Однокомнатная квартира на третьем этаже панельного дома давно превратилась в поле боя. Вероника стояла посреди комнаты, указывая на массивный портрет в золочёной раме, который занимал половину стены над диваном. Портрет изображал женщину с суровым взглядом и тугими седыми локонами — Зинаиду Петровну, мать Аркадия.
— Убери эту рамку хотя бы в угол, Аркадий! Пятый год прошу! — голос Вероники срывался от отчаяния.
Аркадий Шумилин сидел в единственном кресле, демонстративно листая телефон. Мужчина средних лет с начинающей лысиной и вечно недовольным выражением лица даже не поднял глаз.
— Это портрет моей матери останется там, где она его повесила. Точка, — процедил он сквозь зубы.
— Твой брат спит на полу третью неделю! У нас гости ночуют на диване! Это же однокомнатная квартира, а не музей памяти Зинаиды Петровны! — Вероника размахивала руками, указывая на матрас у окна, где лежал Святослав.
Святослав — младший брат Аркадия, тридцатилетний мужчина с добрым лицом и постоянно виноватым выражением — поднял голову от книги:
— Вера, не ругайтесь из-за меня. Я правда скоро найду работу и съеду.
— Куда ты съедешь, Слава? — Вероника повернулась к деверю. — Ты уже четвёртый месяц ищешь место. А твой брат даже нормальный диван-кровать купить отказывается!
Аркадий наконец оторвался от экрана:
— Мама подарила нам эту квартиру на свадьбу. Благодарность хоть какая-то должна быть. И потом — зачем тратиться на ерунду? Матрас вполне подходящий.
— Благодарность? — Вероника схватилась за голову. — Аркадий, твоя мать приезжает сюда каждые выходные с проверкой! Вчера она целый час читала мне лекцию за то, что я передвинула торшер на полметра!
— Не передёргивай. Она просто заботится о порядке.
— О каком порядке? Слава, скажи правду — сколько раз тебя будила Зинаида Петровна своими утренними визитами?
Святослав замялся, переводя взгляд с брата на невестку:
— Ну… она действительно приходит рано. Но Вера, не ссорьтесь, пожалуйста. Я действительно скоро съеду.
— Да куда ты съедешь? — взорвалась Вероника. — На что? Аркадий даже подумать не хочет о том, чтобы мы наконец расширились! А мне уже коллега Павел предлагает дополнительную работу — мы могли бы накопить на двушку!
— Нас и тут всё устраивает, — отрезал Аркадий. — Не создавай проблемы на пустом месте.
В этот момент входная дверь распахнулась без предупреждения. На пороге появилась Зинаида Петровна — женщина семидесяти лет, с железной осанкой и пронизывающим взглядом. В руках она держала тяжёлые пакеты с продуктами.
— Опять скандалите? — произнесла она, окидывая всех присутствующих взглядом королевы, застигнувшей подданных за мятежом. — Вероника, ты опять мужа изводишь своими капризами?
— Зинаида Петровна, мы просто обсуждали возможность небольшой перестановки… — начала было Вероника, но свекровь уже прошла к заветному портрету.
— Какую перестановку? — женщина поправила рамку, хотя она висела идеально ровно. — Здесь всё стоит как надо. Аркаша, сынок, я борщ свежий принесла. И котлеты твои любимые.
— Спасибо, мам, — Аркадий наконец встал с кресла и чмокнул мать в щёку.
— А мне, видимо, спасибо не полагается, — Вероника смотрела на эту сцену с плохо скрываемым раздражением. — Я тут просто декоративный элемент интерьера.
— Не начинай свои истерики, — отрезал муж. — Мама старалась, готовила.
— Для тебя! Всегда только для тебя! А то, что мне хочется иногда самой решить, что готовить в собственном доме — это неважно!
Святослав тихонько поднялся с матраса:
— Я, пожалуй, прогуляюсь до магазина…
— Сиди, — приказным тоном произнесла Зинаида Петровна. — Сейчас обедать будем. Я специально в пять утра встала, чтобы борщ сварить как следует.
