Ольга сидела на кухне, уставившись в стену. В руках она сжимала кружку с остывшим чаем, но пить не хотелось. В горле стоял ком, а в висках отдавалась тупая, монотонная боль после слез. Пустота. Именно это чувство она испытывала последние три дня, с тех пор как гроб с матерью опустили в сырую землю. Казалось, весь мир потерял цвет и звук.
Ей было невыносимо одиноко, несмотря на то, что в квартире был еще кто-то. Ее муж, Дмитрий, в эти дни казался опорой. Он занимался похоронами, отвечал на звонки, принимал соболезнования. Она была ему благодарна за эту суету, позволившую ей на время спрятаться в своем горе.
Дверь на кухню скрипнула. Ольга не обернулась, лишь по звуку шагов поняла, что это Дмитрий. Он подошел к столу и сел напротив. Она подняла на него глаза. Он выглядел странно оживленным. В его глазах не было и тени грусти, скорее, какое-то скрытое возбуждение, которое он тщетно пытался подавить.
— Как ты? — его голос прозвучал неестественно бодро. —Никак, — тихо ответила Ольга, опуская взгляд обратно в кружку. —Нужно держаться, Оль. Все позади.
Он потянулся через стол и похлопал ее по руке. Его прикосновение показалось ей холодным и деланным.
— Знаешь, — продолжил он, и в его тоне появились нотки той самой деловой уверенности, с которой он обычно вел переговоры. — Я тут все обдумал. Теперь нужно жить дальше.
Ольга молча кивнула, не понимая, к чему он ведет.
— Мама и Ирина с сыном просто загибаются в той своей коммуналке, — голос Дмитрия стал тверже. — Там же ад, а не жизнь. А тут вот… — он сделал широкий жест рукой, оглядывая просторную кухню, — целая трехкомнатная квартира теперь пустует.
Ольга медленно подняла на него глаза. В ее сознании с трудом складывались пазлы его слов. Коммуналка… мама… квартира…
— Я считаю, так даже лучше, — Дмитрий говорил все быстрее, словно боялся, что его прервут. — Тебе не придется тут одной томиться. Компания будет. И мы, наконец, сможем помочь родне. Они уже собирают вещи. Я грузчиков нанял, к вечеру все будут тут.
В голове у Ольги все вдруг прояснилось. Холодная волна покатилась от темени к пяткам. Она замерла, не в силах пошевелиться.
— Ты… о чем это ты? — прошептала она, и собственный голос показался ей чужим. —О чем, о чем, — он нетерпеливо махнул рукой, и на его лице на мгновение мелькнуло раздражение. — Мать моя и сестра сегодня переезжают сюда. В эту квартиру. Наконец-то твоей мамаши не стало, и мы можем все устроить как следует!
Он произнес эту чудовищную фразу с таким легким, довольным вздохом, словно сообщил о решении давней бытовой проблемы.
Ольга отшатнулась, будто от удара. Кружка выскользнула из ее ослабевших пальцев и с грохотом разбилась о пол. Осколки полетели во все стороны.
— Что?.. — это было даже не слово, а хриплый выдох. Она смотрела на него, не веря своим ушам. На этого человека, с которым прожила семь лет. В его глазах она увидела не шутку, а холодную, расчетливую уверенность. — Какую мамашу?.. Какое право?.. Это же мамина квартира! Моя теперь!
Дмитрий усмехнулся, снисходительно, как ребенку, объясняющему очевидные вещи.
— Какое право? Право сильного, Оль. Право мужа. Я тут главный. И я принял решение. Они всю жизнь в этой конуре ютились, пора и нормально пожить. Не упрямься, все уже решено.
Он встал, отряхнул с брюк несуществующую пылинку и посмотрел на нее сверху вниз.
— Прибери за собой, — кивнул он на осколки на полу. — Чтобы к приезду гостей все было чисто.
И он развернулся и вышел из кухни, оставив ее одну с осколками кружки и осколками ее прежней жизни. Дверь за ним мягко закрылась.
Ольга сидела, вжавшись в стул, и не могла сдвинуться с места. В ушах гудело. Слез не было. Только ледяное, всепоглощающее чувство предательства, которое было больнее любого горя.
Ольга не знала, сколько времени просидела так, в оцепенении, глядя на осколки на полу. В голове стучала только одна фраза: «Наконец-то твоей мамаши не стало!». Она обняла себя за плечи, но согреться не могла. Внутри был ледяной холод.
Ее разбудил резкий звонок в дверь. Сердце болезненно сжалось. Она не хотела никого видеть. Звонок повторился, на этот раз более настойчивый, длинный.
Из гостиной послышались шаги Дмитрия. Он бодро прошел в прихожую, не глядя на кухню.
— Открывай, Оль! Гости приехали! — крикнул он весело, словно ожидал не переезд родни, а вечеринку.
Ольга медленно, как во сне, поднялась и вышла в коридор. Дмитрий уже распахнул дверь.
На пороге, заливая все пространство своим массивным телом и громким голосом, стояла Галина Ивановна, его мать. За ее спиной теснилась худая, сварливая Ирина с подростком-сыном Степой, который уткнулся в телефон. Сзади копошились два грузчика с огромными коробками в руках.
— Ну вот мы и приехали! — раскатисто объявила Галина Ивановна, переступая порог без приглашения. — Здравствуй, невестка. Что это ты такая помятая? Мужа не встречаешь?
Она прошла в прихожую, окинула критическим взглядом вешалку и зеркало.
— Димочка, родной, куда нам наши шубы вешать? Тут места мало.
Дмитрий поцеловал мать в щеку.
