— Маш, ну войди в положение! У нас билеты пропадают! — голос сестры в трубке звенел от плохо сдерживаемого раздражения. — Всего на три дня, на выходные. Что тебе стоит?
Мария стояла у окна своей тихой, залитой предзакатным солнцем квартиры и смотрела на мирно качающиеся верхушки тополей. Она молчала, давая Лене выговориться, выплеснуть весь поток уговоров, смешанных с упреками. Это был их привычный танец, отточенный годами. Лена требовала, Маша — давала. Но сегодня что-то надломилось.
— Лена, я не могу, — ровно ответила она, когда сестра наконец взяла паузу, чтобы перевести дух.
— Что значит «не могу»? — в голосе Лены послышалось откровенное недоумение, будто Маша заговорила на неизвестном языке. — У тебя что, какие-то неотложные дела? Ты же все равно дома сидишь вечерами. Кирилл в командировке, я знаю. Ну что тебе, сложно с племянниками посидеть? Они тебя обожают!
Маша криво усмехнулась. Племянники, восьмилетний сорванец Димка и шестилетняя капризуля Света, видели в ней не «обожаемую тетю», а ходячий автомат по выдаче сладостей и разрешению смотреть мультики до полуночи. Лена с мужем Андреем приучили их к тому, что тетя Маша — это безотказный вариант, запасной аэродром, куда можно сгрузить детей в любой непонятной ситуации.
— У меня есть свои планы, Лена.
— Какие еще планы? — Лена уже не скрывала возмущения. — Важнее, чем родная сестра, у которой горит поездка в загородный отель? Андрей так старался, это сюрприз мне на годовщину был! Ты хочешь все испортить?
«Ты хочешь все испортить». Эта фраза ударила наотмашь, вытащив из глубин памяти вязкие, неприятные воспоминания. Сколько раз она ее слышала? Десятки. Сотни. Начиная с того самого дня, когда Маше было семнадцать, а Лене — девятнадцать.
— Я не хочу ничего портить, — медленно проговорила Маша, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость. — Я просто не буду сидеть с твоими детьми в эти выходные. И в следующие тоже. И через месяц.
На том конце провода повисла оглушительная тишина. Маша почти физически ощущала, как у сестры в голове не сходятся привычные шестеренки. Как это — Маша отказала? Безотказная, удобная, всегда готовая прийти на помощь Маша.
— Ты… ты это серьезно? — растерянно пролепетала Лена.
— Абсолютно. Ты детей завела сама, для себя и Андрея. Вот и сидите с ними сами. Я вам не бесплатная нянька.
И, не дожидаясь ответа, Маша нажала на кнопку отбоя. Рука слегка дрожала. Она положила телефон на подоконник и глубоко вздохнула. Воздух свободы. Горький, непривычный, но пьянящий. Она сделала это. Сказала «нет». Впервые за много лет — так твердо и окончательно.
Ей казалось, что сейчас рухнет мир. Что телефон раскалится от звонков разъяренной сестры, а потом и матери, которая непременно встанет на сторону своей любимицы Лены. Но мир не рухнул. Телефон молчал. Маша прошла на кухню и налила себе стакан воды. В квартире было непривычно тихо без вечно работающего телевизора Кирилла. Муж, инженер-наладчик, часто ездил по объектам, и Маша ценила эти дни одиночества, когда можно было привести в порядок не только квартиру, но и мысли.
Она работала в городском архиве. Пыльная, неблагодарная, но спокойная работа, которая ей на самом деле нравилась. Перебирать пожелтевшие от времени папки, вчитываться в каллиграфические почерки прошлого, систематизировать хаос чужих жизней — в этом была своя медитация. Это был ее упорядоченный мир, в который Лена постоянно врывалась, как ураган, оставляя после себя беспорядок и чувство опустошения.
Телефон все же зазвонил. Номер матери. Анна Петровна. Маша смотрела на экран несколько секунд, собираясь с духом, и все-таки ответила.
— Мама, здравствуй.
— Здравствуй, Мария! — голос матери был обманчиво-спокойным, но Маша знала эту стальную нотку, предвещавшую бурю. — Ты что это удумала? Леночка мне звонит, вся в слезах. Ты что, с ума сошла?