Святослав покорно опустился обратно. Вероника пять лет. Пять лет она живёт в этой коробке, где каждое её движение контролируется, где её мнение никого не интересует.
— Зинаида Петровна, — тихо сказала она, — может быть, всё-таки стоит подумать о том, чтобы дать нам немного пространства для жизни?
Свекровь медленно повернулась к ней:
— Пространства? Девочка, у тебя есть крыша над головой, муж работает, что ещё нужно? В моё время молодожёны радовались любому жилью.
— В ваше время было много чего другого…
— Что ты хочешь этим сказать? — голос Зинаиды Петровны стал холодным как лёд.
— Я хочу сказать, что мы взрослые люди, и имеем право устраивать свою жизнь как считаем нужным!
— Вероника, заткнись! — рявкнул Аркадий. — Мать не обязана терпеть твои выходки!
— Мои выходки? — Вероника развернулась к мужу. — Желание жить нормально — это выходки?
— Нормально? — Зинаида Петровна подошла ближе. — А что здесь ненормально? Чистота, порядок, всё необходимое есть. Или ты считаешь, что заслуживаешь какой-то особенной жизни?
— Я считаю, что заслуживаю хотя бы элементарного уважения в собственном доме!
— В каком собственном? — усмехнулась свекровь. — Квартира записана на Аркадия. А Аркадий — мой сын. И пока я жива, здесь будет так, как я считаю правильным.
Святослав опустил взгляд в книгу, делая вид, что читает. Аркадий стоял рядом с матерью, молча поддерживая её позицию своим присутствием.
— Понятно, — тихо произнесла Вероника. — Всё абсолютно понятно.
Она прошла в прихожую, надела куртку.
— Куда это ты собралась? — спросила Зинаида Петровна.
— К подруге. Хочу поговорить с человеком, который считает меня равной себе. А вы кушайте борщ.
— Вероника! — окликнул Аркадий, но дверь уже захлопнулась.
***
Небольшое кафе рядом с работой Риты было почти пустым в этот будничный вечер. Вероника сидела напротив своей лучшей подруги — яркой шатенки с живыми карими глазами, которая внимательно слушала её излияния.
— Рит, я больше не могу, — Вероника размешивала сахар в уже остывшем кофе. — Пять лет живу в этой коробке. Знаешь, что было вчера? Павел предложил мне взять дополнительный проект на полставки. Отличные деньги, интересная работа. Мы могли бы за полгода накопить на первоначальный взнос за двухкомнатную.
— И что сказал Аркадий? — спросила Рита, хотя по выражению лица подруги уже догадывалась об ответе.
— А что он мог сказать? Что нас и тут всё устраивает. Что его мамочка обидится, если мы переедем. Что не стоит высовываться и лучше довольствоваться тем, что имеем.
— Поставить вопрос ребром?
— Пробовала. Сто раз пробовала! Зинаида Петровна сразу начинает причитать про молодёжь, которая ничего не ценит, про то, как они с покойным мужем всю жизнь ютились в коммуналке и были счастливы. А Аркадий кивает и молчит.
Рита потянулась через стол и накрыла руку подруги своей:
— Вероника, послушай меня. Я прошла через развод, знаю, о чём говорю. Если человек не готов услышать твои потребности сейчас — он не будет готов никогда. Люди не меняются кардинально.
— Но я же его люблю… любила… — Вероника замялась. — Даже не знаю, какое время использовать.
— Вот именно. Когда начинаешь сомневаться во времени — пора задуматься.
В сумочке Вероники зазвонил телефон. На экране высветилось: «Аркадий».
— Да? — ответила она сухо.
— Где тебя носит? — голос мужа звучал раздражённо. — Мать ждёт к ужину.
— Я с Ритой. Говорила же.
— Опять меня с этой разведёнкой обсуждаете?
— Аркадий, я не обсуждаю тебя. Я пытаюсь разобраться в собственной жизни.
— Разобраться? Что там разбирать? У тебя есть дом, муж, всё необходимое. Чего ещё надо?
