Осенний дождь застучал по подоконнику моей новой кухни, словно отбивая ритм уютному вечеру. Запах свежеиспечённого яблочного пирога смешивался с ароматом дорогого чая, который я теперь могла себе позволить. Я расставляла на столе фарфоровые чашки, купленные на прошлой неделе в той самой бутиковой лавке, мимо которой я раньше проходила, лишь мечтательно вздыхая.
— Мам, а можно я мультик включу? — восьмилетняя Алина, уже переодетая в пижаму с единорогами, смотрела на меня умоляющими глазами.
— Только один, договорились? Завтра рано вставать.
Она радостно кивнула и умчалась в гостиную. Я проводила за ней взглядом, и на мгновение меня накрыло привычное, тёплое чувство спокойного счастья. Таким это счастье стало совсем недавно. Таким — прочным, надёжным, своим.
Резкий, настойчивый звонок в домофон заставил вздрогнуть. Кто это мог быть? Курьер? Но я не ждала больше посылок. Я подошла к панели, встроенной в стену, и посмотрела на экран.
И у меня похолодело внутри.
В объективе камеры, под моросящим осенним дождём, стоял он. Алексей. Мой бывший муж. Лицо осунувшееся, осунувшееся, воротник потрёпанной куртки поднят. В одной руке он сжимал пластиковый пакет из «Ашана» с каким-то тёмным содержимым, другой безрезультатно пытался прикрыть голову от непогоды.
Сердце заколотилось где-то в горле. Пять лет. Целых пять лет мы не виделись, не общались. Он исправно переводил какую-то смехотворную сумму алиментов, и на этом наши контакты заканчивались. Зачем? Почему сейчас?
Палец сам потянулся к кнопке «Открыть». Любопытство? Желание увидеть его реакцию? Да, пожалуй. Я была уже не той сломленной Мариной, которую он оставил у подъезда съёмной хрущёвки с коробкой детских вещей в руках.
Минуту спустя в тишине коридора раздался глухой стук в дверь. Я сделала глубокий вдох, расправила плечи в мягком дорогом кардине и открыла.
Он стоял на пороге, капли воды стекали с его куртки на только что уложенный в прихожей паркет. Он окинул меня быстрым, оценивающим взглядом. Я увидела в его глазах удивление. Я выглядела лучше, чем пять лет назад — увереннее, спокойнее, ухоженнее.
— Марин, — сипло произнёс он, переминаясь с ноги на ногу. — Я… волею случая рядом оказался. Решил проведать. Как ты там.
Это была ложь, и я это слышала. Он приехал специально. Увидеть мои слёзы, мою нищету, моё поражение.
— Заходи, — сказала я нейтрально, отступая и давая ему пройти. — Просто разуйся, пожалуйста.
Он заковылял, снимая промокшие кроссовки, его взгляд скользил по стенам, по брассовскому светильнику, по большой зеркальной прихожей. Он зашёл в гостиную и замер, увидев просторную комнату с панорамным окном, дорогой, но уютной мебелью, картиной на стене.
— Ух ты, — не удержался он. — Ничего себе… Квартира.
— Да, — просто ответила я.
— Снимаешь? — в его голосе прозвучали нотки старого пренебрежения, надежда, что это всё не наше, не настоящее.
— Нет. В собственности.
Он медленно повернулся ко мне, и я впервые увидела в его глазах не просто удивление, а нечто большее. Недоумение. Лёгкую панику.
— В собственности? — он фыркнул. — Что, мужика нашла с деньгами? Какой-то вариант?
Я посмотрела на него без злобы, почти с жалостью. Его ограниченность всё так же била в глаза.
— Временно это ты у своей Катьки живёшь, Лёш, как я слышала. А это мой дом. Выпьем чаю? Как раз заварила.
Он молча кивнул, явно ошеломлённый, и поплёлся за мной на кухню. Его глаза продолжали бегать по сторонам, выхватывая детали: встроенную технику, столешницу из искусственного камня, мою коллекцию дорогого чая на полке.
Он опустился на стул, сгорбившись, его потрёпанный пакет жалко смотрелся на фоне идеального порядка.
— Ну и как ты тут устроилась? — спросил он, пытаясь вернуть себе хоть каплю уверенности. — Папа помог? Хотя нет, его же…
Он не договорил, вспомнив, что моего отца не стало ещё до нашего развода.
Я поставила перед ним чашку с ароматным чаем.
— Нет, Алексей. Не папа.
В этот момент из гостиной донёсся весёлый саундтрек из мультфильма. Алексей вздрогнул и обернулся на звук.
— Это… Алина?
— Да. Подрастает.
Он помолчал, глотая горячий чай, его взгляд снова стал колючим, оценивающим.
— Выглядишь ты, конечно, ничего. Квартира… Но это же всё показуха, да? Ипотека на сто лет? Кредиты? Шарагины какие-то?
Я не успела ответить. Он вдруг встал, словно ведомый неудержимым желанием проверить, доказать себе, что это обман, и направился обратно в гостиную. Я последовала за ним.
Он остановился как вкопанный у стены, где висел большой коллаж из фотографий. Мы с Алиной в парке на роликах. Я на каком-то светском мероприятии с бокалом в руке, улыбающаяся. Наша поездка на море прошлым летом. Его глаза бегали от снимка к снимку, впитывая детали: наши счастливые лица, качественную одежду, явно не бюджетные места отдыха.
И тогда я увидела это. Сначала его шея покраснела. Пятна залили щёки. Краска стыда и злоты медленно поползла к самым ушам. Он смотрел на фотографию нашей с дочерью беззаботной жизни, которой у него не было и никогда уже не будет.
Алексей покраснел. Покраснел от осознания своего провала. От дикой, животной, неконтролируемой зависти.