— Я просто отказалась посидеть с ее детьми, — так же ровно ответила Маша.
— Просто отказалась? — вскричала мать. — Да как у тебя язык повернулся! Это же твоя родная сестра! У них поездка срывается, Андрей ей такой подарок сделал! А ты… У тебя же никого нет, сидишь одна в четырех стенах! Неужели так сложно помочь родным людям? Какая же ты эгоистка, Маша! Я тебя такой не воспитывала!
Маша прикрыла глаза. Вот оно. Главное обвинение. Эгоистка. Это клеймо ставили на нее каждый раз, когда она пыталась робко заикнуться о собственных желаниях или границах.
— Мама, я не эгоистка. Я просто устала, — тихо сказала она.
— От чего ты устала? От бумажек своих в архиве? Не смеши меня! Вот Леночка, та устала. Двое детей, дом, муж. Она крутится как белка в колесе! А ты должна ей помогать! Вы же сестры!
«Должна, должна, должна…» Это слово преследовало Машу всю жизнь. Она была старшей, хоть и всего на два года. Но с самого детства ей внушали, что она «умнее», «рассудительнее», а значит — должна уступать Лене. Леночка — красивая, живая, вся такая воздушная, ей все прощалось. Разбитая мамина любимая ваза? «Маша не досмотрела». Двойка в четверти? «Маша плохо объяснила». Прогулянные уроки? «Маша не проконтролировала».
Маша научилась молчать и принимать вину на себя. Так было проще. Лена же быстро поняла правила игры и виртуозно ими пользовалась. Она порхала по жизни, очаровывая всех вокруг своей солнечной улыбкой и легким нравом, а за ее спиной шла Маша, молча подбирая осколки и расплачиваясь по счетам. В прямом и переносном смысле.
— Мама, я больше ничего никому не должна, — отчеканила Маша, сама удивляясь своей твердости. — Лена — взрослый человек. У нее есть муж. Пусть решают свои проблемы сами.
— Ах вот как ты заговорила! — зашипела в трубку Анна Петровна. — Мужа своего наслушалась? Это он тебя против семьи настраивает? Вечно ему все не так!
Кирилл. Конечно, нужно было найти виноватого. Ее муж никогда не лез в их семейные разборки, но и не поощрял Машину безотказность. «Маш, они на тебе ездят, — говорил он мягко после очередной «спасательной операции». — Ты имеешь право на свою жизнь». Он не давил, просто констатировал факт. И сейчас Маша была ему бесконечно благодарна за эту тихую поддержку.
— Кирилл здесь ни при чем. Это мое решение. Мама, давай закончим разговор. Я сказала все, что хотела.
— Да что с тобой такое, Маша?! — голос матери сорвался на крик. — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты рушишь семью!
Маша молча нажала отбой. Сердце колотилось как бешеное. Она подошла к зеркалу в прихожей. На нее смотрела женщина тридцати шести лет с уставшими глазами и плотно сжатыми губами. Некрасивая. Неяркая. Совершенно не похожая на свою сестру. У Лены были копна золотистых волос, синие глаза в обрамлении пушистых ресниц и ямочки на щеках. Маша же унаследовала от отца русые волосы, серые глаза и строго очерченный подбородок. В детстве мама часто вздыхала, глядя на нее: «Вся в отца. Ни капли моей красоты не взяла». Лена же была копией матери в молодости, и Анна Петровна не скрывала своей гордости.
Вечер прошел в тумане. Маша машинально приготовила ужин, съела его без аппетита, посмотрела какой-то фильм, сюжета которого даже не запомнила. Она ждала. Ждала продолжения. И оно последовало на следующий день.
В субботу утром в дверь позвонили. Настойчиво, требовательно. Маша посмотрела в глазок. На пороге стояла Лена. Одна, без детей. Лицо было заплаканным и гневным одновременно.
Маша открыла дверь.
— Мы можем поговорить? — бросила Лена, не здороваясь, и шагнула в квартиру, не дожидаясь приглашения.
