– Ань, тут такое дело… Отцу на холодильник надо в долг, до пенсии.
Я на секунду задержала дыхание, деньги, отложенные на сапоги… Но я молча кивнула и достала из шкатулки заначку. Семья же, куда деваться.
Через неделю случайно заехала к свёкру, привезти ему маминых солений. Старый «Саратов» бодро тарахтел на веранде, забитый банками. А на кухне, сияя белизной, стоял новенький, высокий «Индезит» и стол ломился от копчёной колбасы и дорогого коньяка.
– Гостей жду, Аннушка! – радостно сообщил Николай Петрович. – Старый друг приедет, надо же встретить как положено!
Я смотрела на этот банкет, и у меня зашумело в ушах. Руки сами собой сжались в кулаки в карманах пальто, заставила себя улыбнуться: «Хорошо сидите, Николай Петрович».
Поэтому когда Володя снова завёл разговор про машину, я была готова.
– Ань, ну чего ты сразу в штыки? Отец ведь не просит дворец… Машинку, простую «Ниву», чтоб до дачи ездить. Ну ты ж знаешь, автобусами он измучился.
Я сняла очки, положила их на стол рядом с кипой бумаг. Рабочий день кончился час назад, а я всё торчала в своём отделе кадров.
– Машинку? Володя, мы уже купили ему холодильник, хватит.
– Ань, ну ты сравнила тоже, холодильник! Тут же совсем другое! Он же без машины на даче с ума сойдет, ты этого хочешь?
– На чьё имя кредит брать собираешься? – спросила я в лоб. – На мой? У тебя же «чёрный список» в банках после той истории с микрозаймом.
Володя тут же сник.
– Вот я и говорю… Ты возьми, в тебя же чистая история, все банки рады. Отец клянётся, пенсия северная, стабильная, он будет платить.
– То есть, кредит на мне, платежи на мне, а машина у твоего отца?
– Ну, Ань… – он протянул руку к её ладони. – Ты же у меня золотая. Ну один раз, ради семьи, мы ж не чужие…
Я смотрела на него, сорокалетнего мужика, который мямлил и прятал глаза, думала: «Господи, за что мне все это».
В банке, подписывая бумаги, я чувствовала себя полной идиоткой, менеджер с улыбкой объяснял мне условия. «Ежемесячный платёж – двенадцать тысяч пятьсот рублей».
Эх, прощай отдых на море, которого у нас не было уже три года. Смотрела, как ручка выводит мою фамилию, и думала: «Вот и всё, Аня, впряглась». Потому что я – хорошая жена, удобная дура, если по-честному.
Через неделю бежевая «Нива», с облезлыми ручками, но бодро урчащая, стояла у гаража Николая Петровича. А у меня на столе лежал график платежей, мой новый хомут на ближайшие три года.
«У меня нет денег, плати ты! Заявил свёкор, пытаясь повесить на меня свой кредит»
Первые два месяца всё шло на удивление гладко. День в день, пятого числа, Николай Петрович появлялся у нас на пороге. Заходил громко, намеренно не закрывая дверь, чтобы соседи слышали.
– Аннушка, принимай! – объявлял он во весь голос, протягивая мятый конверт. – Честный пенсионер свой долг принёс!
Он смотрел при этом на Володю, а тот виновато ёжился. Я молча брала конверт и сразу несла деньги в банк.
На третий месяц дверь в нашу квартиру открылась хлопком. На пороге стоял Владимир, мятый, с серым, испуганным лицом.
– Аня, всё! Отец плох! – выпалил он. – Лежит, встать не может, скорую вызывали! Говорит, сердце…
Я похолодела.
– Что врачи сказали?
– Да ничего, укол сделали, сказали, давление скакнуло. Но он… он такой слабый, сказал, все деньги на лекарства ушли. Платить за кредит в этом месяце нечем.
Молча надела куртку. «Поехали», – сказала я.
По дороге заскочила в аптеку, накупила дорогих лекарств для сердца, апельсинов. Когда мы вошли в его двушку, пахнущую жареным луком и старым табаком, «больной» бодро смотрел по телевизору футбол, прихлёбывая пиво из кружки.
Увидев нас, он картинно схватился за сердце, начал стонать и охать, медленно сползая на диван.
– Родные вы мои, пришли проведать старика! А я уж думал, всё, отмучился… Лекарства, Аннушка… все деньги на лекарства ушли… до копейки…
Он покосился на пакет в моих руках.
Я смотрела на бутылку пива, которую он неуклюже пытался засунуть под диван, на его вполне румяное лицо и поняла всё хватит.
Вышла от него, оставив обалдевшего Володю слушать его причитания, поехала к подруге-юристу.
– Слушай, есть один вариант, – сказала Света, выслушав меня. – Железный, но рискованный. Генеральная доверенность, чтобы ты могла с этой его «Нивой» делать всё что угодно. В том числе и продать, но фишка в том, что он должен сам её подписать, добровольно. Думаешь, подпишет?
– Подпишет, – ответила я. – Он жадный и ленивый. И считает меня дурой, этого достаточно.
Я вернулась домой. Володя ходил из угла в угол по кухне.
– Ань! Ты чего?
– Успокойся, – сказала я, доставая из сумки планшет, машина останется у него. Но раз уж я теперь за неё плачу, я должна быть уверена, что с ней всё в порядке.