Он обернулся ко мне, и в его глазах читалась уже откровенная злоба.
— Ну и как?! — его голос сорвался на крик. — Как ты всё это провернула, а?!
Я встретила его взгляд спокойно и только чуть заметно улыбнулась.
— Проходи, Лёш. Садись. Расскажу. Посмотришь, какую жизнь ты мне подарил, уйдя.
Тишину в гостиной нарушал только мерный гул холодильника с кухни и приглушённые звуки мультфильма. Алексей стоял у стены с фотографиями, и его затылок, красный от напряжения, говорил сам за себя. Он дышал неровно, пытаясь совладать с бурей, которая бушевала внутри.
Я наблюдала за ним, и вдруг мой взгляд упал на его руку, сжимавшую ту самую чашку. На его запястье болтались потрёпанные кожанные часы с потускневшим циферблатом. Те самые часы. Подарок его матери на очередной юбилей. Дорогая, пафосная вещь, которой он так гордился. Теперь она выглядела так же жалко и поношено, как и он сам.
И эти часы, словно ключ, повернулись в замке памяти, распахнув дверь в тот день, который навсегда разделил мою жизнь на «до» и «после».
Пять лет назад. Наша с Алексеем старая двушка в спальном районе. Воздух в комнате был густым и спёртым, хотя окно было распахнуто настежь. Я сидела на краю дивана, обняв подушку, и не могла поверить в то, что происходит.
Против меня, словно судьи на трибуне, выстроились трое: сам Алексей, отвернувшийся к окну, его мать Людмила Степановна с плотно поджатыми губами и его брат Игорь с женой Светланой, которые смотрели на меня с плохо скрываемым торжеством.
— Я не понимаю, чего ты тут раздумываешь, — сиплым голосом произнесла Людмила Степановна. — Лёша не любит тебя. У него другая женщина. Молодая, перспективная. Не то что ты. Дай ему возможность начать новую жизнь.
— Какую жизнь? — мой голос прозвучал хрипло и тихо. — Отобрав у меня и моей дочери крышу над головой? Квартира наша общая! Мы её вместе покупали!
Игорь, щёголь в дорогом пиджаке, снисходительно усмехнулся.
— Ну, «вместе» — это громко сказано, Марина. Ты же тут сидела с ребёнком на шее, а Лёша пахал как лошадь. Фактически это он её и купил. Так что моральное право на неё имеет только он.
— По закону… — начала я.
— А закон, милочка, он для умных писаный! — перебила свекровь, тыча в мою сторону пальцем с массивным перстнем. — У Лёши адвокат сильный, друг Игоря. Всё равно через суд выиграет. А тебе только судебные издержки платить. Не упрямься. Подпиши соглашение о разделе. Квартира — Лёше. Он тебе… какую-то компенсацию выплатит. Мебель свою забирай, свои тряпки.
— Какую компенсацию? — в голосе моём послышались слёзы. — Рыночная стоимость сейчас низкая, на эти деньги мы с ребёнком даже однокомнатную не купим!
— Снимай, — пожала плечами Светлана, играя огромным бриллиантом на пальце. — Все снимают. Не ты одна. Не будь эгоисткой. Ты что, хочешь, чтобы Лёша со своей новой пассией по углам жил?
Я посмотрела на Алексея. Он молчал, упрямо глядя в окно на детскую площадку. Его предательская тишина ранила больнее всех их слов вместе взятых.
— Лёша! — позвала я его, надеясь, что в нём проснётся хоть капля совести. — Это же наш дом! Здесь наша дочь родилась!
Он обернулся. Его лицо было каменным.
— Марина, не усложняй. Мама права. Так будет лучше для всех. Я буду помогать Алине.
— Помогать? — я засмеялась, и смех мой прозвучал истерично. — Ты собираешься помогать, оставив нас на улице?
— Никто тебя на улицу не выставляет! — взорвалась Людмила Степановна. — Получишь деньги и съедешь. А квартиру мы продадим и Лёше с Катей новую, получше, купим. Для новой семьи нужно новое гнездо. Ты должна это понимать.
Меня трясло от бессильной ярости и отчаяния. Они были как стена. Сплочённые, уверенные в своей правоте, циничные. Я была одна. С трёхлетней дочкой на руках и с пустотой внутри. Юриста у меня не было, денег на хорошего адвоката — тоже. Их слова о «сильном друге» и судебных издержках пугали. Я была сломлена.
— Хорошо, — прошептала я, чувствуя, как предаю саму себя. — Я подпишу. Но только если сумма будет хотя бы близка к рыночной.
Лицо Людмилы Степановны расплылось в улыбке торжества.
— Вот и умница. Игорь, доставай бумаги.
Резкий, нервный смешок Алексея вернул меня в настоящую, в мою светлую и тихую гостиную.
— Ну и как ты выкрутилась? — спросил он, и в его голосе снова зазвучали старые, знакомые нотки — пренебрежение и уверенность, что меня кто-то «спонсирует». — На папу своего надеялась? В наследство что-то перепало?
Он знал, что моего отца давно нет в живых. Это был укол. Желание снова почувствовать себя выше.
Я медленно перевела взгляд с его потрёпанных часов на его лицо. На его напускную уверенность, за которой скрывалась жалкая растерянность.
— Нет, Алексей, — сказала я тихо и очень чётко. — Не на папу.
Я сделала паузу, глядя ему прямо в глаза.
— Я надеялась на вашу семью. На твоего брата. На твою маму.
Его лицо вытянулось от изумления. Он отшатнулся, будто я плюнула в него.
— Что?.. Что ты несёшь?