Она прошла в гостиную и плюхнулась в кресло, демонстративно оглядывая безупречный порядок в Машиной квартире.
— Конечно. Все у тебя прибрано, пылиночки нет, — с ядом в голосе произнесла она. — Не то что у меня. Вечный хаос.
— Если ты пришла меня упрекнуть, то можешь не продолжать, — спокойно сказала Маша, оставаясь стоять у дверного проема.
— Я пришла понять, что случилось! — Лена вскочила. — Что я тебе сделала, Маша? Почему ты так со мной поступаешь? Я всегда считала тебя самым близким человеком, а ты… Ты просто всадила мне нож в спину! Из-за тебя мы потеряли деньги за отель! Андрей в бешенстве!
— Почему из-за меня? — Маша сделала шаг вперед. Холодное спокойствие не покидало ее. — Вы не подумали о том, что у меня могут быть свои дела? Вы просто поставили меня перед фактом. Как всегда.
— Да какие у тебя могут быть дела?! — снова завела Лена свою любимую пластинку.
— Лена, остановись, — Маша подняла руку. — Дело не в делах. Дело в принципе. Я больше не хочу быть вашей палочкой-выручалочкой. Я не хочу подстраивать свою жизнь под ваши планы.
Лена смотрела на нее во все глаза, в которых плескалось искреннее недоумение. Она действительно не понимала. В ее картине мира Маша существовала исключительно для того, чтобы решать ее, Ленины, проблемы.
— Но… но мы же сестры! — это был ее последний, самый главный козырь.
Маша горько усмехнулась.
— Сестры? А ты помнишь, что это значит, Лена? Ты помнишь, как я поступила в Питер, в Герцена? На бюджет. Единственная из нашего класса.
Лена вздрогнула и отвела взгляд.
— При чем тут это? Сто лет прошло…
— А я помню так, будто это было вчера, — голос Маши стал тише, но в нем появилось столько металла, что Лена невольно поежилась. — Я помню, как собирала чемоданы. Как мечтала о том, как буду гулять по Невскому, ходить в Эрмитаж… А потом раздался звонок. Ты, вся в слезах, из какого-то отделения милиции. Сказала, что вы с твоим тогдашним хахалем, Костиком, связались с какими-то мошенниками, взяли у них крупную сумму в долг под «верный бизнес», а вас кинули. И эти люди требуют деньги. Срочно. Иначе…
Лена молчала, глядя в пол. Ее лицо стало бледным.
— Я помню, как мама рыдала и умоляла меня что-то сделать, — продолжала Маша, чеканя каждое слово. — «Спаси сестру, Машенька, ты же умная, ты что-нибудь придумаешь!» И я придумала. Я забрала документы из института. Сняла все деньги, которые бабушка оставила мне на учебу. Взяла еще кредит в банке на свое имя. Я отдала все до копейки тем людям. А потом два года работала на двух работах, чтобы этот кредит погасить. Официанткой по ночам и продавцом в ларьке днем. А ты… ты через месяц уже порхала с новым кавалером, а про тот долг и «страшных людей» как-то быстро забыла. И когда я просила тебя помочь мне хоть немного с кредитом, ты смеялась и говорила: «Маш, ну у меня же нет денег, ты же знаешь. И вообще, это ты сама так решила».
В комнате стояла звенящая тишина. Было слышно, как тикают часы на стене.
— Я… я не знала, что ты забрала документы, — прошептала Лена. — Я думала, ты просто… отложила поездку.
— Ты не хотела знать, — отрезала Маша. — Тебе было удобно не знать. Удобно думать, что я просто передумала. А я не передумала. Ты украла у меня мечту, Лена. Ты, мама, вы все. Вы сломали мне жизнь, а потом сделали вид, что ничего не произошло. И продолжили пользоваться мной, как будто я вам чем-то обязана до гроба. Так вот, я больше не обязана. Мой долг перед тобой давно оплачен. С процентами.
Лена смотрела на сестру расширенными от ужаса глазами. Кажется, до нее только сейчас начал доходить весь масштаб произошедшего много лет назад. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не нашла слов. Просто развернулась и, спотыкаясь, выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.