— Понимания, — тихо сказала Вероника. — Просто понимания, и перспективы на будущее, а вот ее как раз у нас и нет.
— Хватит философствовать. Возвращайся домой. Мать специально котлеты жарила.
— Знаешь что, Аркадий? Пусть ваша мать пожарит котлеты для вас двоих. Я сегодня не вернусь.
— Что значит не вернёшься?
— Значит, что останусь у Риты. Мне нужно подумать.
— Вероника, не придуривайся! Живо домой!
— Прощай, Аркадий.
Она отключила телефон и посмотрела на Риту:
— Кажется, я только что сделала первый шаг к свободе.
— И как ощущения?
— Странные. Страшно и облегчённо одновременно.
Рита улыбнулась:
— Это нормально. Пойдём ко мне, обсудим детали. У меня есть раскладушка и куча планов по твоему спасению.
***
На следующий день в кафе на углу Невского проспекта было полно посетителей, но Вероника не замечала окружающих. Она сидела за столиком у окна, машинально размешивая сахар в кофе, и ждала мать. Людмила появилась с опозданием на двадцать минут, запыхавшаяся и взволнованная.
— Прости, доченька, автобус сломался на полпути, — она села напротив дочери, внимательно всматриваясь в её лицо. — Ты выглядишь ужасно. Опять не спала?
— Мам, не знаю, что делать, — Вероника отложила ложечку и посмотрела на мать умоленно. — Аркадий словно зомбированный. Для него слово матери — закон. Он готов меня выставить на улицу, лишь бы сохранить её драгоценный портрет в гостиной.
Людмила заказала себе чай и печенье, не сводя глаз с дочери.
— Помнишь, перед свадьбой говорила — присмотрись к его семье. Когда мужчина в тридцать пять лет всё ещё спрашивает разрешения у мамы, куда вешать картину, это многое говорит о браке.
— Мам я любила его, — Вероника отхлебнула кофе, морщась от горечи. — Думала, после свадьбы изменится.
— Любила? В прошедшем времени? — Людмила подняла брови.
Вероника замолчала, обдумывая вопрос. За окном торопились прохожие, кто-то смеялся, кто-то говорил по телефону. Обычная жизнь, в которой люди не воюют из-за портретов.
— Не знаю, — призналась она наконец. — Когда человек выбирает портрет матери вместо удобства жены — это о многом говорит. Мам, представляешь, вчера Зинаида Петровна заявилась без предупреждения и начала переставлять мебель! А когда я попыталась возразить, Аркадий сказал: «Мама лучше знает, как правильно».
— Господи, — Людмила покачала головой. — А ты что?
— Попробовала ультиматум поставить. Сказала: либо мы живём, как нормальная семья, либо я ухожу.
— И?
— Он смеётся. Говорит, куда я денусь. Тридцать лет, работа не бог весть какая, снимать квартиру на мою зарплату проблемно.
Людмила сжала кулаки.
— Самоуверенный хам. Давай я с ним поговорю? Объясню, что значит уважать жену?
— Нет, мам. Только хуже будет. Он твоё мнение вообще не воспринимает. Говорит, что тёщи только портят семьи своими советами.
— Ах он… — Людмила осеклась, взглянув на побледневшее лицо дочери. — Извини, дорогая. Но терпеть такое унижение нельзя.
— А что делать? — Вероника растерянно развела руками. — Мам, я уже не знаю, кто я такая. В собственном доме хожу на цыпочках, боюсь что-то не так сказать. А вчера Зинаида Петровна при мне заявила Аркадию, что надо бы сменить обои в спальне. И знаешь, что он ответил?
— Что?
— «Хорошая мысль, мам. Вероника, завтра поедешь выбирать». Даже не спросил, нравятся ли мне нынешние обои!
Людмила молча допила чай, размышляя.
— Веронька, а может, это и есть твой шанс? Показать, что ты не тряпка, которую можно топтать.
— Как?
— Собери вещи и уйди. Хотя бы на время. Пусть поживёт со своей мамочкой и посмотрит, каково это.
