Дмитрий стоял посреди гостиной, обхватив голову руками, и смотрел на разбросанные по полу обрывки бумаг. Ещё час назад это был договор о покупке стройматериалов на последний этап ремонта. Теперь — конфетти из его рухнувшей жизни.
— Не объяснишь мне, — Лена стояла в дверях, скрестив руки на груди, и её голос был удивительно спокойным, что пугало ещё больше, — почему твоя мать претендует на долю в моей квартире?
Он поднял голову. Жена была бледной, с красными от слёз глазами, но держалась прямо, как будто последние силы уходили на то, чтобы не согнуться пополам от боли.
— Лен, я не знал. Клянусь, я понятия не имел, что она…
— Не имел понятия? — Лена достала из кармана смятый лист и швырнула его на пол. — Это пришло сегодня утром. Официальное письмо от юриста. Твоя мама требует признать за тобой право на половину квартиры, мотивируя тем, что ты вложил в ремонт существенные средства. А поскольку ты, цитирую, «находишься под влиянием супруги и не способен отстоять свои интересы», она действует от твоего имени как законный представитель. Твой представитель, Дима! Тебе тридцать два года!
Дмитрий поднял листок дрожащими руками. Знакомый почерк матери на полях, её замечания юристу: «Добавить про то, что он всю жизнь был слишком доверчивым», «Подчеркнуть, что невестка специально выбрала момент, когда он вложится в ремонт».
— Господи, — выдохнул он. — Господи, ну почему она это сделала?
— Потому что считает тебя идиотом, — жёстко ответила Лена. — Потому что уверена, что я тебя использую. Потому что не может смириться с тем, что ты вырос и выбрал не её.
— Это не так! Мама просто… она волнуется за меня. Она всегда волновалась.
— Волновалась, — Лена присела на подоконник, будто ноги больше не держали. — Знаешь, я почти год терпела её намёки. «Димочка, ты уверен, что Лена тебя любит, а не твои золотые руки?» «Димочка, а почему ремонт делаешь ты, а квартира на ней?» «Димочка, не хочет ли она тебя выгнать, когда всё закончишь?» Я думала, это просто ревность матери, что она привыкнет. Но она не привыкла. Она решила действовать.
Три года назад Дмитрий встретил Лену на выставке. Он пришёл туда случайно, по приглашению коллеги, и не ожидал, что этот вечер перевернёт его жизнь. Лена стояла перед огромным полотном — хаотичные мазки красного и чёрного, будто застывший крик, — и так внимательно всматривалась в детали, что Дмитрий не удержался и спросил, что она видит в этом беспорядке.
— Порядок, — ответила она, не отрывая взгляда от картины. — Просто мы привыкли к другому порядку. А здесь свой.
Они проговорили до закрытия галереи, потом пошли в кафе, потом гуляли до рассвета. Лена оказалась инженером-конструктором, и её взгляд на мир — структурный, чёткий, геометрический — странным образом сочетался с любовью к абстрактной живописи.
— Мне нравится, что ты не боишься признаться, что чего-то не понимаешь, — сказала она тогда. — Большинство людей делают вид, что всё знают, особенно про искусство. А ты просто спросил.
— Потому что действительно не знаю, — пожал плечами Дмитрий. — У меня мозг другой. Я вижу, как что-то устроено технически. Электрику, сантехнику, механнику. А смыслы — это не моё.
— Зато ты умеешь создавать, — Лена посмотрела на его руки. — Ты показывал фотографии твоих работ. Ты не просто делаешь ремонт. Ты создаёшь пространства, в которых людям хорошо.
Может, именно в тот момент он и влюбился. В то, как она видела в нём не мальчика, которого надо опекать, а мастера, творца.
Когда через полгода он привёл Лену домой к матери, всё пошло не так.
Мать встретила их настороженно, окинула Лену оценивающим взглядом и весь вечер говорила только с Дмитрием, обращаясь к невестке лишь из вежливости. После ухода гостьи она сказала:
— Она не для тебя.
— Почему? — опешил Дмитрий.
— Слишком умная. Слишком самостоятельная. Такие используют мужчин и выбрасывают.
— Мам, ты же её не знаешь!
— Я знаю жизнь, — мать устало опустилась на диван. — Ты слишком хороший, Дима. Слишком доверчивый. Тебя легко обмануть. Помнишь Катю из института? Она тоже казалась милой, а потом втянула тебя в долги за свою машину.