Маша осталась одна. Она подошла к окну. Ноги были ватными. Она опустилась на подоконник, обняв колени. Впервые за почти двадцать лет она высказала все. Вывалила эту гниющую, отравляющую ей душу тайну. Легче не стало. Стало пусто. Будто внутри выжгли все дотла.
Остаток выходных прошел в звенящей тишине. Никто не звонил. Ни Лена, ни мать. Эта тишина была страшнее любых криков и упреков. В понедельник Маша, как обычно, пошла на работу. Механические действия успокаивали. Перебирание папок, составление описей, ответы на запросы. К вечеру она почувствовала себя почти нормально.
Когда вернулся Кирилл, она рассказала ему все. Про отказ, про визит Лены, про тот давний разговор. Он слушал молча, не перебивая, только крепко держал ее руку.
— Ты все правильно сделала, — сказал он, когда она закончила. — Ты молодец, Маш. Ты наконец-то выбрала себя.
Прошла неделя. Потом вторая. Молчание со стороны родственников продолжалось. Маша начала думать, что, может быть, это и есть конец. Что они наконец оставили ее в покое. Но она плохо знала свою семью.
Однажды вечером, когда они с Кириллом ужинали, раздался звонок в дверь. Маша напряглась. Кирилл встал и пошел открывать. На пороге стоял Андрей, муж Лены. Вид у него был помятый и несчастный.
— Маша, можно тебя на пару слов? — попросил он, виновато глядя на Кирилла.
Кирилл молча отошел в сторону, давая Маше самой принять решение.
— Проходи, Андрей, — вздохнула она.
Андрей прошел на кухню, отказался от чая и сел на табуретку, ссутулившись.
— Маш, я… я поговорить пришел, — начал он, теребя в руках ключи от машины. — Лена мне все рассказала. Про институт… про деньги… Я, если честно, в шоке. Я ничего этого не знал.
Маша молчала, ожидая продолжения.
— Она… она совсем расклеилась, — продолжал Андрей. — Ходит как в воду опущенная. Детьми почти не занимается, все на мне. Говорит, что она ужасный человек, что ты ее никогда не простишь. Маш, я не оправдываю ее, то, что она сделала, это… это ужасно. Но, может, вы поговорите? Она твоя сестра все-таки.
Маша посмотрела на него. Хороший, в общем-то, мужик. Просто слабый, ведомый. Всегда шел на поводу у своей яркой, взбалмошной жены.
— Андрей, о чем нам говорить? — спросила она. — Все уже сказано. Я не держу на нее зла. Я просто больше не хочу иметь с ней дел. Я хочу жить своей жизнью. Без драм, без чувства вины, без вечного «должна».
— Но как же… мы же семья, — растерянно пробормотал он.
— Семья — это когда друг друга поддерживают, а не используют, — вмешался Кирилл, который все это время стоял в дверях. — А вы Машу годами использовали. И ты, Андрей, в том числе. Тебе ведь тоже было удобно, что есть безотказная тетя, которой можно спихнуть детей в любой момент.
Андрей покраснел и опустил голову. Возразить ему было нечего.
— Я понимаю, — тихо сказал он. — Но что же теперь делать? Лена совсем себя изведет.
— Это ее проблемы, Андрей, — твердо сказала Маша. — У нее есть муж, то есть ты. Вот и поддерживай ее. Учи ее быть взрослой, ответственной. Учи ее решать проблемы, а не создавать их и перекладывать на других. Возможно, это пойдет ей на пользу.
Андрей посидел еще немного, потом встал и, попрощавшись, ушел.
После его визита наступило затишье. Казалось, все наконец поняли, что Маша не шутит. Она наслаждалась спокойствием. Они с Кириллом съездили в короткий отпуск на Волгу, гуляли, дышали свежим воздухом. Маша впервые за долгое время почувствовала себя отдохнувшей и счастливой.
Но последняя битва была еще впереди.
Через месяц позвонила мать. Голос у нее был чужой, ледяной.
— Мария, отец Лены попал в больницу. Инсульт.
Маша замерла. Отчим, второй муж матери, был неплохим человеком, хоть и всегда держался в тени своей властной жены.
— Что с ним? Он в какой больнице?