***
Через неделю ситуация достигла критической точки. Вечером в дверь позвонили. Аркадий открыл и увидел Фёдора Марковича — соседа сверху. Пожилой мужчина выглядел измученным, под глазами залегли тёмные круги.
— Аркадий Борисович, извините, что беспокою так поздно, но ваш брат опять ночью музыку включал. Мы не можем больше терпеть.
Аркадий обернулся к Святославу, который лежал на диване с телефоном в руках.
— Слава, какая музыка? — рявкнул он на брата.
— Да в наушниках слушал, только громко немного… — Святослав даже не повернул головы.
— Немного? — Фёдор Маркович покраснел от возмущения. — Молодой человек, у меня внук грудной, третью ночь подряд не спим! Жена уже нервное расстройство получила!
— Разберёмся, — буркнул Аркадий и попытался закрыть дверь.
Но Фёдор Маркович не отступил.
— Аркадий Борисович, я понимаю, что это ваш брат, но так жить нельзя. Каждую ночь то музыка, то друзья приходят, то по телефону орёт до утра. Соседи уже жалуются в управляющую компанию.
— Хорошо, хорошо, разберёмся, — Аркадий наконец захлопнул дверь.
Вероника, которая всё слышала из кухни, вышла в прихожую.
— Хоть бы извинился! Человек с ребёнком мучается, а ты даже «простите» сказать не можешь!
— При чём тут я? — огрызнулся Аркадий. — Это Слава музыку слушает.
— Слава, сколько можно! — Вероника повернулась к деверю. — Купи нормальные наушники! Те, что у тебя, уже развалились.
— На какие деньги? — Святослав посмотрел на неё с вызовом. — Ты мне дашь?
— Может, работу поискать попробуешь? — съязвил Аркадий. — Тридцать два года, а всё на шее у людей висишь.
— Ищу!
— Плохо ищешь! На диване с телефоном работу не найти!
— А где искать? На заводе за двадцать тысяч горбатиться? Или в охране ночами стоять?
— Любая честная работа лучше, чем на шее у брата сидеть!
— Хватит! — крикнула Вероника, не выдержав. — Надоело! Каждый день одно и то же! Аркадий, или мы живём отдельно, или я ухожу!
Аркадий медленно встал с дивана и посмотрел на жену так, словно видит её впервые.
— Шантаж? Серьёзно? Ты меня шантажируешь?
— Это не шантаж, это здравый смысл!
— Валяй, уходи! — Аркадий махнул рукой. — Посмотрю, как ты без меня проживёшь! Кто тебе квартиру снимать будет? Кто содержать?
— Прекрасно проживу! — Вероника сжала руки. — И квартиру сама сниму, и содержать себя сама буду!
— Да кому ты нужна? — Аркадий перешёл на крик. — Тридцать лет, детей нет, готовить толком не умеешь! Думаешь, очередь из мужиков стоит?
— Зато твоя мамочка всё умеет! — выкрикнула Вероника. — Пусть она тут и живёт со своим драгоценным портретом! А заодно и Славу твоего содержит!
Святослав вскочил с дивана.
— Меня не трогай!
— А что? — Вероника развернулась к нему. — Четыре месяца живёшь у нас, денег не даёшь, соседей достаёшь, а ещё и возмущаешься! А ведь у нас однокомнатная, а я жена, а он муж, как монахи живём.
— Вероника, замолчи, — предупредил Аркадий.
— Не замолчу! Мне всё это надоело! Твоя мать решает, как мне жить, твой брат превратил нашу квартиру в общагу, а ты молишься на эту конуру и считаешь это нормальным!
— Это моя семья!
— А я кто? Квартирантка?
— Ты моя жена, и должна принимать моих родных!
— Принимать — да! Но не жить с ними в одной квартире! Аркадий, я больше не могу! Либо мы начинаем жить, как нормальная семья, либо всё КОНЧЕНО!
***
Утром следующего дня Вероника методично складывала вещи в два больших чемодана. Аркадий демонстративно пил кофе на кухне, изредка бросая в её сторону многозначительные взгляды.