— Катя была десять лет назад! И я сам был дураком!
— Вот именно. Был и остался. — Мать посмотрела на него с такой горькой нежностью, что Дмитрию стало не по себе. — Ты думаешь, я не вижу? Она уже предложила тебе сделать ремонт в её квартире. В её, Дима! Не в вашей общей. В её!
— Потому что у меня нет квартиры. И она не предложила — я сам вызвался.
— Вызвался работать бесплатно на чужую недвижимость, — мать покачала головой. — А потом она скажет спасибо и найдёт того, кто поумнее.
Дмитрий тогда ушёл, хлопнув дверью. Но слова матери засели занозой. Несколько дней он мучительно думал: а вдруг она права? Вдруг Лена и правда его использует?
Но потом Лена пришла к нему с коробкой.
— Это тебе, — сказала она. — Видела, что твой перфоратор барахлит. Этот — профессиональный. И ещё, — она выложила на стол документы, — я разговаривала с юристом. Мы можем оформить квартиру в совместную собственность после свадьбы. Или ты можешь вписать все расходы на ремонт в брачный договор как свой вклад. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя бесплатным рабочим. Ты делаешь ремонт для нас. Для нашей семьи.
Дмитрий тогда обнял её и понял, что мать ошибается. Лена не хищница. Она просто прямолинейная и честная, и это пугает тех, кто привык к манипуляциям.
— Мне не нужны никакие бумаги! Я люблю тебя и верю тебе!
Они поженились весной. Скромно, только самые близкие. Мать пришла, но держалась отстранённо. На банкете она всё время хмурилась, а когда Лена произнесла тост «за наш общий дом», Дмитрий поймал на лице матери выражение почти физической боли.
После свадьбы начался ремонт. Лена сняла квартиру недалеко, чтобы не мешать, а Дмитрий с утра до ночи работал: сносил старые перегородки, выравнивал стены, менял проводку. Он получал удовольствие от процесса — видел, как хаос превращается в порядок, как пространство обретает форму.
Мать звонила каждый день.
— Ты хоть ешь нормально?
— Ем, мам.
— Она хоть иногда приходит тебе помогать?
— Она работает. И вообще, я сам справляюсь.
— Конечно, справляешься. Ты всегда всё делаешь за всех. — Пауза. — Дима, а ты подумал, что будет, если вы разведётесь?
— Мы не разведёмся.
— Все так говорят. А потом оказываешься на улице. Квартира — её. Ремонт — твой. Справедливо?
— Мам, прекрати!
Но она не прекращала. Каждый звонок — новая порция сомнений, щедро приправленная материнской заботой. «Я хочу, чтобы ты был защищён», «Я не хочу, чтобы тебя снова обманули», «Я же не вечная, кто о тебе позаботится?»
Дмитрий начал отвечать на звонки через раз. Лена заметила, но не говорила ничего — только обнимала его по вечерам крепче, когда он приходил усталый и вымотанный не столько работой, сколько внутренним напряжением.
Ремонт подходил к концу. Квартира преображалась: светлые стены, деревянные акценты, большие окна без тяжёлых штор. Лена ходила между комнатами с блокнотом, планировала расстановку мебели, и её глаза светились.
— Это будет наш дом, — говорила она. — Наш первый настоящий дом.
А потом пришло письмо.
Дмитрий даже не сразу понял, что произошло. Лена прибежала к нему бледная, с распечаткой в руках. Он отложил шпатель, вытер руки и взял бумагу.
«Исковое заявление о признании права собственности на долю в квартире…»
Дальше шёл юридический текст, но суть была проста: мать требовала признать, что Дмитрий имеет право на половину квартиры как компенсацию за вложенный труд и материалы, а поскольку он «не в состоянии защитить свои интересы самостоятельно», она действует от его имени.
— Это что? — только и смог выдавить Дмитрий.
— Это твоя мать пытается отсудить мою квартиру, — голос Лены был ровным, но руки дрожали. — Она наняла юриста. Она собирает чеки на материалы. Она уже опросила соседей, чтобы подтвердить, что ремонт делаешь ты.
— Но я не давал ей разрешения!
— Она действует как «заинтересованное лицо», защищая твои права. Это законно. А знаешь, что самое страшное? — Лена подняла на него глаза, полные слёз. — Что она, может быть, даже выиграет. Потому что формально она права: ты вложил огромные деньги и труд в чужую собственность. А у нас нет ни брачного договора, где это прописано, ни соглашения о разделе расходов. Потому что я тебе доверяла. Потому что думала, мы семья.
