Ключи звякнули в замке с привычным металлическим щелчком, и я толкнула дверь, сбрасывая с плеча тяжёлую сумку. День выдался изнурительный — отчёты, совещания, пробки по дороге домой. Всё, о чём я мечтала, — это горячий душ, чай и тишина нашей двухкомнатной квартиры. Нашей. Полностью нашей, наконец-то. Последний платёж по ипотеке мы внесли всего месяц назад, и это чувство собственности до сих пор казалось нереальным.
— Серёжа? — позвала я мужа, снимая туфли в прихожей. Тишина. Он, наверное, ещё не вернулся с работы.
Я прошла в кухню, поставила чайник и только потом заметила чужую сумку на диване. Старую, потёртую, с которой я была знакома много лет. Сердце екнуло. Неужели…
— Мама? А что вы делаете у нас дома? — я обомлела, увидев свекровь в своей спальне.
Валентина Петровна стояла у моего комода, держа в руках мою любимую блузку — ту самую, шёлковую, которую Серёжа подарил на годовщину свадьбы. На кровати лежали разложенные вещи, словно кто-то проводил инвентаризацию моего гардероба.
— А, Лена, пришла, — спокойно ответила свекровь, даже не повернувшись. — Хорошая блузка. Дорогая, наверное.
Я стояла в дверном проёме, пытаясь осмыслить происходящее. Валентина Петровна жила с Ниной, сестрой Сергея, уже три года — с тех пор, как мы продали её однокомнатную квартиру в старом доме, чтобы добавить денег на нашу новостройку. Тогда это казалось разумным решением: у Нины трёхкомнатная квартира, дети уже взрослые, живут отдельно, места хватает всем.
— Валентина Петровна, я не понимаю… Что происходит? Где ваши вещи?
Свекровь наконец обернулась. Лицо у неё было усталое, но привычно непроницаемое. Семьдесят два года, а держалась прямо, словно военная. Седые волосы аккуратно уложены, губы сжаты в тонкую линию.
— Нинка меня выгнала, — сказала она так, словно сообщала о погоде. — После вчерашнего. Сказала, что больше не может со мной под одной крышей. Ну и не надо. Буду теперь у вас жить.
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Наша маленькая квартира, наш с Серёжей мир, который мы так старательно обустраивали… И вот теперь…
— Но… но вы не можете просто так… А Серёжа знает?
— Сергей на работе. Ключи у меня остались с тех времён, когда я помогала вам с ремонтом, — свекровь аккуратно сложила мою блузку и положила обратно в комод. — И не могу? А где же я ещё буду жить? На улице?
В её голосе прозвучала знакомая нотка — та самая, которая всегда заставляла Серёжу опускать глаза и соглашаться. Смесь обиды и укора, перед которой невозможно устоять, не чувствуя себя чёрствым эгоистом.
Я села на край кровати, пытаясь собраться с мыслями. За окном уже темнело — в середине ноября дни короткие, и квартира казалась особенно маленькой в свете настольной лампы.
— Валентина Петровна, а что случилось с Ниной? Вы же хорошо жили…
Свекровь фыркнула:
— Хорошо… Она вчера заявила, что я слишком много готовлю и трачу её продукты. А я что, должна голодать? Потом ещё претензии, что я громко смотрю телевизор. В десять вечера! Десять — это не поздно для нормального человека. А она: «Мама, мне завтра рано вставать, сделайте потише». Потом борщ не так приготовила, и потом ещё что-то… В общем, наговорила всякого. Сказала, что я её достала и должна переехать к Сергею.
Я слушала и понимала, что это только одна сторона медали. Жить с Валентиной Петровной было… непросто. Она не умела быть гостьей — везде чувствовала себя хозяйкой. Переставляла вещи, критиковала еду, давала непрошеные советы. Когда мы с Серёжей встречались, я регулярно наблюдала, как его сестра Нина сжимает зубы, когда мать в очередной раз делает замечание или переделывает что-то по-своему.
— А ваши вещи где?
— В прихожей. Чемодан и сумка. Немного у меня добра — на старости лет человеку много не надо.