— Одумалась? — крикнул он, когда она прошла мимо кухни с сумкой в руках.
— Нет. Еду к Рите.
— Беги, беги к своей разведёнке, — Аркадий отхлебнул кофе и усмехнулся. — Она тебе мозги промоет окончательно. Расскажет, какие мы, мужики, все негодяи.
— Они давно промыты, Аркадий. Твоей матерью и тобой.
— Да? — он встал и прислонился к косяку. — И что ты поняла, умница?
— Что уважающий себя мужчина не позволит матери командовать женой. И что брат не должен висеть на шее у семьи, мешая людям жить.
— Дура! — взорвался Аркадий. — Четыре года я тебя содержал, крышу над головой обеспечивал, а ты…
— Содержал? — Вероника остановилась в дверях. — Аркадий, я работаю, моя зарплата не меньше твоей. Половину расходов на себя беру. Готовлю, убираю, стираю. Что ты для меня сделал такого особенного?
— Женился на тебе!
— Спасибо за честность. Прощай.
Вероника взяла чемоданы и вышла, не оглядываясь. За спиной услышала, как Аркадий с силой хлопнул дверью кухни.
Святослав выглянул из комнаты, взлохмаченный и сонный.
— Аркаш, может, верни её? Она же не со зла… просто устала.
— Захочет — сама вернётся. Куда денется, — Аркадий прошёл в гостиную и остановился перед портретом матери. — Мам, ты была права.
В дверь позвонили. Аркадий открыл и увидел Зинаиду Петровну с большой кастрюлей в руках.
— Где Вероника? — спросила она, оглядывая прихожую.
— Ушла погулять, — соврал Аркадий, не желая сразу объяснять ситуацию.
— Хорошо. Я котлеты принесла, — Мать прошла на кухню. — Слава, иди есть, худой совсем стал!
Святослав послушно пошел на кухню. Аркадий остался в гостиной, глядя на портрет.
— Всё правильно, мам. Кто нас не принимает, тому здесь не место.
***
Прошёл месяц с того памятного дня, когда Вероника покинула дом, который долгие годы считала своим. Теперь она жила у Риты в небольшой, но светлой квартире, где каждое утро встречала с лёгкостью, которой не испытывала годами. Работа над дизайнерским заданием с Павлом продвигалась успешно — их творческий тандем оказался на редкость плодотворным. Аванс, который она получила за первый этап, позволил ей наконец-то купить себе новую блузку и качественную косметику, не выпрашивая деньги и не отчитываясь за каждую копейку.
Рита возвращалась с работы всегда в хорошем расположении духа, и вечера они проводили за неспешными разговорами о жизни, мечтах и планах. В этот день она принесла домой свежие овощи для салата и бутылку хорошего вина.
— Знаешь, Вер, ты прямо расцвела, — заметила Рита, нарезая помидоры. — Глаза блестят, походка лёгкая. Словно тяжёлые кандалы с ног сняли.
Вероника улыбнулась, помешивая заправку для салата:
— Свобода окрыляет. Представляешь, сегодня Павел предложил постоянное сотрудничество. Говорит, что мой подход к работе именно то, что нужно его студии. Думаю согласиться.
— Конечно, соглашайся! Ты же прекрасный дизайнер, просто раньше тебе не давали раскрыться. А как дела с… ну, с прошлой жизнью?
— Аркадий звонил? — уточнила Рита, ставя тарелки на стол.
— Пару раз. Орал, что я предательница, что бросила его в трудную минуту. Обещал, что я пожалею о своём решении. Я заблокировала его номер.
— Правильно сделала. Нечего тебе эту агрессию выслушивать.
Они сели ужинать, разговор плавно перетёк на рабочие темы — Рита рассказывала о новом начальнике, а Вероника делилась идеями для следующего задания. Атмосфера была тёплой и дружеской, когда вдруг телефон Риты зазвонил. На экране высветился незнакомый номер.
