— И что это опять за тряпка висит? — голос Валентины Петровны прозвенел так, будто она проверяла боеготовность солдат на плацу. — Салфетка для сельпо? Господи, Лиля, да у тебя вкуса ноль. Как ты вообще умудрилась моего сына окрутить?
Лилия вздрогнула, но сделала вид, что не слышит. Она поправила на столе тарелку с хлебом, словно этот кусок батона был важнее слов свекрови. Но внутри её всё уже кипело.
— Мама, ну чего вы опять начинаете? — пробормотал Матвей, вытягивая ноги на диване. Он даже не поднял глаз от телефона.
Лилия резко повернулась к нему:
— Может, ты ей скажешь хоть раз? Или твой «режим тишины» важнее всего?
— Не разговаривай со мной в таком тоне, — обиделся Матвей, будто его в чём-то оскорбили.
— В таком тоне?! — Лилия почти рассмеялась. — В таком тоне я живу каждый день, когда твоя мама объясняет мне, что я уродина и что без неё я бы вообще с голоду умерла.
— Ой, перестань! — Валентина Петровна поджала губы и взмахнула рукой. — Я тебе правду говорю, между прочим. Я ради сына жертвую всем, а ты? Что ты ему дала? Суп жидкий, борщ кислый и ни одного ребёнка.
— Мам! — Матвей вскочил, но голос его звучал скорее виновато, чем строго. — Хватит про детей, мы сами разберёмся.
— Разберётесь? — фыркнула свекровь. — С тобой можно разобраться только в морге, и то если врачи очень постараются!
Лилия не выдержала, грохнула половником об стол:
— Валентина Петровна, хватит! Это мой дом.
— Ах, вот как? — глаза свекрови блеснули ядовито. — Твой дом? И где же твой? С какой радости? Всё куплено на деньги моего сына. Так что будь добрее, не хами.
— На деньги твоего сына? — Лилия даже похлопала ладонью по столу, чтобы сбить злость. — Сын твой кредиты платит, напомнить? И я вместе с ним. И даже больше, потому что он вечно зарабатывает «на завтра».
Матвей неловко кашлянул, спрятал глаза в экран телефона.
— Вот именно! — подхватила Валентина Петровна. — Ты из него все соки пьёшь. Он ради тебя работает без выходных, а ты всё ноешь.
— Ради меня? — Лилия рассмеялась, но смех прозвучал глухо. — Он ради себя старается. Хотя какое там старается… Лежит и уши греет, пока вы обе мне нервы рвёте.
— Обе?! — свекровь вскинула подбородок. — Я тут лишняя?
— Вы тут не лишняя, — Лилия подняла глаза и уставилась прямо в лицо Валентине Петровне. — Вы тут хозяин, а я прислуга. И ваш сын — верный паж при дворе.
Матвей наконец поднял голову:
— Лиля, перестань!
— Что — перестань? — у Лилии дрожали руки, и она сжала их в кулаки. — Сколько можно? Каждый день одно и то же: ты молчишь, она орёт. А я виновата во всём — от дождя на улице до того, что твои носки по квартире разбрасываются.
— Я всегда знала, что ты истеричка, — процедила Валентина Петровна и поправила на плечах свой бордовый кардиган. — Женщина, которая не умеет держать себя в руках, не достойна серьёзного мужчины.
— Серъёзного? — Лилия чуть не поперхнулась. — А где он, серьёзный? Передо мной лежит мужик, который боится пикнуть без маминых указаний.
Матвей резко отодвинул телефон и встал:
— Ты перегибаешь!
— Я перегибаю? — Лилия ткнула пальцем в его грудь. — Перегибает твоя мама, когда из каждого утюга мне напоминает, что я никчёмная.
— А ты посмотри на себя, — голос Валентины Петровны стал сладким, будто она уговаривала ребёнка. — Ты же сама провоцируешь. Женщина должна быть мягкой, спокойной. А ты — как наждачка.
— Как наждачка, да, — Лилия кивнула. — Только эта «наждачка» дом тянет, работу, счета. А ваша «мягкость» сидит на диване и ждёт, когда мама подскажет, что делать.