Я начала излагать ему свой план.
– Техосмотр, страховка, налоги – это всё теперь мои заботы. Я не хочу дёргать твоего больного отца по пустякам. Поэтому он просто подпишет бумагу, которая позволит мне делать всё это без его присутствия. Для его же удобства, ты меня понял?
«Я продала вашу Ниву, сказала я свёкру, и он, наконец, понял, что такое ответственность»
На следующий день мы снова были у Николая Петровича. Он лежал на диване, укрывшись одеялом, и стонал, хотя от него всё ещё пахло вчерашним пивом. Я подошла к нему, говорила мягко, как с капризным ребёнком:
– Николай Петрович, здравствуйте. Как здоровье? Я вот что подумала… Чтобы вас, больного, не таскать по разным конторам, давайте доверенность оформим? Я сама и техосмотр пройду, и страховку сделаю, вам же тяжело.
Он нахмурился, в глазах мелькнул хитрый огонёк.
– Зачем эти бумажки? Мы же родня, слову верить надо!
– Ох, если бы, – вздохнула я. – Вы же знаете, какая сейчас бюрократия, без бумажки ты букашка. Техосмотр пройти, очередь. Страховку оформить, три дня бегать. Я не хочу вас по пустякам дёргать, а так я сама всё сделаю, вам только результат принесу, это же для вашего удобства.
Он покосился на сына Владимир сидел рядом, смотрел в пол и сочувственно кивал. Свёкор подумал, взвесил, хлопот меньше, а машина-то вот она.
– Ну… ладно, – протянул он. – Бумажку подпишу, Анька у нас деловая, ей виднее.
Через день мы сидели у нотариуса. Уставшая, но, видать, тёртая жизнью женщина в очках трижды переспросила, отрываясь от бумаг и глядя на свёкра поверх оправы:
– Николай Петрович, вы точно понимаете, что подписываете? Генеральная доверенность, то есть, она сможет за вас…
Свёкор нетерпеливо отмахнулся.
– Да понимаю, понимаю, дочка! Не учи отца… жить.
Он размашисто расписался, даже не дочитав до конца. «Развелось бумажек… В наше время и слова хватало», – проворчал он, забирая свою копию.
Анна аккуратно положила документ в папку.
– Спасибо, Николай Петрович, выздоравливайте.
Прошла неделя. Субботним утром, когда я спокойно пила кофе на кухне, во дворе раздался дикий, бабский вой.
– Володька! Гады! Машину угнали!!!
Я выглянула в окно. Николай Петрович, в тапочках на босу ногу и старом трико, трясся у пустого гаража, соседи вытягивали шеи из окон.
Телефон зазвонил.
– Ань! Угнали «Ниву»! Отец в истерике, я уже в полицию звоню! – вопил муж в трубку.
Я спокойно сделала глоток кофе.
– Не угнали, а продали.
– Что?! – в трубке на несколько секунд просто замолчали.
– По доверенности, кредит я вчера закрыла.
Через час он влетел в квартиру с отцом.
– Аферистка! – закричал Николай Петрович с порога. – Ты мне жизнь сломала! Я в милицию пойду!
Я молча развернула перед ним копию доверенности.
– Ваша подпись я имела право.
Он побагровел, открыл рот, чтобы заорать, но только беззвучно глотнул воздух.
В этот момент в нашу открытую дверь без стука заглянул дядя Гена, сосед по гаражу. В ватнике, с неизменной кепкой.
– Петрович, чего орёшь на весь подъезд? – хмыкнул он. – А, это ты из-за «Нивы»? Слышал, продал ты её? Ну, слава богу, наконец-то! А то она у тебя масло жрала, как танк, ты же сам жаловался!
Он с удовольствием продолжил, не замечая наших напряжённых лиц.
– Правильно сделал, что спихнул этот хлам, пока не поздно, а то только у сына деньги тянул…
У Николая Петровича вытянулось лицо, посмотрел на соседа, который только что назвал его машину «хламом», потом на меня, на сына. Сосед хлопнул его по плечу.
– Молодец, Петрович. Хоть раз по-умному поступил. Ну, я пошёл.
Николай Петрович не глядя на нас, вышел.
«Теперь всё. Только через бумажку, сказала я мужу, и он наконец-то понял, что такое личные границы»
Вечером, когда посуда была вымыта и в квартире наконец-то стало тихо, Владимир сел напротив меня на кухне. Он долго молчал, крутя в руках чашку с остывшим чаем.
– Ань… – сказал он наконец. – Как ты это… придумала?
– Я не придумывала, Володя. Просто надоело быть удобной дурой, хватит уже этих «мы же родня» и «на честном слове». Теперь всё, только через бумажку, чтобы потом не было «я не помню» и «мама не так поняла».
Он кивнул. Ему даже в голову не пришло возражать.
– Всё, – сказала я мужу, который вошел в комнату. – Больше никаких кредитов на моё имя. Никогда.
Он подошел, обнял меня сзади и положил подбородок мне на плечо.
– Никогда.
Через неделю к нам пришел свёкор.
– Аннушка… Володя… – начал он, пряча глаза. – Одолжите тысяч пять… до пенсии.
Я молча пожала плечами – мол, решай сам.
Володя вздохнул, достал из своего кошелька пару купюр.
– Вот, папа, две тысячи, это всё, что могу дать.