Алексей смотрел на меня так, будто я только что призналась, что прилетела с Марса. Его лицо, ещё минуту назад пылающее злостью и завистью, теперь выражало полнейшее недоумение. Он даже отступил на шаг, наткнувшись на край дивана, и грузно опустился на него.
— Моя семья? — он просипел, не в силах вымолвить ничего другого. — Игорь? Мама? Ты в своём уме? Они тебя на порог бы не пустили!
Я не спеша подошла к своему креслу напротив и села, устраиваясь поудобнее. Теперь я чувствовала себя не жертвой, а рассказчиком. Хранителем истории, которую он так и не услышал.
— После того как я подписала твои бумаги и получила свои гроши, которых хватило на пару месяцев аренды самой дешёвой однушки на окраине, мне нужно было выживать, — начала я, глядя куда-то в пространство перед собой, словно пересматривая те дни. — Работу найти с маленьким ребёнком на руках было нереально. Я металася. И тогда твой брат, такой заботливый, сам вышел на меня.
Алексей нахмурился, пытаясь уловить ход моей мысли, но не прервал.
— Он позвонил. Сказал, что случайно узнал о моих трудностях. Что он, как родственник, не может остаться в стороне. Что у него как раз есть для меня «прекрасное предложение, которое решит все мои финансовые проблемы».
— Игорь? — недоверчиво покачал головой Алексей. — Он тебе? Он сам вечно в долгах как в шелках…
— Вот именно, — я кивнула. — Но тогда он говорил очень убедительно. Сказал, что открывает новый бизнес — элитный цветочный бутик в центре. Что ему нужен надёжный, проверенный человек на позицию директора. Для документов, отчётности, переговоров с поставщиками. Сулил белые зарплаты, проценты от прибыли. Говорил, что это идеально для меня — график свободный, можно с Алиной сидеть.
Я замолчала, вспоминая тот приступ ложной надежды, который тогда испытала.
— И что? — Алексей смотрел на меня с растущим подозрением. — Ты согласилась?
— Я была на грани отчаяния, Лёша. Готова была за любые деньги хвататься. Я уже почти сказала «да». Уже благодарила его. Уже представляла, как смогу платить за садик, за квартиру, покупать Алине нормальные вещи… Но что-то внутри меня заставило попросить время на раздумье. Хотя бы до завтра.
Я подняла на него взгляд. В его глазах читалось смятение. Он не понимал, к чему я веду.
— А вечером того дня, — продолжила я, — я пошла в парк с Алиной. И там, на скамейке, я буквально врезалась в свою старую однокурсницу, Катю. Ту самую, которая ушла после института в юриспруденцию. Мы разговорились. Я, не называя имён, излила ей душу, рассказала про «щедрое» предложение родственника.
Я намеренно сделала паузу, давая ему представить эту картину.
— И знаешь, что она мне сказала? — спросила я тихо. — Она побледнела. Сказала, что это классическая схема. Что меня хотят сделать «подставным директором» или, как их ещё называют, «номиналом». На меня оформят фирму-однодневку, через неё будут проводить серые схемы, обналичивать деньги, уходить от налогов. А когда налоговая или полиция начнут разматывать эту цепочку, вся ответственность — уголовная — ляжет на меня. На подписанта. На директора. А настоящие бенефициары, вроде твоего брата, останутся в тени.
Лицо Алексея медленно менялось. Недоверие сменялось настороженностью, а затем и на первую робкую догадку.
— Катя тогда взяла с меня слово, что я ни при каких условиях не буду связываться с этим. Она сказала, что за такие «услуги» светит не штраф, а реальный срок. И что мою маленькую дочь заберут в детдом. Потому что мать-преступница.
Я произнесла эти слова чётко и ясно, глядя ему прямо в глаза. Он содрогнулся.
— На следующий день Игорь сам позвонил мне, — продолжала я, и мой голос стал холоднее. — Он был уже не таким сладким. Спросил, приняла ли я решение. Я сказала, что посоветовалась с юристом и мне посоветовали отказаться. Он начал злиться, говорить, что я дура, что упускаю свой шанс, что никакого риска нет, а он просто хочет помочь.
Я встала и прошлась по комнате, вспоминая тот разговор.
— Он сказал: «Марина, ты же умная девушка. Просто будешь бумажки подписывать, а мы тебе хороший процент отвалим. Ты же не хочешь, чтобы твоя дочь по помойкам шарилась?»
Я остановилась перед Алексей и посмотрела на него сверху вниз.
— И тогда я ему ответила. Дословно. «Игорь, ты хочешь, чтобы твоя племянница росла в детском доме, пока её мать будет отбывать срок в колонии за твои аферы? Тогда ищи другую дуру. А ко мне больше не звони».
В гостиной повисла тяжёлая, гробовая тишина. Было слышно, как на кухне текла вода из крана. Алексей сидел, опустив голову, и смотрел в пол. Его руки бессильно лежали на коленях.
— Он… он мне говорил… — голос его сорвался, он сглотнул. — Он сказал, что ты отказалась от работы из-за лени. Что ты хочешь, чтобы все тебе приносили на блюдечке. Что ты…
Он не смог договорить.
— Нет, Лёш, — тихо, но очень твёрдо сказала я. — Я отказалась не из-за лени. А из-за ума. И из-за любви к своей дочери. В отличие от некоторых в вашей семье.
Он резко поднял на меня глаза. В них бушевала буря — стыд, ярость, нежелание верить и ужасающая правда, которую он уже не мог отрицать. Его собственный брат попытался подставить его бывшую жену, мать его ребёнка, под тюремный срок.
И самое главное — он, Алексей, поверил в ту ложь про лень.
