Я поняла, что нас предали, когда свекровь швырнула документы мне в лицо.
Три дня прошло после похорон дедушки Василия Петровича, а Галина Сергеевна уже собрала семейный совет в своей квартире. Сидела за столом как судья, губы поджала в тонкую линию, глаза холодные. Рядом устроилась Наташа, моя золовка, с таким видом, будто в лотерею выиграла.
— Дача уже перешла моей дочке, ставь подпись! Юрист растолковал ей суть завещания, — заявила свекровь, и бумаги разлетелись по столу веером.
Я смотрела на эти документы и не верила глазам. Завещание. На имя Наташи. Печати, подписи — всё как положено.
— Мам, может, не надо так резко… — попробовал встрять мой Витя, но свекровь его одним взглядом осадила.
— Папа всегда говорил, что оставит дачу мне — я же родная дочь, — Наташа даже не скрывала довольства. — А что тут удивительного? Кровь не вода.
Сердце колотилось так, что в висках застучало. Пять лет. Пять лет я каждые выходные ездила к дедушке. Стирала его бельё, готовила, убиралась. Когда ему стало совсем плохо, я брала отпуск за свой счёт, чтобы сидеть с ним в больнице. Наташа за эти годы появлялась раз в полгода — на пять минут, поцеловать в щёчку и убежать по своим делам.
— Но дедушка говорил мне… — начала я.
— Что говорил старый больной человек? — перебила свекровь. — Ты же понимаешь, в последние месяцы он плохо соображал.
Соображал. Ещё как соображал. Помню наш последний разговор в больнице, за неделю до смерти. Дедушка взял меня за руку своими холодными пальцами и прошептал: «Тебе достанется дача, деточка. Ты её заслужила».
Витя так и не поднял на меня глаза. Сидел, уткнувшись в телефон, как будто самая важная переписка в жизни у него завязалась. Я искала в его лице хоть каплю сочувствия, хоть намёк на поддержку. Но мой муж превратился в тряпку.
— Ну что ты молчишь как рыба? — не выдержала я. — Скажи хоть что-нибудь!
— А что тут скажешь? — он пожал плечами. — Мама права. Наташа — дочь родная, а ты… ну, невестка.
Вот оно. «А ты — невестка». За пять лет самоотверженной заботы о его дедушке я так и осталась для них чужой.
— Хватит ломать комедию, — Галина Сергеевна придвинула ко мне ручку. — Подписывай отказ и дело с концом. Всё равно оспаривать бесполезно.
Я взяла документ дрожащими руками. Там чёрным по белому было написано: «Отказ от претензий на наследство». Внизу ждала пустая строчка для моей подписи.
Наташа довольно потягивалась на стуле:
— Знаешь, Оля, я уже планы строю. Дачу продам, куплю квартиру получше. Эти шесть соток в центре дачного массива сейчас дорого стоят.
Продаст. Дачу, где дедушка прожил тридцать лет. Где своими руками сажал яблони, строил баньку, выкладывал дорожки. Где мы с ним долгими вечерами сидели на веранде, и он рассказывал о войне, о молодости, о покойной бабушке.
— Не могу, — сказала я и отодвинула документ. — Не подпишу.
Галина Сергеевна покраснела как рак:
— Как это не можешь? Ты что, совсем охренела?
— Дедушка обещал мне эту дачу. Я в это верю.
— И что ты собираешься делать? — усмехнулась Наташа. — Судиться с нами? У тебя есть завещание на твоё имя?
Нет. У меня не было завещания. Были только слова умирающего человека и пять лет моей жизни, отданных ему без остатка.
Следующая неделя прошла как в аду. Наташа с мужем Димой въехали на дачу и вели себя как полноправные хозяева. Мои садовые инструменты валялись в куче у забора — выставили с формулировкой «чужой хлам». Дедушкины фотографии сняли со стен и сложили в коробку. Даже кота Мурзика выгнали на улицу.
— Чужой инвентарь нам не нужен, — заявила Наташа, когда я приехала забрать хотя бы любимые дедушкины книги.