— Алло? — ответила Рита. — Вероника? Да, она здесь… Что? Когда это случилось? Сейчас передам.
Лицо Риты побледнело, она встревоженно посмотрела на подругу:
— Вера… Это звонят из больницы. Зинаида Петровна…
Вероника взяла трубку, её сердце забилось чаще:
— Слушаю вас… Да, я понимаю… Нет, родственником не являюсь… Спасибо, что сообщили.
Она медленно положила телефон на стол. Рита ждала объяснений.
— Умерла. Обширный инфаркт. Вчера вечером. Видимо, номер мой у неё в записной книжке остался со старых времён.
— Господи… А ты поедешь на похороны?
Вероника покачала головой:
— Нет. Я больше не имею к этой семье никакого отношения. Она сама мне об этом не раз говорила.
— Но всё-таки, столько лет вместе жили…
— Риточка, эта женщина превратила мою жизнь в ад. Последние слова, которые она мне сказала, были полны злобы и проклятий. Пусть её сын хоронит её сам — именно этого она и добивалась все эти годы.
***
Аркадий сидел в опустевшей квартире после поминок. День выдался мрачным и тяжёлым — немногочисленные родственники и соседи разошлись по домам, оставив его наедине с горем и пустотой. Святослав уехал к друзьям — не выдержал гнетущей атмосферы и бесконечных упрёков брата в адрес «сбежавшей жены». Из всех присутствовавших остался только Глеб, давний приятель, который молча помогал убирать со стола.
— Аркаш, может, хватит на сегодня? — Глеб посмотрел на опустевшую бутылку водки. — Ты уже прилично выпил, а завтра ещё дела решать надо.
— Отстань со своими советами, — мрачно ответил Аркадий, наливая себе ещё одну рюмку. — Мама умерла, понимаешь? Единственный человек, который меня по-настоящему любил!
— Понимаю, конечно. Но напиваться — не выход из ситуации.
— А что выход? — Аркадий резко встал, пошатываясь. — Жена сбежала, как последняя крыса с корабля! На похороны даже не пришла! После всех лет, что мы её кормили, одевали, крышу над головой предоставляли!
— Ты же её сам выгнал из дома, — тихо заметил Глеб. — Сам сказал, чтобы убиралась и больше не появлялась.
— Она должна была вернуться! Попросить прощения! Понять, что натворила!
— За что, Аркадий? За то, что хотела нормально жить? За то, что устала в одной комнате жить с тобой и твом братом?
— Предатель и ты! — взорвался Аркадий. — Все против меня! Вали отсюда, раз такой умный!
Глеб молча взял куртку и направился к двери:
— Звони, если что. Но в таком состоянии я с тобой разговаривать не буду.
Дверь закрылась, и Аркадий остался один в квартире, которая теперь казалась особенно пустой и враждебной. Он открыл вторую бутылку, закурил сигарету и уселся напротив портрета матери, висевшего на стене в красивой резной рамке.
— Мам, — обратился он к изображению, — я всё сделал, как ты хотела. Защитил твой дом от чужих рук. Никто ничего не тронул, не переставил, не изменил. Теперь всё будет по-твоему.
Алкоголь развязал язык, и он продолжал монолог, периодически прикладываясь к бутылке и затягиваясь сигаретой. Пепел падал на диванное покрывало, но Аркадий этого не замечал — он был поглощён разговором с портретом.
Через час он встал, сильно покачнулся и пошёл на кухню за третьей бутылкой. Сигарета выпала из его пальцев прямо на диван, но он этого не заметил — алкоголь затуманил сознание.
Тлеющий окурок медленно поджигал синтетическое покрывало. Огонь разгорался постепенно, перекинулся на подлокотник дивана, затем на стоявшие рядом газеты и журналы. Дым начал заполнять комнату, но Аркадий, сидя на кухне с бутылкой, ничего не замечал.
***
Фёдор Маркович, живший этажом ниже, проснулся среди ночи от резкого запаха гари. Сначала он подумал, что это соседи что-то сжигают на балконе, но запах усиливался. Выйдя в подъезд, он увидел, что из-под двери Шумилиных валит густой дым.