— Не волнуйся, мам, все устроим. Проходите, располагайтесь, это теперь ваш дом.
Ольга замерла у входа на кухню, чувствуя себя чужой в собственной квартире. Ирина, не глядя на нее, протолкнула вперед сына.
— Степан, не стой столбом, проходи. Сними, что ли, куртку, жарко тут у вас.
Грузчики по указанию Дмитрия внесли в коридор несколько огромных узлов и старый чемодан, завязанный веревкой.
— Ольга, что стоишь? — обернулся к ней Дмитрий, и в его голосе прозвучала steel. — Освободи-ка мамину комнату. Ирине с сыном вторую. Мы с тобой пока в гостиной на диване поспим.
Ольга не двигалась. Она чувствовала, как по щекам ползут предательские слезы бессилия.
— Вы… Вы с ума сошли? — выдохнула она. — Я никуда не пойду. Это моя квартира.
В коридоре наступила короткая пауза. Галина Ивановна медленно развернулась к ней, уперев руки в бока.
— Твоя? — она фыркнула. — Наша, семейная! Мой сын здесь прописан. Он глава семьи. Он и решает. А ты не капризничай. Иди, комнаты освобождай.
— Нет, — прошептала Ольга, цепляясь за косяк двери. — Нет. Вы не имеете права.
— Какое еще право? — в разговор вступила Ирина, снимая с себя поношенную куртку и бросая ее на чистый стул. — Нам негде жить, а тут добро пропадает. Мы же не съедим тебя. Жили бы и радовались, что родня рядом.
Один из грузчиков, неловко переминаясь, спросил:
— Мужик, так куда нести-то? Проходим что ли?
Дмитрий кивнул.
— Да, да, проходите. Комнаты направо. Ольга, подвинься!
Он взял ее за локоть и грубо оттянул от прохода, пропуская грузчиков с коробками. Такое публичное, унизительное прикосновение обожгло, как удар.
Ольга вырвала руку.
— Не смейте трогать меня! Я сейчас вызову полицию! — крикнула она, голос сорвался на визг.
Галина Ивановна закатила глаза.
— Ой, началось! Полицию вызывать на свою же семью! Стыдно должно быть! Димочка, угомони свою супругу, а то нервы у нее ни к черту.
Дмитрий сжал ее локоть уже больнее.
— Прекрати истерику и не позорь меня. Иди на кухню, успокойся.
Он яростно отпихнул ее в сторону, освобождая дорогу. Грузчики, стараясь не смотреть ни на кого, понесли вещи вглубь квартиры. Ирина тут же последовала за ними, командным тоном указывая: «Этот чемодан в эту комнату, а коробку с посудой на кухню!»
Ольга отступила в глубь коридора, прижавшись спиной к стене. Она видела, как мимо нее проносили ее прошлую жизнь: чужой старый плед, коробку с потрепанными кастрюлями, а затем и мамин торшер, который она так любила, грубо сняли с подставки и потащили в гостиную.
Она медленно скатилась по стене на пол, спрятала лицо в коленях и тихо зарыдала, но ее слез никто не видел и не слышал в гомоне переезда. Ее маленькое горе потонуло в громком, наглом празднике чужой победы.
Ольга не знала, сколько времени просидела на холодном полу в коридоре, уткнувшись лицом в колени. Ее плечи тихо вздрагивали. Шум вокруг нее постепенно стих. Из комнат доносились приглушенные голоса, хлопали дверцы шкафов. Захватчики обустраивались на ее территории.
Она подняла голову. В прихожей никого не было. Чужая куртка Ирины все так же висела на ее стуле. Со стороны кухни доносился голос Галины Ивановны.
— Димочка, а где у вас чайник? И сахар? У меня от нервов сахар падает, пить хочется.
— Сейчас, мам, все найдем, — послышался спокойный голос мужа.
Ольга медленно поднялась. Ноги были ватными. Она постояла секунду, опираясь о стену, затем бесшумно прошла в ванную комнату и заперлась изнутри.
Зеркало показало ей бледное, заплаканное лицо с красными глазами. Она включила воду и умылась ледяной струей. Вода немного привела ее в чувство, но внутри все еще бушевала паника, смешанная с полным недоумением. Как они могли? Как Дмитрий, ее муж, мог так поступить?
Она обернулась, прислонившись спиной к холодной двери, и закрыла глаза. Одиночество было абсолютным. Мир рухнул за один день. Сначала мама, теперь это…
Ее рука сама потянулась к карману халата. Телефон. Он был с ней. Слепым движением она вытащила его. Пальцы дрожали, когда она пролистывала список контактов. Родственники? Нет, они далеко и все равно не поймут. Подруги? Большинство разбрелись по своим семьям и заботам.
И тогда ее палец замер на одном имени. Катя. Подруга со школьной скамьи. Та самая, которая всегда говорила, что Ольга слишком мягкая. Та, которая стала юристом и всегда советовала: «Никогда ни на кого не рассчитывай, кроме себя. Все должно быть на бумаге».
Ольга сделала глубокий вдох и нажала на кнопку вызова.
Трубка была снята почти мгновенно.
— Оль? Привет, родная. Как ты? Я все собиралась позвонить, узнать, как ты там… — жизнерадостный голос Кати сразу смолк, уловив в тишине на другом конце провода нечто тревожное. — Ольга? Ты меня слышишь? Ты плачешь?
Эти простые слова пробили плотину. Ольга снова зарыдала, прижав телефон к уху и пытаясь заглушить звук ладонью.
— Кать… они… они тут все… — она пыталась выговорить, но слова путались в рыданиях.
— Кто они? Ольга, дыши! Говори медленно. Что случилось? С тобой кто-то в квартире? — голос Кати стал собранным, деловым, как в рабочее время.