Я встала и прошла в прихожую. Действительно, у двери стоял потрёпанный чемодан и ещё одна сумка. Значит, это не спонтанное решение — свекровь серьёзно настроена остаться.
Телефон зазвонил как раз вовремя. Сергей.
— Лен, привет. Слушай, мама звонила, сказала, что поссорилась с Нинкой. Ты дома? Как дела?
— Серёж, твоя мама здесь. Со всеми вещами. Говорит, что Нина её выгнала.
Долгая пауза.
— Блин… Я думал, они там разберутся… Ладно, я через полчаса буду. Пока как-то… ну, встреть её нормально.
— Серёж…
— Лен, пожалуйста. Потом поговорим.
Я сунула телефон в карман и вернулась в спальню. Валентина Петровна уже сидела на моей кровати, разглядывая семейные фотографии на тумбочке.
— Хорошие фотографии, — сказала она. — Вот эта особенно удачная, с моря. Сергей загорелый такой красивый.
Я села рядом, чувствуя себя гостьей в собственной спальне.
— Валентина Петровна, а может, стоит поговорить с Ниной? Я могу позвонить…
— Не стоит. Я её знаю — упрямая. Решила, значит, решила. А мне что, на коленях просить? В моём возрасте? Нет уж.
— Но здесь же тесно… У нас всего две комнаты…
— А я много места займу? Диван в зале — и мне хватит. Я человек неприхотливый.
Я молчала, представляя нашу жизнь с постоянно присутствующей свекровью. Никакого утреннего кофе в халате. Никаких вечерних разговоров с мужем. Никакого права на собственное мнение о том, как готовить, убираться, проводить выходные. Валентина Петровна была из тех людей, которые не просто живут в доме — они им управляют.
Серёжа пришёл через полчаса с пакетом продуктов и виноватым выражением лица. Поцеловал маму в щёку, меня — как-то неловко, словно извиняясь.
— Ну что, мам, поссорились с Нинкой?
— Твоя сестра показала своё истинное лицо. Хорошо, что я это увидела. Теперь буду жить с вами — по крайней мере, здесь меня ценят.
Серёжа покосился на меня, ища поддержки, но я молчала. Что я могла сказать? «Нет, мама, мы вас не ценим, идите обратно к Нине»?
За ужином Валентина Петровна критиковала мою стряпню («соли маловато», «картошку надо было подольше варить»), рассказывала, как надо правильно обустроить квартиру («зеркало в прихожей висит не там», «цветы на подоконнике заслоняют свет»), и строила планы на завтра («с утра пойдём на рынок, покажу, где хорошие продукты»).
Серёжа кивал, поддакивал и избегал моего взгляда.
Когда мы наконец остались одни в спальне, я не выдержала:
— Серёж, это невозможно.
— Лен, ну что я могу сделать? Она моя мать. Нинка её выгнала, больше ей некуда идти.
— А почему Нина её выгнала? Случайно?
Сергей сел на кровать, устало потёр лицо:
— Они там постоянно ругаются. Нина говорит, что мама её достала, лезет во всё, критикует. А мама обижается, что её не ценят.
— И теперь она будет жить с нами? Постоянно?
— Не знаю, Лен. Надеюсь, они помирятся.
— А если не помирятся?
Серёжа не ответил.
Следующий день начался в шесть утра с грохота кастрюль на кухне. Валентина Петровна решила приготовить «нормальный завтрак» вместо наших обычных бутербродов с кофе. Когда я вышла в халате на кухню, она окинула меня осуждающим взглядом:
— В таком виде по дому ходить неприлично. А если кто-то придёт?
— К нам в семь утра никто не приходит, — попыталась я сохранить спокойствие.
— А вдруг? Женщина должна всегда выглядеть достойно. Вот я в любое время готова людей встретить.
Она действительно была одета, причёсана и накрашена, словно собиралась на парад. В семь утра.
За завтраком она объясняла Серёже, что ему пора завести детей («в вашем возрасте уже поздновато, но ещё не критично»), а мне — что я неправильно гладила его рубашки («воротничок надо с изнанки проглаживать»).
Я попыталась позвонить Нине днём с работы:
— Нина, привет, это Лена. Слушай, что у вас с мамой случилось?