— Пожар! Пожар! — закричал он, стуча во все двери. — Все выходите из подъезда!
Соседи выбегали в панике, кто в чём был. Жена Фёдора Марковича причитала:
— Где же Аркадий? Он там остался? Боже мой, что делать?
У самого Фёдора Марковича от дыма и стресса начался приступ астмы, а ингалятор остался в квартире. Он задыхался, опираясь на стену подъезда.
Кто-то из соседей уже вызвал пожарную службу. Приехали быстро, но огонь успел разгореться основательно. Аркадия вытащили пожарные — живой, но в тяжёлом состоянии от отравления дымом. Квартира выгорела почти полностью. Портрет Зинаиды Петровны, как и большинство вещей, превратился в пепел.
Святослав примчался утром, едва узнав о случившемся. Он стоял перед чёрным, обгоревшим проёмом двери и не мог поверить в происходящее.
— Аркаша, что ты наделал… — шептал он, разглядывая руины.
В больнице Аркадий пришёл в себя только через два дня. Святослав безотлучно дежурил у его кровати, и именно его лицо увидел больной, открыв глаза.
— Квартира? — прохрипел Аркадий.
— Сгорела. Полностью. Страховки, как ты помнишь, мама оформлять не хотела — говорила, что это выброшенные деньги. Соседи готовят коллективный иск — у Фёдора Марковича серьёзное обострение астмы, он лежит в реанимации под капельницами.
— А мамин портрет? Её вещи?
— Всё сгорело, Аркадий. Абсолютно всё. Даже её швейная машинка, которую она так берегла.
Аркадий медленно отвернулся к стене, осознавая масштаб катастрофы. В палату негромко постучали, и вошла медсестра:
— К вам посетительница пришла.
В палату вошла Таисия, риелтор, с которой семья Шумилиных была знакома уже несколько лет. Женщина средних лет, всегда аккуратно одетая и деловая.
— Аркадий Борисович, примите мои соболезнования, — сказала она сдержанно. — Если нужна будет помощь с поиском временного жилья, обращайтесь. Знаю, что сейчас вам не до этого, но…
— Отстаньте, — устало ответил Аркадий. — Не до недвижимости сейчас.
— Я просто хотела сказать — вчера ко мне обращалась Вероника. Сняла двухкомнатную квартиру в новом доме. Очень хорошую, кстати. Договор на год подписала, сразу заплатила. Сказала, что начинает новую жизнь и хочет, чтобы всё было по-новому.
— Зачем вы мне это говорите? — Аркадий повернулся к ней.
— Чтобы вы знали — она счастлива. Совершенно счастлива без вас и без этой квартиры. Работает с хорошими людьми, планы строит, в будущее смотрит. А вы получили именно то, что заслужили. Гордыня до добра не доводит, Аркадий Борисович.
Таисия развернулась и вышла из палаты, оставив братьев наедине. Святослав молчал, не зная, что сказать. Аркадий лежал и смотрел в потолок, обдумывая услышанное.
В кармане его больничной пижамы лежала единственная уцелевшая вещь — маленькая фотография матери, которую он всегда носил с собой в бумажнике. На ней молодая Зинаида Петровна смотрела строгим, требовательным взглядом, словно упрекая сына за то, что вся её память, все её вещи и стремления превратились в пепел из-за слепой сыновней гордости, которую она сама так старательно взращивала долгие годы.
— Слава, — прохрипел Аркадий через несколько минут молчания. — Что мне теперь делать? Куда идти? Как дальше существовать?
Святослав долго молчал, подбирая слова:
— Жить, — ответил он наконец. — Просто жить. Если сможешь с этим жить, конечно.
За окном больницы медленно садилось солнце, окрашивая стены палаты в красноватые тона. Где-то в другом конце города Вероника планировала обустройство своей новой квартиры, а здесь, среди запаха лекарств и больничной еды, Аркадий впервые за многие годы остался один на один со своими мыслями и поступками, без материнских советов и упрёков жены.