Галина Сергеевна звонила каждый день:
— Хватит строить из себя наследницу, ты же не кровная родня! Подписывай отказ и не позорься.
Витя поддался давлению матери окончательно. По вечерам уговаривал меня:
— Оль, ну что ты упираешься? Не порти отношения в семье из-за какой-то дачи. Мама права, Наташа — родная дочь.
«Какой-то дачи». Для меня это был дом. Место, где я была счастлива, где чувствовала себя нужной. Где старый человек ждал меня каждую субботу и радовался как ребёнок, когда я привозила ему домашние пирожки.
Соседи смотрели с сочувствием, но помочь не решались. Что скажешь против официальных документов? Только тётя Зина из соседнего домика иногда подходила к забору и тихо спрашивала: «Как дела, деточка? Держись». Больше никто не решался открыто меня поддержать.
Последней каплей стали слова Наташи, которые я услышала случайно, проходя мимо забора. Она рассказывала соседке:
— Эта бесплодная корова думала, что подлизывание к папаше ей что-то даст — смешно! Пять лет строила из себя заботливую внучку, а я всегда знала: кровь не вода. Теперь вот крокодиловы слёзы льёт.
Я стояла за забором и плакала. Не от обиды — от отчаяния. Моя пятилетняя жертвенная забота о больном человеке для них была просто расчётом. Подлизыванием. Попыткой получить выгоду.
В ту ночь я почти не спала. Лежала и думала о том, как дедушка учил меня сажать розы, как мы вместе ремонтировали крыльцо, как он гордо показывал соседям мои заготовки на зиму. Как он называл меня «внучкой» и говорил, что я единственная, кто его понимает. Как последние месяцы, когда он уже плохо ходил, благодарил за каждую мелочь: «Спасибо тебе, деточка, что не бросаешь старика».
Утром я поехала на дачу попрощаться. Хотела постоять у дедушкиной могилки на местном кладбище, а потом навсегда закрыть эту страницу жизни. Думала уехать из города, найти работу где-нибудь подальше от этих людей.
У калитки меня встретил сосед, дядя Коля. Пожилой мужчина, который дружил с дедушкой тридцать лет. Они вместе рыбачили на пруду, играли в домино, обсуждали политику.
— Оленька, постой, — он тихо подозвал меня к забору. — А ты в сарае искала?
— Зачем мне в сарае? — не поняла я.
— Василий Петрович всегда говорил — самое важное прячут от жадных глаз. Он не доверял этим документам в доме. Говорил, что там, где семья роется, ничего не сохранишь.
Сердце ёкнуло. Дядя Коля кивнул в сторону старого сарая, который стоял в дальнем углу участка.
— Может, стоит поискать? Василий Петрович был осторожный мужик. Последнее время всё про какие-то важные бумаги говорил.
Наташи с Димой не было — уехали в город по делам. Я тихонько перелезла через забор и пробралась к сараю. Дверь скрипела, внутри пахло старым деревом и машинным маслом. На полках стояли банки с гвоздями, лежали старые инструменты.
В углу стоял большой металлический ящик с инструментами. Тот самый, где дедушка хранил свои самые ценные вещи. Помню, он всегда говорил: «Оля, запомни — всё важное лежит здесь». Руки дрожали, когда я открывала тяжёлую крышку.
Под слоем отвёрток и плоскогубцев лежал жёлтый конверт. На нём дедушкиным почерком было написано: «Оле. Вскрыть после моей смерти».
Я достала документ и чуть не упала. Завещание. Новое завещание, составленное всего за два месяца до смерти дедушки. По нему вся дача переходила ко мне. А внизу — приписка дедушкиной рукой: «Наташе оставляю квартиру в городе, а дачу — Оле, которая не считала дни до моей смерти. Она одна меня не бросила».
Слёзы потекли сами собой. Дедушка знал. Он всё понимал и защитил меня единственным способом, который мог.
