— Костя, чтобы твой Платон больше в наш дом не приходил.
Тряпка полетела в раковину, брызнув мыльной водой на кафель. Голос звучал спокойно, страшно ровно — так говорят люди на грани срыва.
На кухне висел запах жареных кабачков и гречки — ужин, который теперь никто не будет есть. Константин опустил взгляд на пол. Среди осколков всё ещё покачивался самый крупный — с надписью «Самому лучшему папе». Подарок Егора на прошлое двадцать третье февраля.
Из-за тонкой стены доносилось приглушённое всхлипывание. Егор плакал в подушку, стараясь, чтобы не услышали взрослые.
— Как ты можешь? — Константин поднялся со стула. — Он же ребёнок. Мой сын!
***
Ирина отвернулась от мужа, включила воду и начала оттирать засохший крем от торта с рабочей поверхности. Руки дрожали.
— Ребёнок, говоришь? — она выключила кран. — А мой Егор — не ребёнок?
Два года назад они встретились случайно, в очереди за молоком в магазине у дома. Ирине тогда только исполнилось тридцать, развод оформили два месяца назад. Работала технологом на хлебопекарне — вставала в четыре утра, чтобы проверить первую партию. По выходным пекла дома, выращивала ржаную закваску в трёхлитровой банке, как учила бабушка.
Константину было тридцать три. Инженер-электронщик с местного завода, разведён полтора года. Четырёхлетний Платон остался с матерью, Светланой. Костя исправно платил алименты и мучился виной — видел сына раз в две недели, да и то если бывшая не придумывала внезапных планов.
— Мам, возьмем ещё молока? — шестилетний Егор дёргал Ирину за рукав.
— Я последнюю бутылку взял, — смутился мужчина позади. — Но могу поделиться.
Так и познакомились — через литр молока.
Поженились через год, тихо. Расписались в загсе в присутствии родителей. Галина Сергеевна, мать Ирины, бывшая медсестра, плакала и шептала: «Наконец-то у Егорки будет отец». Борис Иванович, отец Кости, бывший трамвайщик, хлопал сына по плечу: «Гляди, не подведи».
Светлана узнала о свадьбе через месяц. Звонки стали сыпаться каждый день.
— Костя, у Платона температура, нужны лекарства!
— Алло, это папа? Завтра у одноклассника день рождения, мама сказала, ты поможешь подарок выбрать!
— Константин, мальчику нужны кроссовки, без тебя он не хочет!
Выходные превратились в челночные рейсы — забрать Платона, привезти Платона, «ой, я на два часа раньше, можно?».
— Это же отец и сын, — успокаивала себя Ирина, наблюдая, как шестилетний Платон носится по их трёхкомнатной квартире. — Дети подружатся.
***
Первый звоночек прозвенел в апреле, в парке возле дома. Платон разогнался на самокате по главной аллее — колёса подпрыгивали на трещинах старого асфальта. Девочка лет четырёх только что закончила песочный замок, украсила башни камушками.
Удар был смачным — песок разлетелся веером, девочка заплакала.
— Аккуратней, чемпион, — Костя потрепал сына по голове и полез в карман за кошельком. — Пойдём, куплю тебе мороженое.
Через неделю Платон ворвался в детскую, где Егор заканчивал акварель для школьной выставки — рисовал уже час, выводил каждую травинку на лугу.
— Смотрите, я художник! — мальчик схватил кисть с фиолетовой краской и размашисто провёл по обоям. Получился кривой «водопад» от потолка до плинтуса.
Егор молча закрыл альбом. На его рисунке расплылось лиловое пятно — капля с кисти Платона.
— Обои всё равно старые, — махнул рукой Костя.
В майские праздники Платон устроил «дождь» на балконе. Вылил целую пятилитровую лейку на горшки с рассадой. Земля превратилась в жижу, нежные ростки базилика полегли, мята почернела.
— Садовник растёт! — рассмеялся Костя, наблюдая, как сын топчется по лужам на балконе.
Ирина молча сгребала комья размытой земли в мусорный пакет.
Последней каплей стал хомяк. Питомец Снежок, которого Егор выпаивал из пипетки, когда нашёл крохотным у подъезда. Платон выпустил его «погулять по квартире». Ирина с фонариком ползала под диваном, Егор обыскивал каждый угол. Хомяка нашли через три дня — за холодильником, уже холодного.
— Мама сказала, у папы можно всё, — Платон пожал плечами, когда Егор заплакал над маленьким тельцем.
Вечером Ирина села напротив мужа на кухне:
— Костя, нужны правила. Нельзя — значит нельзя. Для обоих мальчиков.
Он отложил телефон:
— Тебе бы моего сына вообще не видеть — и было бы счастье.
Ирина почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Не было больше «мы». Был фронт: она и Егор против Кости и Платона. И невидимая Светлана, дёргающая за ниточки из-за кулис.
***
Воскресенье началось с запаха яблок и корицы. Галина Сергеевна, бабушка Егора, принесла пирог-перевёртыш — её фирменный, с карамелизированными яблоками.
— К празднику, — поставила на стол. — Егорка же на выставке участвует.
В понедельник предстояла школьная мини-выставка — Егор неделю готовил акварель с гнедым конём на лугу.