Тишина в гостиной после моего рассказа стала густой, почти осязаемой. Алексей сидел, сгорбившись, уставившись в узор на моём ковре. Казалось, он пытался переварить услышанное, собрать воедино образ брата-благодетеля, который ему годами рисовала семья, и образ подлого манипулятора, который только что возник из моего рассказа.
Наконец он поднял голову. Стыд и смятение в его глазах понемногу вытеснялись старой, знакомой едкой усмешкой. Ему отчаянно нужно было вернуть себе хоть каплю превосходства, найти в моей истории изъян.
— Ладно, допустим, — он провёл рукой по лицу, словно стирая усталость. — Допустим, Игорь мудак. Я с этим не спорю. Но это же не объясняет… всего этого! — он резким жестом обвёл комнату, указывая на дорогой ремонт. — Ты что, хочешь сказать, что на зарплате секретарши или кем ты там работала, можно вот так вот разбогатеть? Вложилась в крипту, что ли? Или всё-таки нашла какого-то дядю, который содержит? Ну признайся, Марин, я же всё равно всё пойму.
Он пытался казаться снисходительным, но в его голосе слышалась злоба. Злоба от того, что разгадка ускользала от него.
Я молча встала и направилась на кухню.
— Иди сюда, — бросила я ему через плечо.
Он, нехотя, поднялся с дивана и поплёлся за мной. Он ожидал, наверное, что я покажу ему счёт в банке или ещё что-то столь же банальное.
Вместо этого я остановилась у двери в небольшую, но очень светлую комнату, которую он в спешке принял за кладовку или второй санузел.
— Вот мой «дядя», Алексей, — сказала я и распахнула дверь.
Комната была залита светом от мощной лампы. Вдоль стен стояли стеллажи, уставленные причудливыми керамическими изделиями: изящными вазами с сложными узорами, сервизами ручной работы, скульптурными композициями и даже бижутерией. В центре комнаты, как королева на троне, возвышалась профессиональная печь для обжига. В воздухе витал лёгкий запах глины и глазури.
Алексей застыл на пороге, водя глазами по полкам. На его лице было написано полнейшее непонимание.
— Что это? — спросил он глупо. — Ты что, на маркетплейсах эту…хрень продаёшь?
Я не стала обижаться на его тон. Я подошла к одному из стеллажей и бережно взяла в руки высокую вазу цвета морской волны с прожилками серебра и инкрустацией под малахит.
— Эту « хрень», как ты выражаешься, у меня покупают бутики и галереи в Москве и Питере. А эту вазу, — я протянула её ему, — заказали в подарок одному очень крупному чиновнику. Её стоимость примерно равна твоей зарплате за три месяца на той работе, с которой ты ушёл. Если не больше.
Он машинально взял вазу, его пальцы сжали её так неловко, что я едва удержалась, чтобы не выхватить её обратно.
— Ты с ума сошла? — прошептал он, разглядывая изделие уже с другим, почти благоговейным интересом. — За одну вазу? Да кто ж столько платит?
— Люди, которые ценят уникальность и ручной труд, Алексей. Те, для кого деньги — не проблема. А проблема — найти что-то по-настоящему эксклюзивное.
Я отвернулась и подошла к рабочему столу, заваленному эскизами, инструментами и кусками глины.
— После истории с Игорем я поняла, что могу рассчитывать только на себя. И на то, что умею делать лучше всего. На то, что твоя мама называла «моим дурацким баловством». Помнишь, как она кричала, что я зря трачу деньги на «эту грязь», вместо того чтобы полы мыть?
Он молча кивнул, всё ещё не выпуская из рук вазу, словно боясь её уронить.
— Первые полгода после развода я жила в долг. Вставала в четыре утра, пока Алина спала. Лепила, обжигала, красила. Потом фотографировала на свой старый телефон и выкладывала в соцсети. Первые заказы были смешными — брелоки, простенькие кружки. Но потом пошло сарафанное радио. Нашлись ценители. Потом пришли первые крупные заказы от магазинов. Я вложила все первые деньги в хорошую печь, в качественные материалы. И понеслось.
Я говорила спокойно, без хвастовства, просто констатируя факты. Но каждое слово било его по самолюбию.
— И всё… всё это на этих… горшках? — он снова окинул взглядом мастерскую, и теперь его взгляд был не презрительным, а почти испуганным.
— На вазах, Лёш, — поправила я его. — На скульптурах. На искусстве. Да.
В этот момент с улицы донесся звук тормозящей машины. Затем чёткие шаги по дорожке к моему подъезду. Раздался звонок в домофон.
— Курьер, — бросила я, направляясь к панели. — Крупный заказ как раз готов к отправке.
Я открыла дверь и через минуту впустила в прихожую молодого человека в аккуратной униформе курьерской службы с планшетом в руках.
— Марина Сергеевна? Заказ для галереи «Арт-Хаус».
— Да, проходите, всё упаковано, — я указала на три аккуратных коробки с логотипом моей мастерской, стоявшие в коридоре.
Курьер привычным движением снял с планшета сканер и начал считывать штрихкоды. Алексей, словно заворожённый, наблюдал из кухни, всё ещё сжимая в руках ту самую вазу.
Курьер протянул мне планшет с электронной накладной.
— Подпишите, пожалуйста, здесь и здесь.
Я расписалась стилусом. Алексей, движимый непреодолимым любопытством, сделал шаг вперёст и заглянул в экран планшета. Его глаза застыли, широко раскрытые. Он увидел графу «Объявленная стоимость».
Я забрала копию накладной, курьер взвалил коробки на тележку и удалился. Дверь закрылась.
Алексей продолжал стоять как вкопанный. Лицо его было абсолютно белым. Он медленно, почти механически, повернулся ко мне.