— Дмитрий… — выдохнула Ольга, сглатывая ком в горле. — Его мать… и сестра с сыном… Они… переехали к нам. Сегодня. Прямо сейчас. Говорят, что будут тут жить. Выгнать меня хотят!
— Как переехали? — мгновенно отреагировала Катя. — На каком основании? Ты что, сама их звала?
— Нет! Ничего я не звала! — Ольга почти закричала, опуская голос до шепота. — После похорон… Дмитрий сказал… «Наконец-то твоей мамаши не стало, теперь наша родня будет тут жить». И сегодня они просто пришли с вещами и грузчиками… Заходят в комнаты, вещи свои раскидывают… Я пыталась протестовать, они меня чуть ли не по коридору оттаскали… Сказали, что Дмитрий тут главный и он решил…
На другом конце провода наступила короткая, тяжелая пауза. Затем раздалось тихое, но отчетливое:
— Ах-ха. Понятно. Ну что ж, твой муж — редкий мудак, я всегда это подозревала. Слушай меня внимательно, Оль. Запомни раз и навсегда: они не имеют никакого юридического права находиться в твоей квартире. Ни малейшего.
Ольга слушала, затаив дыхание. Голос подруги был как спасательный круг в бушующем море.
— Во-первых, — продолжала Катя четко и размеренно, — квартира перешла к тебе по наследству от твоей матери. Это твоя личная собственность, приобретенная до брака. Дмитрий не имеет на нее никаких прав, даже если он там прописан. Прописка — не право собственности. Во-вторых, его родня — вообще посторонние для этого жилья люди. Их вселение — это самоуправство. Понимаешь? Это преступление.
— Но… но они же уже тут… — растерянно прошептала Ольга.
— Значит, мы их оттуда вышибим. Включи голову. Ты сейчас одна в ванной?
— Да.
— Отлично. Первое: включи диктофон на телефоне. Сейчас же. Второе: выйди к ним и спокойно, максимально четко, скажи, что они нарушают закон и должны немедленно покинуть твою квартиру. Скажи, что если они не уйдут, ты вызовешь полицию. И все это запишется. Не кричи, не истеричь. Говори твердо. Ты хозяйка. Это твой дом.
— Я… я боюсь, — призналась Ольга, и ей стало стыдно за эту слабость.
— Естественно, боишься. Но ты сильнее. Они рассчитывают, что ты сломаешься. Не дай им этого. Ты не одна. Я сейчас закончу с клиентом и буду на телефоне. Если что — звони сразу. Действуй.
— Хорошо, — Ольга вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Кать… спасибо.
— Не благодари. Иди и покажи этой шавке ее место. Удачи.
Связь прервалась. Ольга опустила телефон и посмотрела на свое отражение. В заплаканных глазах появилась искра. Не надежда еще, нет. Но ярость. Чистая, холодная ярость от осознания всей глубины предательства и наглости.
Она нашла в настройках диктофон и дрожащим пальцем нажала «Запись». Сунула телефон в карман халата.
Сделала глубокий вдох. И повернула ключ в замке.
Ольга вышла из ванной с новым ощущением. Страх никуда не делся, он сжался в холодный, твердый комок в груди, но теперь его теснила другая сила — осознанная ярость. В кармане халата беззвучно работал диктофон. Каждый его невидимый оборот придавал ей уверенности.
Она прошла в гостиную. Картина была интересная. На диване, который так любила ее мама, развалилась Галина Ивановна, она уже успела найти чайник и жевала печенье из Ольгиной же банки. Ирина расставляла по книжным полкам какие-то безделушки, а ее сын Степа, уткнувшись в телефон, сидел в кресле, закинув ногу на подлокотник.
Дмитрия в комнате не было.
— А, отошла, успокоилась? — бросила ей через плечо Ирина, не отрываясь от своего занятия. — Могла бы и помочь, кстати, раз уж мы тут все обустраиваемся.
Ольга остановилась посреди комнаты, сжала кулаки в карманах и сделала то, что велела Катя. Она сказала четко, чуть громче обычного, чтобы все услышали.
— Вы нарушаете закон. Вы должны немедленно собрать свои вещи и покинуть мою квартиру.
В комнате наступила тишина. Даже Степа оторвался от экрана и удивленно уставился на нее. Галина Ивановна перестала жевать, ее брови поползли вверх.
— Ты о чем это опять? — фыркнула Ирина, первая опомнившись. — Какой закон? Иди лучше чайник поставь, свекрови надо давление поправить.
— Это не ваша квартира, — продолжила Ольга, чувствуя, как голос становится тверже. — Она принадлежит мне. Вы вошли сюда без моего разрешения. Это называется самоуправство и нарушение неприкосновенности жилища. Если вы не уйдете в течение получаса, я вызову полицию.
Галина Ивановна медленно поднялась с дивана. Ее лицо налилось кровью.
— Полицию? Ты мне, свекрови своей, полицию угрожаешь вызвать? Да как ты смеешь! Дима! — она повернулась и закричала в сторону коридора. — Иди сюда, твоя супруга опять безумствует!
Послышались тяжелые шаги. Из коридора появился Дмитрий. Он посмотрел на Ольгу с плохо скрытым раздражением.
— Ну что еще? Опять спектакль? Я же сказал — успокойся.
— Она полицию вызывать на нас собралась! — взвизгнула Галина Ивановна, указывая на Ольгу дрожащим пальцем. — На родню! Слышишь? В своем же доме!
Дмитрий нахмурился и шагнул к Ольге.
— Прекрати этот цирк. Сейчас же. Извинись перед матерью.
