Это наш дом!
— Это был наш дом, — поправила она, не поднимая на него глаз. — Теперь это актив с непогашенной ипотекой. В одиночку я её оплачивать не буду, а у тебя, как я понимаю, нового источника дохода пока нет. Деньги от продажи после погашения долга банку мы делим пополам. Тебе хватит на первое время и на аренду чего-нибудь.
Она отодвинула первый лист и взяла второй.
— Второе. Алименты на Мишу. Исходя из твоего нового статуса безработного и средней зарплаты по региону, сумма составит… — она назвала цифру, которая заставила Леонида пошатнуться. — Выплаты с первого числа следующего месяца.
Он смотрел на неё, и в его голове не укладывалось происходящее. Это был какой-то кошмарный, абсурдный спектакль.
— И последнее, — произнесла она, и её голос стал ещё более бесцветным. — Твой кредит на машину. Тот, который ты брал ещё до нашей свадьбы. Последние три года я помогала тебе с платежами из семейного бюджета. С этого месяца эта помощь прекращается. Это твой личный долг, Лёня. Разбирайся с ним сам.
Она сложила бумаги обратно в папку и защёлкнула её. Дело было сделано. Она посмотрела на него, и только сейчас он увидел её взгляд в полной мере. Это был взгляд человека, который смотрит на руины — без сожаления, без злости, просто констатируя факт полного разрушения.
И тут Леонида прорвало. Вся его растерянность, страх и уязвлённое самолюбие выплеснулись наружу в одном яростном крике.
— Предательство! Это же чистое предательство! Ты всё это спланировала! Да?! Ждала момента, чтобы ударить побольнее?! Ты меня просто уничтожаешь! Решила выкинуть меня на улицу без копейки денег!
Он кричал, размахивая руками, его лицо исказилось от бессильной ярости. Он ждал, что она испугается, начнёт оправдываться, что этот ледяной панцирь треснет. Но она просто стояла и смотрела на его истерику. Смотрела, как энтомолог смотрит на бьющуюся в банке осу. Она не спорила. Она не защищалась. Она уже всё решила.
Когда он замолчал, выдохшись, она спокойно сказала:
— Я не уничтожаю тебя, Лёня. Я спасаю себя и своего сына. А ты… ты получил то, что хотел.
Она развернулась и пошла к выходу. Он остался стоять посреди грязной кухни, оглушённый и раздавленный. Дверь за ней тихо закрылась. В квартире снова воцарилась тишина, но теперь она была не просто пустой, она была могильной. Он был один. Без жены, без сына, без работы, с огромным кредитом на машину и перспективой остаться без крыши над головой. Он был свободен. Абсолютно, тотально, невыносимо свободен…