— Э-это… это сумма… — он сглотнул ком в горле. — За эти три коробки? Это же…
Он не смог договорить. Цифра, которую он увидел, очевидно, в несколько раз превышала все его годовые доходы.
Он посмотрел на вазу в своих руках, потом на меня, потом снова на вазу. Его пальцы разжались, и дорогое изделие, описав в воздухе дугу, полетело на пол.
Звон разбившейся вазы прозвучал как выстрел в тишине квартиры. На паркетном полу, таком идеальном ещё секунду назад, теперь лежали осколки малахитовой глазури и серебра, напоминая осколки его собственного разбитого самолюбия.
Я не закричала. Не бросилась спасать черепки. Я просто закрыла глаза на мгновение, сдерживая первую волну досады. Это была не просто вещь. Это были часы моей жизни, вдохновение, воплощённое в хрупкой форме.
— Боже… Марин… я… — Алексей забормотал, его лицо исказилось в гримасе ужаса и растерянности. Он сделал неловкое движение, словно пытаясь собрать осколки руками, но потом замер, понимая тщетность.
— Не трогай, — сказала я тихо, но так, что он застыл на месте. — Порежешься. Я потом уберу.
Я прошла на кухню, взяла совок и щётку и молча принялась за работу. Каждый звонкий стук осколка о металл совка отдавался в тишине. Алексей стоял надломленный, наблюдая за мной. Его дыхание было неровным.
— Я… я заплачу, — выдохнул он наконец. — Я обязательно… как-нибудь…
Я выпрямилась, высыпая осколки в мусорное ведро.
— Забудь, — отрезала я. — Ты не сможешь. Для тебя это просто деньги. Для меня — месяц работы. Просто оставь.
Моя спокойная, почти ледяная реакция, видимо, ранила его больше, чем любая истерика. Он сжал кулаки, и по его лицу снова поползла знакомая багровая краска. Стыд сменился злостью. Ему отчаянно нужно было найти виноватого. Не себя. Никогда себя.
— Ладно! — крикнул, и его голос сорвался на визгливую ноту. — Ладно, ты тут крутая мастерица! Разбогатела на своих горшках! Но ты же меня обманываешь! Так не бывает! С нуля? Без связей? Без помощи? Ты что, меня за идиота держишь?!
Он шагнул ко мне, его глаза горели.
— Ты всё врешь! Наверняка Игорь тебе всё-таки помог! Сделал тебя подставным директором, а ты теперь тут королевой строишься на его деньги! Признавайся!
Его абсурдное обвинение повисло в воздухе. Он цеплялся за эту соломинку, лишь бы не признать, что я всего добилась сама. Без него. Без его семьи. Вопреки им.
Я уже открыла рот, чтобы ответить ему той же монетой, но в этот момент щёлкнул замок входной двери.
— Мам, я с тренировки! — в прихожую влетела Алина с огромным рюкзаком за спиной и пахнущая холодным осенним воздухом. Она сбросила кроссовки и в одних носках помчалась на кухню за водой. — Ой, а что это разбилось?
И только тут она подняла глаза и увидела его.
Она замерла. В её больших, так похожих на его, глазах мелькнуло недоумение, лёгкая настороженность, но не радость. Не та безудержная радость, с которой ребёнок бросается навстречу отцу, которого не видел годами.
— Папа? — произнесла она скорее с вопросом, чем с узнаванием.
Алексей, застигнутый врасплох, сделал шаг вперёд, его гнев мгновенно испарился, сменившись на неуверенную, виноватую улыбку.
— Алинка… дочка… — он протянул к ней руки, пытаясь её обнять. — Выросла совсем… какая красавица…
Но Алина инстинктивно отступила на шаг назад, прижимая бутылку с водой к груди. Она посмотрела на меня, ища объяснения или поддержки.
— Здравствуй, папа, — сказала она вежливо, по-взрослому сдержанно.
Его руки беспомощно опустились. Боль и растерянность отразились на его лице. Он явно ожидал другой встречи.
— Я… я зашёл на минутку… проведать, как вы живёте, — заговорил он снова, запинаясь.
— Мы живём хорошо, — просто ответила Алина. Она подошла ко мне и встала рядом, как бы ища защиты. Этот маленький жест говорил громче любых слов.
— Я вижу… — Алексей нервно облизнул губы. — Мама тут… рассказывает сказки какие-то. Про то, что она на своих вазах разбогатела.
Алина снова посмотрела на него с тем же искренним, детским недоумением.
— Какие сказки? — спросила она. — Мама много работает. У неё мастерская. Она делает красивые вещи, их покупают. Мы сначала в одной комнате жили, помнишь, там, где окно на завод? А теперь вот здесь.
Она сказала это так естественно, так просто, как констатацию непреложного факта. Для неё это и было правдой жизни.
Алексей закашлялся, смущённый её прямотой.
— Я знаю, дочка… но… — он искал слова. — Но папе сейчас… не очень хорошо живётся. Понимаешь?
Алина внимательно посмотрела на его помятое лицо, на потрёпанную куртку, и в её глазах появилась не детская жалость, а скорее… лёгкое презрение.
— А мы с мамой раньше тоже жили не очень, — сказала она чётко, глядя ему прямо в глаза. — Очень не очень. Но мама сказала, что если очень-очень стараться, то всё обязательно получится. Ты разве не стараешься, папа?
Этот детский, невинный вопрос повис в воздухе, прозвучав как самый страшный приговор. Он ударил Алексея прямо в сердце. Всю его мужскую гордость, всё его самолюбие. Его собственная дочь, глядя на его жалкое состояние, спрашивала, почему же он не «старается».
Его лицо исказилось от боли и злости. Он не выдержал этого взгляда — чистого, прямого, лишённого всякого уважения.