— Нет, — тихо, но отчетливо сказала Ольга, глядя ему прямо в глаза. — Это ты должен извиниться. И увести их отсюда. Сейчас.
— Ольга, я не буду тебе это повторять, — его голос стал низким и опасным. — Не позорь меня. Иди на кухню.
Он сделал шаг вперед, как будто собираясь схватить ее за руку, но Ольга отступила.
— Не подходи ко мне. Я предупредила. Я вызываю полицию.
Она вытащила телефон из кармана. Дмитрий выхватил его у нее так быстро, что она не успела среагировать.
— Кончились твои игры, — проворчал он, зажимая телефон в своей ладони. — Никаких полиций. Иди и принеси маме чаю.
В этот момент раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Все замерли.
— Кто это? — спросила Ирина, насторожившись.
Дмитрий бросил на Ольгу подозрительный взгляд и пошел открывать. Ольга, воспользовавшись моментом, метнулась в коридор, подхватила со столика стационарный телефон и успела набрать «02», прежде чем Дмитрий распахнул дверь.
На пороге стояли два сотрудника полиции в форме. Молодой и постарше. Видимо, кто-то из бдительных соседей услышал шум и raised the alarm.
— Здравствуйте. Поступило сообщение о шуме и нарушении общественного порядка. Что у вас здесь происходит? — спросил старший, вежливо, но твердо.
Дмитрий мгновенно переменился в лице. На него наплыла широкая, гостеприимная улыбка.
— Ой, да ничего страшного! — заверил он, широко распахивая дверь. — Семейные дела, небольшая размолвка. Жена с истерикой, нервы после похорон матери. Все уже улажено.
Полицейские переступили порог и увидели картину: растерянная Ольга с телефонной трубкой в руке, разгневанная свекровь, испуганная Ирина и подросток.
— Это все они! — не выдержала Галина Ивановна, обращаясь к полиции. — Моя невестка с ума сошла! Хочет выгнать нас, старуху и семью с ребенком, на улицу! А мы просто приехали погостить у сына!
Старший полицейский, его звали Игорь Васильевич, внимательно посмотрел на Ольгу.
— Гражданка, это так? Вы можете объяснить, что происходит?
Дмитрий попытался вставить свое слово, но полицейский мягко, но непреклонно остановил его жестом.
— Позвольте ей ответить.
Ольга сделала глубокий вдох. Она вспомнила слова Кати. Она должна говорить четко и по делу.
— Эти люди незаконно проникли в мое жилье, — начала она, и голос дрогнул лишь в самом начале. — Я являюсь единоличной собственницей этой квартиры на основании свидетельства о праве на наследство. Я не давала им разрешения на вселение. Я требовала, чтобы они ушли, но они отказались. Более того, мой муж, — она указала на Дмитрия, — отобрал у меня телефон, когда я пыталась позвонить вам. Я прошу составить акт о самоуправстве и нарушении неприкосновенности моего жилища.
Игорь Васильевич обвел взглядом комнату, увидел чужие вещи, коробки, оценил ситуацию.
— Ваши документы на квартиру есть? — спросил он у Ольги.
— Они… они у меня… — Ольга запнулась, вспомнив, что Дмитрий припрятал их.
— Они у меня, — быстро сказал Дмитрий. — Мы же семья. Я храню все важные документы. И я, кстати, здесь прописан. Имею полное право приглашать в свой дом гостей.
— Прописка не дает права вселять посторонних лиц против воли собственника, — спокойно парировал Игорь Васильевич. — Супруга утверждает, что не давала согласия. Это так?
Ольга молча кивнула.
Полицейский вздохнул. Он видел такие ситуации тысячу раз.
— Граждане, по закону мы не можем принудительно выселить ваших… гостей прямо сейчас. Это вопрос гражданского судопроизводства. Но мы можем составить протокол об административном правонарушении, а именно о самоуправстве, если собственник настаивает. Это вам нужно решать в суде.
На лицах Галины Ивановны и Ирины появилось торжествующее выражение. Они поняли, что их не выгонят сию секунду.
— Но мы можем провести профилактическую беседу и зафиксировать факт нарушения, — добавил он, видя, как меркнет лицо Ольги. — И рекомендовать гражданам добровольно покинуть помещение, чтобы не усугублять ситуацию.
— У нас и мысли нет усугублять! — тут же подхватил Дмитрий. — Мы все мирно решим. Спасибо, что приехали.
Полицейские поговорили еще несколько минут, записали данные всех присутствующих и ушли, оставив в квартире гнетущее, напряженное молчание. Победа была пирровой. Ольга добилась своего — факт был зафиксирован, но враг остался внутри крепости.
Дмитрий проводил полицию, закрыл дверь и медленно повернулся к Ольге. На его лице не было ни улыбки, ни раздражения. Было холодное, каменное презрение.
— Ну что, добилась своего? Удовлетворена? — произнес он тихо. — Теперь будешь спать с одной мыслью, что ты здесь не одна. Привыкай.
После ухода полиции в квартире повисла тяжелая, гнетущая тишина. Она была гуще и страшнее прежнего шума. Дмитрий, не сказав больше ни слова, прошел в гостиную к родне. Ольга осталась стоять в коридоре, чувствуя себя абсолютно разбитой. Юридическая правота была на ее стороне, но физически враг оставался в крепости.
Из гостиной доносился приглушенный, шипящий разговор.
— Видела? Видела ее рожу? Полицию на родню вызывать! — это голос Галины Ивановны. — У меня теперь до утра давление скакать будет!
— Успокойся, мам. Разберемся. Она просто истеричка, — ответил Дмитрий, но в его тоне не было прежней уверенности, сквозь него пробивалась усталость.