— Лена, я больше не могу, — голос Нины звучал измученно. — Три года, понимаешь? Три года я терпела. Она превратила мою квартиру в свою. Переставила всю мебель, выкинула половину моих вещей, постоянно готовит то, что хочет она, а не то, что ем я. Вчера она при моих друзьях начала рассказывать, какая я плохая дочь, потому что не замужем в сорок лет. Всё, хватит. Пусть теперь Серёжа с ней разбирается.
— Но Нина, у нас маленькая квартира…
— А у меня что, большая? Три комнаты, но она умудряется везде быть. В кухне готовит, в зале телевизор смотрит, в мою комнату заходит «проветрить». Я в собственной квартире чувствую себя гостьей!
— Может, попробуем ещё раз поговорить? Она же ваша мать…
— Лен, она и твоя свекровь. Теперь твоя очередь. Я отработала своё.
Нина повесила трубку.
Вечером, когда Валентина Петровна ушла в магазин («купить нормальных продуктов»), я села с Серёжей за кухонный стол.
— Серёж, так дальше жить нельзя.
— Лен, давай подождём. Может, они помирятся.
— А если нет? Она уже переставила половину вещей в комнате, выкинула мои косметические средства, сказав, что они «химия», и собирается завтра идти к нашим соседям знакомиться.
Серёжа вздохнул:
— Что ты предлагаешь?
Я помолчала, обдумывая план, который зрел у меня в голове весь день:
— А что, если мы переедем к Нине?
— Что?
— Серёж, подумай. У неё трёхкомнатная квартира, места больше. Твоя мать останется здесь одна, будет чувствовать себя хозяйкой. А мы поживём у Нины — временно. Может, недели две. Посмотрим, как твоя мать справляется одна, а Нина поймёт, что с ней всё-таки легче, чем с нами.
Серёжа смотрел на меня так, словно я предложила улететь на Марс:
— Лен, это безумие. Переехать к сестре из собственной квартиры?
— А что мы теряем? Квартира никуда не денется. Зато, может, они одумаются обе. Нина поймёт, что скучает по маме, а мама — что быть одной не так уж хорошо.
— А если не поймут?
— Тогда вернёмся и будем решать проблему по-другому.
Серёжа долго молчал, крутя в руках чайную ложку.
— Ты готова на это пойти? Оставить нашу квартиру?
— Серёж, это больше не наша квартира. Это квартира твоей мамы, где мы временно живём.
Когда Валентина Петровна вернулась с покупками, мы сидели на кухне с собранными сумками.
— А что это? Куда собрались? — она остановилась в дверном проёме с пакетами в руках.
— Мам, мы решили пожить у Нинки, — сказал Серёжа, не глядя на неё. — Временно. Пока вы с ней не помиритесь.
— Как это — пожить у Нинки? А я?
— А вы останетесь здесь. Будете полной хозяйкой, никто не будет мешать.
Валентина Петровна поставила пакеты на стол:
— То есть вы меня бросаете? Вот так? Мать бросаете одну?
— Мам, мы не бросаем. Мы просто… даём вам пространство. И Нине тоже.
— А что я буду есть? Кто мне готовить будет? Я старая женщина!
— Мам, вы три часа назад объясняли нам, как правильно готовить борщ. Справитесь.
Я стояла, обнимая сумку, и чувствовала себя предательницей. В глазах Валентины Петровны читалась растерянность и обида. Но что мы могли сделать? Жить втроём в двухкомнатной квартире, постоянно ходить на цыпочках, чтобы не раздражать свекровь?
— Мы будем звонить каждый день, — сказала я. — И приедем, если что-то понадобится.
— Нужна мне ваша жалость, — буркнула свекровь, но в голосе уже не было прежней уверенности.
У Нины мы появились в половине десятого вечера. Она открыла дверь в домашнем халате, с маской на лице:
— Вы что, с ума сошли?
— Нина, мы на пару дней, — попросил Серёжа. — Дай маме побыть одной, а тебе — отдохнуть от неё.
— И вы думаете, это поможет?
— А вдруг поможет? — сказала я. — Может, она поймёт, что соскучилась по тебе, а ты — что с ней всё-таки проще, чем с нами.