— Да твоя мамаша через моего же брата деньги зарабатывает! — выпалил он срывающимся на крик голосом, тыча пальцем в мою сторону. — Вот как она «старается»! На чужих аферах!
Он имел в виду свою бредовую идею про то, что я всё-таки связана с Игорем. Но прозвучало это так, будто он обвинял меня в чём-то ужасном.
Алина испуганно прижалась ко мне. А я застыла, переваривая его слова.
— Что? — тихо спросила я, и внутри у меня всё похолодело. — Что ты сказал?
Словно ледяная вода окатила меня с головы до ног. Я не могла пошевелиться, пытаясь осмыслить то, что только что услышала. Рядом прижалась ко мне Алина, испуганная внезапной яростью отца.
— Что ты сказал? — повторила я, и мой голос прозвучал глухо, как будто из глубокого колодца.
Алексей опомнился. Он понял, что сорвался, что выдал что-то лишнее. Он отвел взгляд, сжал кулаки и сделал шаг назад, пытаясь взять себя в руки.
— Ничего… ерунда… — пробормотал он, но было уже поздно.
Я мягко отпустила Алину.
— Солнышко, иди, пожалуйста, в свою комнату. Поиграй немного. Нам с папой нужно поговорить взрослые вещи.
Она посмотрела на меня большими, испуганными глазами, потом на Алексея, кивнула и неслышно удалилась. Дверь в её комнату притворилась.
Я повернулась к Алексею. Всё моё спокойствие и уверенность, которые я так тщательно выстраивала, испарились. Теперь во мне говорило что-то другое — холодная, цепкая ярость.
— Повтори, Алексей, — сказала я тихо, но так, что он невольно вздрогнул. — Что ты имел в виду? Какие «аферы»? Какие «деньги через Игоря»?
Он молчал, упрямо глядя в пол, как когда-то в нашей старой квартире во время раздела. Но теперь я не была той сломленной женщиной. Я была сильнее. У меня было, что терять, и я была готова это защитить.
— Говори! — мой голос сорвался на окрик, и он поднял на меня глаза. — Ты пришёл в мой дом, оскорбляешь меня, пугаешь моего ребёнка какими-то намёками! Объяснись! Или я сейчас вышвырну тебя отсюда к чёртовой матери, и ты будешь разбираться с моим юристом!
Угроза подействовала. Мысль о том, что я могу позволить себе юриста, видимо, стала последней каплей.
— Ладно! — он сдался, его плечи обвисли. — Ладно… Сидел я тут, слушал тебя… и думал. Игорь все эти годы… он давал нам деньги. Мне и Кате. Говорил, что это прибыль с его бизнеса. С того самого цветочного, который он так и не открыл, как я теперь понимаю…
Он тяжело вздохнул и плюхнулся на стул у кухонного острова, уставившись в столешницу.
— А сейчас… сейчас у него, видимо, дела плохо. Деньги кончились. Катя… она ведь привыкла жить на всём готовом… начались скандалы. Говорит, что я неудачник, что не могу её обеспечить… Подаёт на развод.
Он произнёс это с такой горечью, что мне на мгновение стало его даже жаль. Но лишь на мгновение.
Я стояла, опираясь руками о холодный камень столешницы, и мои пальцы сжались так, сильно.
— И что? — спросила я, хотя ужасная догадка уже начала кристаллизоваться в моём сознании. — И что ты хочешь сказать?
Он поднял на меня взгляд, и в его глазах читался тот же ужас, та же догадка, которая медленно, но верно прорастала и во мне.
— Откуда, Марина? — прошептал он. — Откуда у Игоря все эти годы были деньги? Если не с цветов… то с чего? Он же воровал? У кого-то? Но у кого?
Мы смотрели друг на друга через стол, и в тишине кухни наши мысли, казалось, звенели, сталкиваясь и складываясь в одну чудовищную картину.
— Он же воровал у своей же семьи? — первой не выдержала я. — У тебя? У родителей?
Слова повисли в воздухе. Алексей побледнел ещё больше.
— Но как? — он растерянно провёл рукой по лицу. — Я же… я же подписывал бумаги… по квартире… я получил свои деньги…
— Которые тебе тут же благополучно выманили обратно под каким-нибудь благовидным предлогом? — в голове у меня щёлкнуло. — «Давай, Лёш, вложим в перспективное дело!», «Я тут один проект присмотрел, ты не пожалеешь!». Знакомо?
Он молча кивнул, его лицо стало серым. Он вспоминал. Вспоминал все те разговоры, все уговоры брата.
— Мама… — вдруг выдохнул он. — Мама всегда твердила, что Игорю надо помогать, что он «с потенциалом», что он «деньги делать умеет»… Она же…
Он не договорил. Мы оба поняли, о чём он хочет сказать. Мы оба смотрели в глаза одному и тому же кошмару. Что его мать если не покрывала, то по крайней мере знала. Знала, что один её сын обкрадывает другого.
— Компьютер, — резко сказала я, отталкиваясь от стола. — У меня есть кое-какие идеи.
Я быстрыми шагами прошла в кабинет — небольшую комнату с рабочим столом и ноутбуком. Алексей, как призрак, поплёлся за мной.
Я села, открыла ноутбук и запустила браузер. Пальцы сами вывели в поисковой строке: «Официальный сайт судебных решений».
— Что ты делаешь? — тупо спросил Алексей, глядя на экран.
— Проверяю твою сказку, — бросила я, вбивая в строку поиска на сайте имя и фамилию его брата. — Если Игорь такой аферист, как мы думаем, то следы должны быть.
Сердце колотилось где-то в горле. Я чувствовала, что мы на пороге чего-то огромного и страшного.