Я помчалась к нотариусу как на пожар. Анна Викторовна, которая ведёт наши дело, внимательно изучила документ.
— Да, это подлинное завещание, — сказала она, сверяя подписи. — Составлено два месяца назад, зарегистрировано надлежащим образом. Более позднее по дате, чем то, которое предъявляла ваша золовка.
— То есть их завещание больше не действует?
— Именно. Новое завещание автоматически отменяет предыдущие. По закону дача принадлежит вам.
Руки дрожали, когда я набирала номер Галины Сергеевны. Хотелось кричать от радости, но я сдерживалась.
— Галина Сергеевна, завтра встречаемся у нотариуса. В десять утра. Приезжайте с Наташей.
— Зачем? Ты же ещё не подписала отказ…
— Завтра всё станет понятно.
Утром к нотариусу приехали все: свекровь, Наташа с мужем, мой Витя. У них были такие лица, будто на казнь идут. Наташа нервно теребила сумочку, Галина Сергеевна хмурилась.
— Итак, — Анна Викторовна разложила на столе документы. — У меня есть два завещания Василия Петровича. Одно от прошлого года в пользу Натальи Витальевны, второе — двухмесячной давности в пользу Ольги Сергеевны. По закону действует более позднее.
Наташа побледнела как мел:
— Не может быть! Папа никого не уведомлял! Он мне ничего не говорил!
— Завещатель не обязан уведомлять наследников, — спокойно ответила нотариус. — Документ составлен в присутствии двух свидетелей, все формальности соблюдены.
Галина Сергеевна попыталась кричать про подделку, но печати и подписи говорили сами за себя. Экспертиза подтвердила подлинность. Я сидела молча и думала о дедушке. Он всё предвидел. Знал, что после его смерти начнётся дележка, и защитил меня единственным способом.
— Это несправедливо! — рыдала Наташа. — Я же дочь родная!
— А я пять лет за ним ухаживала, — тихо сказала я. — Каждую субботу ездила, готовила, убиралась. А вы появлялись раз в полгода.
На следующий день я приехала на дачу с судебным приставом. Наташа выбежала навстречу с красными от слёз глазами:
— Оля, давай договоримся по-человечески! Я же не знала про второе завещание! Может, поделим дачу?
— Собирайте вещи, — сказала я спокойно. — У вас полчаса.
— Ты не можешь так поступить с семьёй! — кричала она, швыряя в сумку свои вещи. — Мы же родственники!
— Пять лет вы считали меня никем — теперь я вас тоже не знаю.
Дима пытался что-то доказывать приставу про «моральные права», но закон есть закон. Документы решают всё.
Витя приехал следом. Стоял у калитки растерянный, не зная, что сказать.
— Оль, может, не надо так жёстко? Это же моя сестра…
— А я кто? — я развернулась к нему. — Твоя жена или чужая тётка?
— Ну… жена, конечно…
— Тогда решай прямо сейчас: либо ты едешь домой со мной, либо остаёшься с мамочкой навсегда.
Он помялся, посмотрел на рыдающую сестру, потом на меня. Понял, что шутки закончились. Через минуту сел в машину.
Дачу я не продавала. Привела её в порядок, разбила новые клумбы, отремонтировала веранду. Посадила дедушкины любимые розы на том месте, где он их и хотел видеть. Покрасила забор в тот зелёный цвет, который ему всегда нравился.
Каждый вечер сижу на веранде с чашкой чая и разговариваю с дедушкой. Рассказываю, как дела, как растут его любимые розы, как соседи интересуются его здоровьем, не зная, что его уже нет.
На участке я поставила новую скамейку — ту самую, которую дедушка давно хотел купить. На табличке выгравированы слова: «Василию Петровичу — за урок о том, что настоящая любовь всегда найдёт способ себя защитить».
Соседи говорят, что дача ожила. Приходят в гости, хвалят мои огурцы и помидоры. Дядя Коля частенько заглядывает попить чайку и поговорить о дедушке. А я знаю — дедушка доволен. Его дача в надёжных руках.