— А я и не сомневалась, что она такая, — вставила Ирина. — С первого дня видно было, что не от мира сего. Сидишь тут, Дим, на чемоданах, пока она одна в трех комнатах рассекает.
Ольга не стала слушать дальше. Она медленно пошла в свою — нет, уже не совсем свою — комнату. Ей нужно было просто лечь, закрыть глаза и попытаться выключиться из этого кошмара.
Но, переступив порог, она замерла. На кровати лежал чужой стеганый халат Галины Ивановны. На тумбочке стояла ее рамка с фотографией, где молодой Дмитрий обнимал мать. На полу у стены громоздился тот самый старый чемодан, перевязанный веревкой.
Комната пахла чужим парфюмом и лекарствами.
Ольгу затрясло. Она резко развернулась и вышла. Ей нужно было хоть что-то свое, каплю уверенности. Документы. Она должна проверить, на месте ли свидетельство о праве на наследство и паспорт с пропиской.
Она прошла в кабинет, вернее, в маленькую комнату, где стоял мамин старый письменный стол и книжные полки. Она точно помнила, что сложила все важные бумаги в синюю картонную папку и убрала ее в нижний ящик стола, под стопки старых журналов.
Ольга опустилась на колени перед столом и потянула за ручку ящика. Он поддался не сразу, заедая, как всегда. Внутри царил привычный творческий беспорядок. Она стала разгребать его руками, отодвигая папки с вырезками, блокноты… Синей папки не было.
Сердце заколотилось чаще. Может, она забыла? Может, переложила? Она выдвинула ящик до конца, запустила руку вглубь. Ничего. Только пыль да клочки бумаги.
Она в панике принялась рыться в других ящиках, на полках. Чем дольше она искала, тем сильнее сжимался ледяной комок в животе. Папки не было.
— Ищешь что-то? — раздался у двери спокойный голос.
Ольга вздрогнула и обернулась. В дверном проеме стоял Дмитрий, прислонившись к косяку. Он смотрел на ее беспорядочные поиски с холодным, почти научным интересом.
— Где папка? — выдохнула она, поднимаясь с колен. Голос предательски дрогнул. — Синяя папка с документами? Ты брал ее?
Дмитрий сделал несколько шагов в комнату, засунув руки в карманы.
— Какая еще папка? Не видел я никакой папки. Ты же сама вечно все по углам раскидываешь. Может, куда-то засунула в своем ступоре после похорон? Или еще раньше?
Он говорил ровно, без тени насмешки, но каждое его слово было ударом.
— Не ври мне! — голос Ольги сорвался на крик. Она уже не могла сдерживаться. — Ты прекрасно знаешь, о чем я! Свидетельство! Паспорт! Где они?
— Ольга, успокойся, — он произнес это с большой заботой, но в глазах читалось удовлетворение. — Тебе надо отдохнуть. У тебя паранойя начинается. Никто твои бумаги не трогал.
— Ты забрал их! Чтобы я не могла ничего доказать полиции! Чтобы не могла подать в суд! — она бросилась к нему, готовая вцепиться в него ногтями, но он легко поймал ее за запястья.
— Видишь? Истерика. Идешь на кухню, выпьешь валерьянки, и ложишься спать. Завтра все будешь видеть трезвыми глазами и найдешь свою папку.
Он отпустил ее руки и вышел из комнаты, оставив ее одну с нарастающей паникой.
Ольга опустилась на стул. Все внутри ныло от бессилия. Он сделал это. Он забрал ее последнюю уверенность, ее главное оружие. Без документов она была бесправной истеричкой в глазах полиции и, возможно, даже суда. Ее слово против слова всей его семьи.
Она закрыла глаза, пытаясь загнать обратно предательские слезы. Плакать сейчас — значит признать его победу. В голове гудело. Что делать? Куда бежать? Просить помощи у Кати? Но что Катя сможет сделать без документов?
Ольга заставила себя дышать глубже. Паника не помощник. Нужно думать.
Она поднялась и снова подошла к столу. Медленно, методично, она стала перебирать каждую бумажку в ящиках, каждый конверт. Может, он не забрал все? Может, что-то осталось?
И ее пальцы наткнулись на что-то твердое и пластиковое в самом низу, под кипой старых квитанций. Она отодвинула бумаги.
На дне ящика лежала ее медицинская страховка и забытый, старый ИНН. Мелочь. Ничего существенного.
Но сам факт того, что она что-то нашла, дал ей крошечную искру надежды. Он мог быть не до конца закончен.
Ольга взяла страховой полис и ИНН, крепко сжала их в руке. Это было хоть что-то. Капля ее прежней, упорядоченной жизни.
Из гостиной донесся громкий, нарочитый смех Галины Ивановны, потом включили телевизор на полную громкость. Они праздновали. Они чувствовали себя хозяевами.
Ольга подошла к окну и посмотрела на темнеющий город. Огни машин, окна других домов, где шла своя, нормальная жизнь.
Она разжала ладонь и посмотрела на найденные документы. Нет. Она не сдастся. Если он забрал бумаги, значит, он их боится. Значит, у нее есть сила, которую он пытается отнять.
Нужно было просто найти другой способ борьбы. И она его найдет.
Ночь стала для Ольги самым долгим и унизительным испытанием. Спать ей было негде. Ее комната была занята, гостиная превратилась в проходной двор. Она устроилась на узком и жестком диванчике в кабинете, накрывшись старым пледом, который пах пылью и чужим домом.
Она не спала. Прислушивалась к каждому шороху за дверью. Слышала, как ночью вставала Галина Ивановна, громко топая в туалет, как ворочался на раскладушке в гостиной Степа. Каждый звук был напоминанием о том, что ее личное пространство уничтожено.