— Ты мне рот не затыкай, — Валентина Петровна вспыхнула. — Если бы не я, он бы сдох в трёхкомнатной коммуналке!
— А если бы не я, он бы до сих пор маминым борщом жил, — Лилия шагнула ближе и уже почти кричала. — Только вот вы так его воспитали — безвольным и ленивым.
Матвей побледнел.
— Ты уже на мать мою наезжаешь?
— Я не на мать, — Лилия перехватила его взгляд. — Я на вас обоих. Вы как одна команда против меня.
— Конечно! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Сын и мать — одна команда. А ты кто? Пришлая.
— Пришлая… — Лилия горько усмехнулась. — Хорошо. Тогда запомните: я больше в этой «команде» не играю.
Тишина. Даже телефон Матвея перестал пищать уведомлениями, будто понял, что пора замолчать.
— Что ты несёшь? — сдавленно спросил муж.
— Я говорю, — Лилия выпрямилась, — что больше не буду терпеть.
Она хотела уйти в кухню, но Валентина Петровна метнулась к двери первой, словно перекрывая путь.
— Куда ты собралась? — ледяным голосом спросила она. — Пока я здесь, ты никуда не уйдёшь.
Лилия оттолкнула её плечом — не сильно, но решительно.
— Ошибаетесь. Я уйду. И, кстати, сегодня звонили из нотариальной конторы. Мне досталась дача от тёти. Так что у меня теперь есть куда уйти.
— Какая ещё дача?! — в один голос выкрикнули Матвей и его мать.
— Та самая, под Звенигородом, — Лилия сказала спокойно, почти с холодной радостью. — И я её продам. И куплю себе квартиру.
— Ты не посмеешь! — Валентина Петровна вспыхнула так, что лицо стало багровым. — Это семейное имущество!
— Семейное? — Лилия усмехнулась. — Вы когда-нибудь хоть раз на ту дачу поехали? Хоть одну гвоздь туда вбили? Это наследство. Моё.
— Это твоё общее с Матвеем! — Валентина Петровна уже тряслась от злости.
— Нет, мам, — Лилия посмотрела ей прямо в глаза. — Моё. Только моё.
И впервые за все годы совместной жизни она не дрожала.
— Ну и что это за цирк? — голос Матвея звучал так, будто его вытащили из глубокого сна. Он стоял у дверей нотариальной конторы, помятый, злой, но с привычно опущенными плечами. — Ты решила всё провернуть за моей спиной?
Лилия вздохнула, поправила папку с документами в руках.
— За твоей спиной ничего провернуть нельзя. Ты вечно лежишь лицом в подушку.
— Очень смешно, — буркнул он, глядя куда-то в сторону.
Рядом с ним, как часовой у ворот, стояла Валентина Петровна. Лицо суровое, губы в нитку, подбородок вздёрнут.
— Лиля, ты хоть понимаешь, что делаешь? — её голос дрожал, но не от страха, а от ярости. — Ты уничтожаешь нашу семью.
— Нашу? — Лилия шагнула ближе. — Нет, Валентина Петровна. Вы уничтожили её давно, когда решили, что ваш сын — это кукла, а я — обслуживающий персонал.
— Не смей! — свекровь замахала руками, будто отгоняла муху. — Ты вообще здесь никто.
— А нотариус, — спокойно заметила Лилия, — только что сказал, что я — наследница. Так что «никто» сегодня выглядит очень убедительно.
Дверь конторы открылась, и вышел мужчина в очках, лет пятидесяти, с аккуратным портфелем. Нотариус. Он улыбнулся Лилии, словно подтверждая её слова.
— Все документы в порядке. Дача полностью переходит в собственность Лилии Андреевны. Поздравляю.
— Это ошибка! — взвизгнула Валентина Петровна. — Нельзя так! Это наше!
— Простите, но наследство — личная собственность, — сухо ответил нотариус и, слегка поклонившись, ушёл.
Лилия перевела дыхание. Это была маленькая, но первая победа.
Матвей смотрел на неё так, будто она предала его на поле брани.
— Ты могла хотя бы поговорить со мной.
— А толку? — она усмехнулась. — Чтобы ты снова позвал маму решать?
Он замолчал, и Лилия впервые за долгое время увидела в его глазах не злость, а растерянность. Но её это уже не трогало.