Следом за Галиной Сергеевной, «случайно», заглянула Светлана — занести сыну витамины. Платон гостил в доме отца еще с субботы. Высокая, в идеально отглаженном платье, она окинула взглядом кухню и улыбнулась Ирине:
— Как мило у вас. Почти по-домашнему.
Каждое слово — обёрнутая в сахар иголка.
Платон тем временем обнаружил праздничный торт в холодильнике — Ирина готовила его для выставки, чтобы угостить учителей Егора. Мальчик дотянулся до верхней полки, наклонил коробку.
— Снег!— он запустил обе руки в белый крем и восторженно закричал. — Смотрите, снег!
Егор вышел из комнаты с акварелью в руках — хотел показать бабушке. Платон, увидев его, захихикал и швырнул комок крема. Попал точно в рисунок. Белая масса растеклась по бумаге, оставляя жирные пятна.
Егор побелел. Акварель задрожала в его руках и выскользнула на пол.
— Ничего страшного, — Костя потянулся за салфетками. — Перерисуешь.
Ирина встала, отодвинув стул.
— Нет. — Ирина выпрямилась. Её голос звенел как натянутая струна. — Так больше не будет. Встречайтесь, где угодно — в парке, в кафе, у Бориса Ивановича. Но не здесь.
Светлана презрительно хмыкнула:
— Ну конечно, мачеха командует.
Платон вцепился в отцовскую руку, заныл:
— Папа, она злая! Не хочу к злой тёте!
***
— Ты выгоняешь моего сына? — Костя встал так резко, что стул скрипнул по полу.
— Я защищаю своего. И дом.
Голос Ирины не дрогнул. Она стояла возле раковины, руки скрещены на груди — щит.
Галина Сергеевна, всё это время молчавшая у плиты, подошла к зятю, осторожно коснулась его плеча:
— Константин Борисович, милый. Баловством вы делаете Платону только хуже. Он привыкнет, что ему всё можно. Это не любовь, это медвежья услуга.
Константин молчал. Светлана схватила Платона за руку:
— Пойдём, солнышко. Здесь тебя не ценят.
Костя пошел следом. Дверь хлопнула — звук пошёл волной по батареям отопления, задрожал в стаканах на полке.
Егор опустился на колени, собирая влажные листы акварели. Руки тряслись, слёзы капали на испорченный рисунок. Галина Сергеевна села рядом с внуком, погладил по затылку:
— Нарисуешь нового коня. Ещё красивее.
Ирина достала ведро, швабру. Перемывала пол методично — туда-обратно, туда-обратно. Губы дрожали, но она молчала.
***
Вечер выдалась длинным. Телефон разрывался от сообщений Светланы, она обвиняла Ирину — «ты запрещаешь отцу видеть ребёнка», «будешь жалеть», «я к адвокату».
Ирина ,чтобы занять руки и мысли, замесила тесто для хлеба. Ржаная закваска пузырилась в банке, источая кислый, домашний запах. В детской Галина Сергеевна укладывала Егора:
— Расскажи сказку, баб, — попросил Егор, лёжа в кровати.
— Жила-была лошадь, — начала Галина Сергеевна, — которая бежала медленнее всех. Другие лошади смеялись над ней, обгоняли на скачках. Но она не сдавалась. Знаешь почему? Потому что она знала дорогу. И пока быстрые лошади сбивались с пути, наша медленная лошадка шла верной тропой. И приходила первой.
Ключ повернулся в замке после полуночи. Костя прошёл на кухню, сел напротив. На столе остывал свежий хлеб — корочка треснула, пар вырывался наружу.
— Запах как в детстве, — сказал он глухо. — Бабушка так пекла по воскресеньям.
Помолчал, потёр переносицу:
— Завтра поведу Платона в планетарий. Сюда пока больше приводить не буду.
— Спасибо, — Ирина подняла глаза.
Они смотрели друг на друга через стол. Оба понимали — это не мир. Только перемирие. Хрупкое, как яичная скорлупа.
***
Прошло два месяца. Костя встречался с Платоном по субботам — то в парке кормили уток, то в планетарии смотрели на звёзды, то к Борису Ивановичу в гараж — клеили модель старого трамвая. Мальчик сначала дулся, требовал поехать к папе домой, но Костя был твёрд:
— Когда научишься вести себя — поедем. А пока так.
Дом стал тише. Базилик снова зазеленел на балконе, мята дала новые побеги. В детской появилась клетка — соседская девочка подарила Егору джунгарского хомячка. Назвали Снежком Вторым, в память о первом.
Ирина с Егором готовились к новой выставке. Тамара Степановна с четвёртого этажа, бывшая учительница рисования, показала, как сушить акварель феном, «чтобы краски не плыли». Егор нарисовал новую картину — лошадь под дождём. Вода стекала по гриве, но глаза у лошади были ясные, спокойные.
Вечер. Ирина резала ещё тёплый хлеб, корочка крошилась под ножом. Егор протянул новый рисунок — космическая станция на фоне Земли.
За окном вспыхнули фары. Шаги по лестнице — знакомый ритм, через ступеньку. Костя стоял в дверях со свёрнутой афишей:
— Космическое шоу в планетарии. Думал… может, пойдём все вместе? Я, Платон и Егор.
Ирина вытерла руки о фартук и открыла дверь шире:
— Заходи. Ужинать будешь?
Правда — это не когда всем хорошо. Правда — когда дети в безопасности. Остальное — работа.