Под утро, когда за окном посветлело, а в квартире, наконец, воцарилась тишина, Ольга осторожно поднялась. Голова была тяжелой, глаза слипались, но в голове созрел четкий, отчаянный план.
Она бесшумно прокралась на кухню, прикрыла за собой дверь и набрала номер Кати. Та ответила почти сразу, голос был бодрым и собранным, словно она и не спала.
— Оль? Новости?
— Он забрал документы, — прошептала Ольга, прижимая трубку к уху. — Свидетельство о наследстве, мой паспорт. Все. Говорит, что не брал. Я обыскала все. Нет их.
На другом конце провода повисла короткая пауза, но Катя не растерялась.
— Прекрасно. Отлично. Это же уголовное преступление — кража личных документов. Он сам себе яму роет. Слушай сюда. Ты где?
— На кухне. Они все спят.
— Хорошо. Первое: ты идешь в свою комнату. Аккуратно. Берешь свой паспорт, который он, идиот, не забрал, потому что он ему не нужен, и СНИЛС, если найдешь. Все, что есть на свое имя.
Ольга кивнула, словно Катя могла ее видеть.
— Иду.
— Второе: как только выйдешь из дома, едешь к нотариусу. Любому. Говоришь, что потеряла свидетельство о праве на наследство, и тебе нужен дубликат. Это твое законное право. Потом — в полицию. Пишешь заявление о краже документов и о бездействии вчерашних сотрудников. Потом — к адвокату. Я тебе скину контакты. Подаем иск о выселении и признании права собственности. Они сами себя загнали в ловушку.
План, изложенный четко и по пунктам, влил в Ольгу новые силы. Это были не просто слова, а конкретные инструкции. Дорога к спасению.
— Хорошо, — выдохнула она. — Я сделаю.
— Держись, родная. Они играют не по правилам, ну и мы тоже. Победа будет за нами.
Ольга положила трубку и, затаив дыхание, прокралась в кабинет. Она нашла свою сумочку, порылась в ней и вытащила кошелек. Паспорт и зеленая карточка СНИЛС были на месте. Она сунула их в карман джинсов.
Она прислушалась. В квартире было тихо. Сердце колотилось где-то в горле. Она должна была уйти, пока все спят.
Ольга на цыпочках вышла в коридор и замерла. Прямо перед ней, из гостиной, вышла Ирина в мятом халате. Она сонно потягивалась и направлялась на кухню. Их взгляды встретились.
— Ты чего встала так рано? — с подозрением спросила Ирина, окидывая Ольгу взглядом с ног до головы, задерживаясь на карманах, где лежали документы.
— На работу, — соврала Ольга, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Нечего тут, я и так прогуляла из-за… всего этого.
Ирина хмыкнула.
— Работаешь, значит. Ну, смотри, чтобы ужин к нашему приходу был готов. Маме врачи диету прописали, так что ничего жирного и острого.
Ольга не ответила. Она прошла мимо нее в прихожую, чувствуя на себе ее взгляд. Руки дрожали, когда она натягивала куртку и зашнуровывала ботинки.
— Ты это… ключи от квартиры оставь, — вдруг сказала Ирина, подойдя поближе. — А то мало ли что. Мы тут одни останемся, а вдруг терять что-то будешь.
Это была последняя капля. Ольга резко обернулась.
— Это моя квартира. И ключи мои. Если хотите выйти, звоните своему Диме.
Она распахнула входную дверь и вышла на лестничную площадку. Хлопнула дверью так, что стеклянные вставки задребезжали. Не стала ждать лифта, побежала вниз по лестнице, подальше от этого места, от этого запаха чужих людей, от этого ощущения плена.
Холодный утренний воздух обжег легкие. Она шла быстрыми, сбивчивыми шагами, не оглядываясь, пока не оказалась на оживленной улице. Люди спешили на работу, грохотали трамваи, жизнь кипела своим чередом.
Ольга остановилась у остановки, прислонилась лбом к холодному стеклу рекламной тумбы и закрыла глаза. Она была на свободе. Всего на несколько часов, но она была свободна.
Она достала телефон, нашла в интернете адрес ближайшей нотариальной конторы и посмотрела на часы. До открытия оставался час. Она могла подождать.
Ольга купила в киоске чашку кофе и согрела о нее окоченевшие пальцы. Кофе был горьким и невкусным, но он был настоящим. Как и ее решимость.
Она больше не была той растерянной, плачущей женщиной. Она была бойцом, у которого есть план. И первым пунктом в этом плане был визит к нотариусу.
Она сделает дубликат. Она напишет заявление. Она найдет адвоката.
Они все еще были в ее квартире. Они праздновали свою мнимую победу. Но они и не подозревали, что их королева уже сделал первый ход. И игра только начиналась.
Ольга вернулась домой под вечер, смертельно уставшая, но с чувством выполненного долга. В сумке лежала заветная бумага — дубликат свидетельства о праве на наследство. Его получение оказалось делом техники: нотариус проверила данные через электронный реестр, и через час у Ольги на руках был новый документ, имеющий ту же юридическую силу, что и украденный.
Она также посетила адвоката, рекомендованного Катей. Пожилая, с умными и спокойными глазами женщина по имени Елена Викторовна выслушала ее, кивая, и взяла дело в работу. Исковое заявление о выселении и признании права собственности уже готовилось.
Ольга чувствовала себя вооруженной до зубов. Теперь она была готова к бою.
Она открыла дверь в квартиру. Оттуда на нее пахнуло запахом жареного лука и громкими голосами из телевизора. В прихожей стояли чьи-то стоптанные тапки.