Первый день у Нины прошёл относительно спокойно. Мы со Серёжей разместились в детской комнате — та была обставлена как гостевая. Нина работала дома, мы старались не мешать. Валентине Петровне звонили трижды — она жаловалась, что одна, что скучно, что соседка сверху топает.
— Может, приедешь? — спрашивала она Серёжа.
— Мам, вы же хотели свободы.
— Какой свободы? Я хотела уважения!
Второй день оказался сложнее. Нина нервничала от нашего присутствия — она привыкла жить одна, а тут вдруг два человека, которые пользуются её ванной, едят из её холодильника, занимают её пространство. К вечеру она села с нами на кухне:
— Слушайте, я поняла, что мама имела в виду. Жить с кем-то постоянно — это действительно тяжело, даже если это родные люди.
— То есть ты готова забрать маму обратно? — с надеждой спросил Серёжа.
— Готова попробовать. Может, мы что-то неправильно делали. Надо было сразу обговорить правила сосуществования.
На третий день мы втроём поехали к Валентине Петровне. Она встретила нас накрашенная и одетая, но было видно, что она скучала. Квартира была идеально убрана, на столе стояли пироги и стопка блинов.
— Как дела, мам? — спросил Серёжа.
— Нормально. Живу. Телевизор смотрю, читаю. Соседка заходила — чай пили.
Но в голосе слышалась тоска.
— Мам, — сказала Нина, садясь рядом с матерью на диван, — давайте попробуем ещё раз. Только по-другому. Обговорим, кто что делает, когда и как.
Валентина Петровна посмотрела на дочь:
— А ты не будешь кричать, что я много готовлю?
— Не буду. Но может, мы составим меню на неделю вместе?
— А телевизор?
— После десяти — в наушниках. Договорились?
Валентина Петровна кивнула:
— А ты не будешь говорить, что я лишняя?
— Мам, ты не лишняя. Просто нам надо научиться жить вместе правильно.
Они обнялись, и я увидела, как у обеих на глазах стоят слёзы.
К лету отношения между Ниной и матерью наладились. Они действительно обговорили правила: кто когда готовит, кто убирается, как делить пространство. Валентина Петровна перестала переставлять Нинины вещи, а Нина — раздражаться на материнские советы.
А в июне мы с Серёжей и Нина скинулись и купили Валентине Петровне небольшой домик в деревне под Москвой. Старый, но крепкий, с участком, где можно выращивать овощи и цветы.
— Буду летом там жить, — сказала свекровь, осматривая дом. — А зимой у Нинки. Если она не против.
— Не против, мам, — улыбнулась Нина.
Когда мы уезжали из деревни, Валентина Петровна стояла у калитки и махала нам рукой. На ней было простое платье, волосы растрепались на ветру, и она выглядела счастливой.
— Знаешь, — сказал Серёжа, глядя в зеркало заднего вида, — а ведь мама никогда не имела своего дома. Всю жизнь где-то жила — с родителями, потом с нами, потом с Нинкой. А тут впервые — своё место.
— Да, — согласилась я. — Наверное, все мы иногда забываем, что каждому человеку нужно своё пространство. Даже самым близким.
Вечером, в нашей квартире, мы сидели на кухне и пили чай. Тишина казалась особенно драгоценной после всех пережитых потрясений. Серёжа взял меня за руку:
— Лен, спасибо тебе за ту идею с переездом к Нине. Если бы не это, мы бы до сих пор все страдали.
— Знаешь, Серёж, иногда для решения проблемы нужно сделать что-то кардинальное. Чтобы все поняли, что так дальше нельзя.
— Теперь у нас снова есть наш дом, — сказал он, оглядывая кухню.
— Да, — улыбнулась я. — И у твоей мамы тоже есть свой дом. Наконец-то.
За окном догорал летний день, и наша квартира наполнялась тёплым золотистым светом. Где-то далеко, в деревенском домике, Валентина Петровна, наверное, поливала цветы и готовилась ко сну в собственной спальне. А у Нины наконец-то была возможность заснуть не под звуки телевизора, и не переживать, что кто-то будет недоволен.
Каждому — своё место под солнцем. Это оказалось простой истиной, до которой нам понадобилось так долго добираться.