Через неделю в квартире появилась новая фигура — риелтор. Молодая, деловая женщина по имени Алина. Высокие каблуки, строгий костюм, взгляд такой, что свекровь сразу почувствовала конкуренцию.
— Дача у вас отличная, — сказала Алина, разложив на столе фотографии. — Место перспективное. За четыре миллиона продадим быстро.
— Четыре миллиона? — Лилия почувствовала, как у неё кружится голова. Эта сумма звучала как свобода, как дверь наружу.
— Какая ещё продажа? — резко оборвала Валентина Петровна. — Никто ничего продавать не будет!
Алина подняла брови.
— Простите, но собственница — Лилия Андреевна. Решение за ней.
— Девушка, вы молоды, глупы, ничего не понимаете, — свекровь нахмурилась. — У нас семья, а она хочет разрушить всё.
— Семья? — Алина усмехнулась. — У меня тоже есть семья. Но я не живу у сына и не диктую ему, где ему спать и с кем жить.
Лилия едва не рассмеялась — первый раз кто-то сказал это за неё.
— Алина, продолжайте, — твёрдо сказала она.
Но Валентина Петровна не собиралась сдаваться. На следующий день она явилась на дачу с Матвеем. Стояли они посреди заросшего сада и смотрели на облупившийся дом, как на крепость, которую надо удержать.
— Ты что, и правда хочешь это всё продать? — спросил Матвей, голос у него был тихий, почти жалобный.
— Хочу, — ответила Лилия. — Потому что это мой шанс.
— Твой шанс бросить семью? — вмешалась свекровь. — Твой шанс избавиться от нас, как от ненужного хлама?
— Ненужный хлам — это ваши упрёки, — Лилия сжала руки. — Я устала жить под вашим диктатом.
— Лиль, ну подумай, — Матвей сделал шаг ближе, его лицо смягчилось. — Мы могли бы здесь отдыхать. Семья, шашлыки, огород.
— Ты хоть раз был в огороде? — усмехнулась она. — Ты с лопатой так же дружен, как с будильником.
— Ну… можно научиться, — пробормотал он.
— Да перестань ты! — свекровь рявкнула, схватив сына за локоть. — Она тебя дураком делает. Ей квартира нужна, чтобы нас выгнать!
Лилия посмотрела прямо на них и тихо сказала:
— Да. Именно для этого.
Они замолчали. Тишина повисла тяжёлая, как перед грозой.
Сделка шла своим чередом. Документы готовились, покупатели уже нашлись. Но Валентина Петровна не отступала: звонила риелтору, устраивала сцены, даже однажды заявилась к потенциальным покупателям и заявила, что дача «проклятая».
— Уважаемая, — Алина потом рассказывала, смеясь, — они подумали, что вы семья из фильма ужасов. Но, к счастью, их это не испугало.
Лилия тоже смеялась, но внутри ей было горько. Это не фильм. Это её жизнь.
День сделки. В банке, за длинным столом, лежали документы и деньги. Лилия подписывала бумаги твёрдой рукой, хотя сердце стучало, как барабан.
Матвей сидел рядом, бледный, будто его привели под конвоем.
— Ты уверена? — спросил он в последний момент.
— Да, — ответила она.
— Ты меня теряешь, — прошептал он.
Лилия подняла на него глаза.
— А был ли ты у меня?
Он отвёл взгляд.
Валентина Петровна стояла у дверей, не имея права вмешаться. Лицо её было каменным.
— Запомни, — прошипела она, когда Лилия проходила мимо. — Ты останешься одна. Мужчины тебе не простят.
Лилия остановилась, посмотрела прямо в глаза свекрови и тихо сказала:
— Я лучше одна, чем в вашей «команде».
Через месяц Лилия уже сидела в своей новой квартире. Маленькой, но своей. Она сняла обувь, прошлась босиком по полу, и слёзы сами покатились по щекам. Но это были другие слёзы — лёгкие, освобождённые.
Телефон зазвонил. Матвей.
Она долго смотрела на экран, потом нажала «отклонить».
— Всё, — сказала она вслух. — Хватит.
В эту секунду она впервые почувствовала — жизнь только начинается.