Дмитрий вышел из гостиной, увидел ее и нахмурился.
— Где это ты пропадала целый день? Ужин кто готовить будет? Мать проголодалась.
Ольга молча сняла куртку и повесила ее на вешалку, аккуратно отодвинув чужую одежду. Затем она повернулась к нему. Лицо ее было спокойным, почти отрешенным.
— Дмитрий, нам нужно поговорить. Наедине.
Он смерил ее взглядом, уловив в ее тоне что-то новое, чего не было с утра.
— Опять за свое? — он тяжело вздохнул. — Давай, только быстро. У меня дела.
Он проследовал за ней в кабинет и закрыл дверь, отгораживаясь от любопытных ушей своей родни.
— Ну? — он уперся руками в боки, ожидая очередной сцены.
Ольга не стала садиться. Она стояла прямо, глядя ему в глаза.
— Я подаю на развод.
В комнате повисла тишина. Дмитрий смотрел на нее, словно не понимая смысла произнесенных слов. Потом на его лице появилась кривая усмешка.
— Ты чего, совсем с катушек съехала? Развод? — он фыркнул. — И куда ты пойдешь? У тебя же кроме этой квартиры ничего нет. На улицу что ли?
— Это моя квартира, — ответила Ольга ровно. — И я останусь здесь. А ты съедешь. Вместе со своей семьей.
Усмешка сползла с его лица, сменившись холодной злостью.
— Твоя? — он сделал шаг вперед, и его голос стал тихим и опасным. — Я тут прописан. И мы находимся в браке. Так что это наше общее имущество. Половина как минимум моя. Так что это ты, дорогая, можешь собирать манатки и искать себе новое жилье.
Он произнес это с такой уверенностью, что Ольга на мгновение почувствовала знакомый укол страха. Но затем она вспомнила слова адвоката.
— Нет, Дмитрий. Это не так. Квартира перешла ко мне по наследству от моей матери. Она не является совместно нажитым имуществом. Ты не имеешь на нее никаких прав. Ни на квадратного сантиметра.
Он замер. В его глазах мелькнуло сначала недоумение, затем сомнение, и, наконец, чистая, ничем не разбавленная ярость.
— Что? — это было даже не слово, а рычание.
— Ты не имеешь права на эту квартиру, — повторила Ольга, наслаждаясь моментом. Впервые за все время она видела его не уверенным в себе хамам, а загнанным в угол зверем. — Прописка дает тебе только право здесь жить, но не владеть. А раз мы разводимся, ты теряешь и это право. Суд обяжет тебя выписаться. И выселит твоих родственников. У них здесь нет вообще никаких прав.
— Ты врешь! — крикнул он, и его лицо исказилось. — Я сейчас позвоню юристу!
— Звони, — спокойно сказала Ольга. — Можешь даже сходить к любому адвокату. Консультация бесплатная. Ты узнаешь то, что я только что тебе сказала.
Она видела, как он медленно осознает правду. Как его уверенность, построенная на наглости и незнании закона, рушится прямо на глазах. Он отступил на шаг, его взгляд метнулся по комнате, словно ища поддержки.
— Так… значит так… — он заговорил тише, но в его голосе зазвучала неприкрытая угроза. — Значит, ты решила оставить меня без жилья? Выкинуть на улицу мою больную мать? Сестру с ребенком?
— Это ты их сюда привел, — парировала Ольга. — Ты и несешь за них ответственность. Ищи им жилье. Снимай. Покупай. Но не в моей квартире.
— Ах так… — он медленно кивнул, и в его глазах что-то щелкнуло. — Ну ладно. Раз ты такая умная и беспринципная, тогда я тебе просто так эту квартиру не отдам. Буду тянуть развод годами. Буду судиться, оспаривать твое наследство, доказывать, что вкладывался в ремонт. Я сделаю твою жизнь таким адом, что ты сама сбежишь отсюда, куда глаза глядят. Увидишь.
Он повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что с полки слетели книги.
Ольга осталась одна. Ее колени вдруг задрожали, и она опустилась на стул. Прямое столкновение было выиграно, но угрозы Дмитрия висели в воздухе тяжелым, ядовитым туманом.
Но теперь она знала, что закон на ее стороне. И у нее был план, адвокат и подруга-юрист.
Война была объявлена официально. И отступать она не собиралась.
Недели, последовавшие за объявлением войны, превратились для Ольги в одно сплошное испытание на прочность. Дмитрий сдержал слово: он не применял физического насилия, но его психологический пресс давил безжалостно. В квартире царила атмосфера враждебного лагеря. С ней не разговаривали, но постоянно обсуждали ее за ее же спиной, бросая в ее сторону уничижительные взгляды. Галина Ивановна громко вздыхала, жалуясь на здоровье, которое якобы пошатнулось из-за нервотрепки. Ирина демонстративно мыла только свою посуду, а Степа как-то «случайно» разлил сок на ее ноутбук.
Но Ольга держалась. Она жила по графику: работа, встречи с адвокатом, сбор доказательств. Елена Викторовна, ее адвокат, действовала быстро и методично. Исковое заявление о выселении незаконно вселенных граждан и признании права собственности было подано в суд. Параллельно было подано заявление в полицию о краже документов, приложили акт от первого визита полиции и полученный у нотариуса дубликат.
Дмитрий, получив повестку в суд, сначала бушевал, затем пытался договориться «по-хорошему».
— Забирай свое заявление, и мы уедем, — сказал он как-то вечером, зайдя в кабинет. — Ты же понимаешь, что мать моя не переживет этого позора? Суд, выселение…
— Вы можете уехать и сейчас, — холодно ответила Ольга, не отрываясь от бумаг. — Добровольно. Это снимет множество вопросов.