— В областной. Состояние тяжелое. Лена с ног сбивается. Ей нужно быть там, а детей оставить не с кем. Андрей на работе пропадает, ему больничный не дают.
Маша молчала. Она знала, к чему идет этот разговор.
— Ты должна приехать и посидеть с детьми, — приказала мать.
Это была уже не просьба. Это был ультиматум. Манипуляция чистой воды, самая грязная и жестокая, на какую только была способна ее мать. Использование чужой беды в своих целях.
— Нет, мама, — сказала Маша, чувствуя, как внутри все обрывается.
— Что?! — взвизгнула Анна Петровна. — У тебя хоть что-то святое есть?! Отец при смерти, а ты…
— Он не мой отец, — холодно поправила Маша. — Мой отец умер, когда мне было десять. А во-вторых, я не верю тебе.
— Да как ты смеешь! — закричала мать.
— Я позвоню в больницу и все узнаю сама, — отрезала Маша. — Если Виктору Семеновичу действительно плохо, я помогу. Деньгами. Найму сиделку для него или няню для детей Лены. Но сама я не приеду. И с детьми сидеть не буду. Мое решение окончательное.
Она положила трубку. Руки не дрожали. Внутри была ледяная пустота и странная, злая уверенность в своей правоте. Она нашла телефон областной больницы, позвонила в справочную. Виктор Семенович Степанов действительно поступил к ним. Но не с инсультом. С обострением хронического панкреатита. Состояние средней тяжести, стабильное. Ни о какой «смерти» и речи не шло.
Маша отложила телефон. Вот и все. Последняя капля. Последняя ложь, которая окончательно разорвала и без того тонкую нить, связывавшую ее с этой семьей.
Она перевела на карту Лены крупную сумму денег с пометкой «На лечение Виктору Семеновичу и няню». А потом заблокировала номера и сестры, и матери. Навсегда.
Прошло полгода. Маша больше ничего не слышала о них. Иногда доносились какие-то обрывочные слухи через общих знакомых. Что Лена с Андреем чуть не развелись, но вроде бы помирились. Что она пошла на какую-то работу. Что с отчимом все в порядке, он давно дома.
Однажды, возвращаясь с работы, Маша увидела во дворе своего дома Лену. Она стояла у подъезда, переминаясь с ноги на ногу. Выглядела она по-другому. Похудевшая, повзрослевшая. Волосы были аккуратно собраны, никакой нарочитой небрежности. На лице застыло странное, виноватое выражение.
Маша остановилась в нескольких шагах от нее.
— Маша… — тихо позвала Лена. — Я… я просто хотела тебя увидеть. Сказать… спасибо. За деньги. Они тогда очень помогли. И… прости меня. За все.
Она смотрела на сестру, и впервые за много лет не чувствовала ни злости, ни обиды. Только глухую, всепоглощающую усталость и пустоту. Там, где раньше была любовь к сестре, теперь была выжженная пустыня.
— Я тебя не виню, Лена, — ровно сказала Маша. — И не прощаю. Мне просто все равно. Живи своей жизнью. И, пожалуйста, не приходи сюда больше.
Она обошла сестру, вошла в подъезд и нажала кнопку лифта. Она не обернулась. Она знала, что Лена все еще стоит там, на улице, и, возможно, плачет. Но это были уже не ее слезы. Не ее проблемы.
Поднявшись в свою тихую, уютную квартиру, Маша прошла на кухню, где уже гремел чайником вернувшийся с работы Кирилл.
— Все в порядке? — спросил он, увидев ее лицо.
— Да, — улыбнулась она ему. Впервые за долгое время — искренне, без тени грусти в глазах. — Теперь все в порядке.
На столе лежал раскрытый буклет туристического агентства. На обложке красовались разводные мосты и шпили Санкт-Петербурга. Кирилл купил его на прошлой неделе. «Может, съездим на майские?» — спросил он тогда.
Маша взяла буклет в руки. Она смотрела на город своей несбывшейся мечты, и вдруг поняла, что больше не чувствует боли. Мечту не украли. Ее просто отложили. И теперь, кажется, пришло время ее осуществить.