Система выдала список дел. Несколько арбитражных споров по долгам… И одно уголовное дело по статье «Мошенничество». Я кликнула на него.
Сценарий был до боли знакомым. Игорь брал предоплату за поставку якобы дорогостоящего оборудования у частного предпринимателя, а потом пропадал. Сумма иска… была знакомой.
Я медленно повернула ноутбук к Алексею.
— Смотри. Дата. Сумма. Узнаёшь?
Он наклонился, вглядываясь в мелкий шрифт. Его лицо исказилось. Он тыкал пальцем в экран.
— Это… это… — он заикался. — Это как раз та сумма, которую он мне дал через неделю после этого! Говорил, что это дивиденды! Боже правый… он… он мне отдал украденные деньги? Он подставил меня под удар?
Он отшатнулся от стола, его глаза были полы́ми от ужаса. Он не просто поверил в подлость брата. Он увидел её документально подтверждённой. И самое главное — он понял, что был не жертвой, а соучастником, пусть и невольным, в его грязных схемах.
— Он… а мама… — он смотрел на меня, ища ответа, которого у меня не было. — Они что, все это время… все эти годы…
Он не смог договорить. Его мир, выстроенный на лжи и манипуляциях его же семьи, рухнул у него на глазах. И рухнул окончательно.
Алексей стоял посреди моего кабинета, бледный как полотно. Он смотрел на экран ноутбука, но взгляд его был пустым, устремлённым внутрь себя, в тот хаос, что творился в его душе. Дрожь пробежала по его телу, крупная, неконтролируемая.
— Они… они все знали… — он просипел, и голос его был похож на скрип ржавой двери. — Мама… Игорь… Они все это время… водили меня за нос как последнего лоха…
Он закашлялся, подавившись собственным стыдом и яростью. Слёзы — слёзы злости, обиды и полнейшего крушения — выступили на его глазах. Он смахнул их тыльной стороной ладони с грубым, яростным движением.
— Марина… — он сделал шаг ко мне, его руки беспомошно повисли в воздухе. — Марина, ты не представляешь… что они со мной сделали… Катя уходит… денег нет… жить негде… А они… они…
Он снова замолчал, не в силах подобрать слов. Потом его взгляд упал на меня, и в нём загорелся какой-то новый, лихорадочный огонёк. Огонёк отчаянной надежды.
— Но ты… ты же видишь! Я был слепым! Меня обманули! Я ничего не знал! — он почти кричал, пытаясь убедить и меня, и самого себя. — Теперь я всё понял… я всё осознал… Какая же я была сволочь… какая же я была тварь…
Он упал на колени прямо на пол моего кабинета, схватил мою руку и прижал её к своему мокрому от слёз лицу. Его пальцы были ледяными.
— Прости меня! Ну пожалуйста, прости! — он рыдал, его тело сотрясалось. — Мы можем всё вернуть! Мы можем начать всё с чистого листа! Я всё исправлю! Я буду другим! Для тебя… для Алины… Мы же семья!
Его слова лились потоком — грязным, истеричным, отчаянным. Он цеплялся за меня как за последнюю соломинку. Я была его спасением. Его билетом обратно в эту красивую, сытую, спокойную жизнь, которую он сам когда-то променял на миф, нарисованный его семьёй.
Я не отдернула руку. Я просто смотрела на него. Смотрела на этого сломленного, жалкого человека, который пять лет назад так уверенно хлопнул дверью. И во мне не было ни злости, ни ненависти. Не было даже жалости. Была лишь пустота. Глубокая, бездонная пустота, где когда-то жила любовь к нему.
Он поднял на меня заплаканное лицо, ища в моих глазах ответ, сочувствие, надежду.
— Чистый лист? — тихо повторила я. Мои слова прозвучали на удивление спокойно, почти ласково. — Лёша, наш лист давно исписан. Ты на одной стороне. Я — на другой. И мы никогда не будем на одной.
Он замер, не понимая.
— Но… но я же всё осознал! — в его голосе снова зазвенела истерика. — Я буду работать! Помогать тебе! Мы же сможем…
— Нет, — перебила я его, и в моём голосе прозвучала сталь. — Не сможем. Я тебя простила. Давно. Потому что ненавидеть тебя — значит тратить на тебя силы, которые мне нужны для себя и для нашей дочери. Но любить тебя я не люблю. И жить с тобой — никогда.
Я мягко, но неумолимо высвободила свою руку из его пальцев.
— Ты пришёл сюда, чтобы увидеть мои слёзы. Увидеть, как я провалилась. А увидел, что провалился ты. Со своей ложной семьёй, с своей ложной жизнью. И теперь ты хочешь, чтобы я тебя спасала. Как ты спасал меня пять лет назад? Помнишь?
Он смотрел на меня, и надежда в его глазах медленно угасала, сменяясь животным страхом.
— Марина… не надо так… мы же…
— Всё, Алексей, — я встала. — Разговор окончен.
Я вышла из кабинета и прошла в прихожую. Он, пошатываясь, поднялся с пола и поплёлся за мной, как побитая собака.
— Куда я теперь? — пробормотал он бессмысленно. — Мне некуда идти…
Я открыла входную дверь. В лицо ударил влажный, холодный воздух с улицы. Осенний дождь ещё не прекратился.
— Иди, Лёша, — сказала я, глядя куда-то мимо него, в промокшую темноту вечера.
Он застыл на пороге, не решаясь переступить его.
— Но…
— Иди к маме, — мои слова прозвучали не как издевка, а как последнее, беспристрастное указание. — Узнай, знала ли она. Знала ли она, на какие деньги все эти годы жил её золотой сыночек Игорь. И на какие деньги жил ты.
Я посмотрела на него в последний раз. На его разбитое, потерянное лицо. На его пустые глаза.