— Ты совсем сердца не имеешь! — выдохнул он с искренним, как ему казалось, возмущением.
— Мое сердце похоронили вместе с мамой, а вы пришли танцевать на ее могиле, — отрезала она. — Разговор окончен.
Суд состоялся быстро. Процесс был ясным и неоспоримым. У Дмитрия и его родни не было ни единого юридического аргумента. Адвокат Елена Викторовна блестяще представила все доказательства: дубликат свидетельства о собственности, показания соседей о конфликте, акты из полиции. Судья вынесла решение: выселить Галину Ивановну, Ирину и ее несовершеннолетнего сына из квартиры, принадлежащей Ольге, как незаконно вселенных. Иск о признании права собственности также был удовлетворен.
Дмитрий, сидя в зале суда, был бледен и молчалив. Он проиграл. С треском.
Настал день, предписанный судом для исполнения решения. В квартиру пришли судебные приставы — двое серьезных мужчин в форменных куртках с гербом.
— Граждане, на основании решения районного суда, предписываем вам в течение двух часов освободить занимаемое жилое помещение, — зачитал один из них, старший.
Начался спектакль, который Ольга предсказывала. Галина Ивановна заломила руки и заголосила.
— Куда мы пойдем? На улицу нас, старуху и ребенка? Убийцы! Кровопийцы! Димка, сынок, не дай им меня выгнать!
Ирина рыдала, обнимая испуганного Степу, который наконец оторвался от телефона и с ужасом смотрел на приставов.
— У нас же нет другого жилья! Мы умрем на улице!
Дмитрий мрачно наблюдал за этим, сжав кулаки. Он пытался что-то сказать приставам, но те лишь холодно выслушали его и повторили требование.
— Вам было предоставлено достаточно времени для решения ваших жилищных вопросов. Решение суда подлежит немедленному исполнению.
Ольга стояла в стороне, в дверях своей комнаты, и молча наблюдала за крушением чужого, наглого мира. Она не чувствовала радости. Только ледяное, щемящее опустошение и усталость.
Грузчики, нанятые приставами, стали аккуратно, но твердо выносить вещи незаконных жильцов. Чужие узлы, коробки, старый чемодан — все это грузилось в машину, припаркованную у подъезда.
— Вам должно было быть стыно, — тихо, но четко сказал старший пристав, обращаясь ко всей семье Дмитрия. — Творить такое с человеком. Вас же предупреждали.
Через час квартира опустела. Последней, под руки сына и дочери, вывели рыдающую Галину Ивановну. Дмитрий на прощание бросил на Ольгу взгляд, полный такой ненависти, что стало физически холодно. Затем дверь закрылась.
Тишина, наступившая в квартире, была оглушительной. Ольга медленно прошлась по комнатам. Повсюду царил бардак: пятна на ковре, пустые пачки от печенья, разводы на зеркалах. Квартира была освобождена, но осквернена.
Она подошла к окну в гостиной и увидела, как внизу у подъезда грузят последние вещи в машину. Дмитрий помогал матери сесть в такси. Затем машины тронулись и уехали, увозя с собой кошмар последних недель.
Ольга осталась одна. Абсолютно одна в тишине большой, пустой и грязной квартиры. Она глубоко вздохнула, и из груди вырвался тяжелый, прерывивый звук, не то вздох, не то стон. Слез не было. Была только всепоглощающая, выматывающая усталость.
Она опустилась на пол посреди гостиной, обхватила колени руками и сидела так, не двигаясь, возможно, минуту, возможно, час. В голове прокручивались все события, от страшных слов мужа до сегодняшнего дня. Она выиграла. Отстояла свой дом. Но какой ценой?
Потом она поднялась. Подошла к входной двери и задвинула тяжелый засов. Звук металла, входящего в паз, прозвучал как точка. Как окончание чего-то.
Она повернулась и обвела взглядом опустошенную гостиную. Ее взгляд упал на дверь, ведущую на балкон. Она медленно подошла и распахнула ее. Свежий вечерний воздух ворвался в квартиру, смешиваясь с запахом чужих людей и несчастья.
Ольга вышла на балкон, оперлась о холодные перила и посмотрела на зажигающиеся в городе огни. Она сделала глубокий, медленный вдох, словно впервые за долгое время позволяя себе дышать полной грудью.
Она вернулась внутрь, чтобы взять тряпку и ведро. Нужно было начинать убирать. Стирать следы invasion. Возвращать дому себя. Было трудно, почти невозможно представить, что здесь снова будет уютно и безопасно. Но это было необходимо.
Она открыла дверь, чтобы вынести первый мусорный пакет, и замерла на пороге. Прямо у двери, на чистом, пустом полу подъезда, стоял маленький, скромный горшочек с фиалкой. Нежно-синие цветки смотрели на нее.
Рядом никого не было.
Ольга медленно наклонилась и взяла горшочек в руки. Листочки были упругими, цветы — живыми. Кто-то из соседей? Или просто знак? Знак того, что жизнь, вопреки всему, продолжается. И что в ней все еще есть место для чего-то хрупкого и прекрасного.
Она занесла цветок в квартиру, поставила его на подоконник в кухне, рядом с опустевшим подоконником, где всегда стоял мамин цветок.
— Мама, прости, что чуть не потеряла твой дом, — прошептала она, глядя на нежные лепестки. — Но я все вернула. Я справилась.
И впервые за долгое время уголки ее губ дрогнули в слабом, едва заметном подобии улыбки. Это было только начало. Начало долгого пути восстановления. Но самое страшное осталось позади.