— Иди.
Он сделал неуверенный шаг вперёд, за порог. Потом другой. Я молча закрыла дверь. Щёлкнул замок, заглушив звук дождя и его одинокой фигуры на улице.
Я прислонилась лбом к прохладной поверхности двери и закрыла глаза. Не было ни радости, ни торжества. Была лишь тихая, всепоглощающая усталость. И лёгкость. Невероятная лёгкость.
Сзади послышался тихий шорох. Я обернулась. В своей комнаты стояла Алина. Она смотрела на меня большими, серьёзными глазами.
— Он ушёл? — тихо спросила она.
— Да, солнышко. Ушёл.
Она помолчала, а потом сказала:
— Он ведь больше не придёт?
Я подошла к ней, опустилась на колени и обняла её крепко-крепко.
— Нет, моя хорошая. Не придёт.
И только тогда, чувствуя тепло её маленького тела, я позволила себе выдохнуть. Всё было кончено.
Прошло несколько месяцев. Зима вступила в свои права, засыпав город пушистым снегом, который искрился в огнях вечерних улиц. В моей мастерской было тепло и уютно. Я заканчивала новый заказ — пару изящных ваз в технике «кракле», стараясь поймать последние лучи заходящего солнца, которые так выгодно подчёркивали каждую трещинку-паутинку на глазури.
Алина делала уроки за своим письменным столом в гостиной. Тишину нарушало лишь потрескивание поленьев в камине (я наконец-то решилась его установить) и лёгкий скрип моего резца.
На столе вибрировал телефон. Мельком глянув на экран, я увидела имя — Лена, наша общая со Львом знакомая, большая любительница сплетен. Я собиралась не брать трубку, но потом передумала. Дело было почти закончено, а руки были в глине. Я включила громкую связь.
— Привет, Лен, — сказала я, продолжая работу. — Если предлагаешь встретиться, то только после выходных, горит заказ.
— Да нет, Мариш, я не по этому, — её голос звучал приглушённо-таинственно, что сразу выдавало в ней источник горячих новостей. — Ты не поверишь, что я сейчас услышала!
— Попробуй, — усмехнулась я, смахнуя со лба прядь волос.
— В общем, представляешь, на днях вижу нашу общую знакомую, Ольгу, которая в том самом ЖЭКе работает, помнишь? Так вот, она мне такое рассказала про твоих бывших…
Я на мгновение замерла, но потом снова принялась за работу, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ну и? Что там опять стряслось?
— Да целая драма! — Лена зашептала, словно боясь, что её подслушают. — Оказывается, твой бывший, Алексей, устроил там скандал на всю округу! Пришёл к матери, к той, Людмиле Степановне, и как начал орать! Соседи слушали, рот разинув!
Я ничего не сказала, давая ей выговориться.
— Ольга со слов соседки передаёт, что он там такое кричал… про какого-то Игоря, брата его, кажется… что тот его обманывал годами, деньги воровал! А самое главное — что мать-то его всегда всё знала! Представляешь? Знала и покрывала его, потому что Игорь у неё «любимчик» был всегда! Говорила, что Игорю «с его потенциалом деньги нужнее»!
Лена сделала драматическую паузу, ожидая моей реакции. Я молчала, глядя, как последний солнечный луч играет на гранях вазы.
— Ну? — не выдержала она. — Ты молчишь?
— Я слушаю, — тихо ответила я.
— Так вот! Теперь они там в страшной ссоре! Алексей, говорят, вообще снял какую-то каморку и с матерью не разговаривает. А Игоря этого, того самого брата, бросила жена! И, кажется, ему вообще грозит уголовное дело! Какие-то его партнёры на него в прокуратуру нажаловались, за мошенничество! Вообще кошмар!
Она выдохнула, довольная произведённым эффектом.
— И представляешь, Людмила Степановна теперь всем соседям рассказывает, какой Алексей неблагодарный, семью бросил, мать одну оставил! Совсем, видимо, крыша поехала у старухи.
Я отложила резец в сторону. Работа была закончена. Я смотрела на вазы, идеальные в своём несовершенстве, и чувствовала странное спокойствие.
— Лен, — сказала я ровным голосом. — Передай там, если услышишь ещё что-то… Передай бывшей свекрови. Что бывшая невестка Марина передаёт, что она не сгинула в нищете. И желает им всем… огромного личного счастья. Каждый в своей собственной луже.
На том конце провода повисла тишина.
— Ого, — наконец выдохнула Лена. — Жёстко. Но по делу. Ладно, не буду тебе нервы трепать. Пока!
— Пока, Лена.
Я положила трубку. Тишина снова заполнила комнату, нарушаемая лишь потрескиванием огня.
Я подошла к большому панорамному окну, выходящему в наш ухоженный двор. Снег падал крупными, неторопливыми хлопьями, окутывая мир в чистый, белый покров. Под окном с тихим урчанием остановился тёмный внедорожник. За рулём был Сергей, мужчина, с которым я несколько раз встречалась за последние месяцы. Он был не причиной моего спокойствия, а скорее его приятным следствием.
Но я не стала торопиться ему навстречу. Я задержалась у окна, глядя на своё отражение в тёмном стекле. На глаза женщины, которые больше не таили в себе боли. На губы, сложенные в лёгкую, спокойную улыбку. Не ему. Себе.
Я поймала свой взгляд в отражении и улыбнулась ему чуть шире. Всё действительно было кончено. Не в смысле мести или торжества. А в смысле того, что прошлое окончательно отпустило меня. Оно осталось там, в той луже, в которой они сами себя утопили.
Я обернулась, чтобы пойти открывать дверь. Навстречу новой жизни. Своей собственной жизни.