Дмитрий почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он бросился к телефону, набрал номер матери. Длинные гудки, потом её спокойный голос:
— Димочка, ну наконец-то. Я уже думала, ты не позвонишь.
— Мама, что ты сделала?!
— Защитила тебя, — в её голосе не было ни капли раскаяния. — Потому что ты сам себя защитить не можешь. Ты работаешь как вол, вкладываешь свои деньги, а она даже не удосужилась оформить твои права. Что будет, когда ремонт закончится? Она тебя выставит за дверь, а ты останешься ни с чем.
— Она моя жена!
— Жена, — мать хмыкнула. — А квартира чья? Её. Деньги на ремонт чьи? Твои. Видишь диспропорцию?
— Это наш общий дом!
— Нет, Дима. Это её дом, в котором ты временно живёшь. И я не позволю тебе снова остаться у разбитого корыта. Я видела, как ты страдал после Кати. Я не позволю повториться этому кошмару.
— Лена — это не Катя!
— Все они одинаковые, — устало сказала мать. — Используют хороших мужчин и выбрасывают. Но я не дам ей тебя использовать. Я подам в суд, и судья признает твои права. А если она тебя любит, она не будет против. Правда ведь?
Дмитрий отключился. Руки тряслись. Лена стояла рядом, и на её лице он увидел не гнев — безграничную усталость.
— Она больна, — сказал он. — Она просто… она не может отпустить.
— А ты можешь? — тихо спросила Лена.
Дмитрий помнил, как в детстве мать защищала его от всего мира. Когда соседские мальчишки дразнили его за неуклюжесть, она шла разбираться с их родителями. Когда учительница поставила несправедливую оценку, она устроила скандал в школе. Когда первая девушка бросила его, мать сидела рядом и гладила по голове: «Она недостойна тебя, Димочка. Ты слишком хороший для этого жестокого мира».
Он привык, что мать о нём заботится. Привык, что мать всегда знает, как лучше. И только сейчас, в тридцать два года, стоя посреди разрушенной квартиры и разрушенной жизни, он понял: она не защищала его. Она держала в клетке.
— Мама считает меня неспособным принимать решения, — сказал он, глядя в пол. — Она так и написала в заявлении: «находится под влиянием». Она думает, что я марионетка. Сначала её, теперь твоя.
— А ты? — спросила Лена. — Ты что думаешь?
Дмитрий поднял голову и посмотрел на жену. На её гордую осанку, на сжатые в кулаки руки, на глаза, в которых ещё теплилась надежда.
— Я думаю, что впервые в жизни принял решение сам. Без маминых советов, без оглядки на чужое мнение. Я выбрал тебя. Я хотел построить с тобой дом. И это было моё решение.
— Хотел? — Лена вцепилась в это слово, как в спасательный круг. — То есть уже не хочешь?
— Хочу, — он сделал шаг к ней. — Но я не знаю, как это исправить. Она наняла юриста. Она собрала доказательства. Она не остановится.
— Значит, ты должен её остановить, — Лена взяла его за руки. — Дима, я не боюсь суда. Я не боюсь потерять деньги. Я боюсь потерять тебя. Потому что, если ты сейчас не остановишь её, она будет вмешиваться в нашу жизнь всегда. В каждое наше решение, в каждую покупку, в воспитание наших детей. Ты готов к этому?
Дети. Они ещё не обсуждали детей всерьёз, но Дмитрий иногда представлял: маленькая девочка с Лениными глазами, или мальчик, которого он научит работать руками. И мать рядом, нашёптывающая: «Ты слишком мягок с ними», «Она неправильно их воспитывает», «Дай мне, я лучше знаю».
Нет. Только не это.
На следующий день Дмитрий поехал к матери. Она открыла дверь с улыбкой, будто ничего не произошло, и сразу повела на кухню, где на столе дымились его любимые пирожки.
— Садись, Димочка. Я знала, что ты придёшь. Хочешь чаю?
— Не хочу, — он остался стоять. — Мама, отзови иск.
Улыбка застыла на её лице.
— Что?
— Отзови иск. Сейчас же. Позвони юристу и скажи, что это ошибка.
— Дима, ты не понимаешь…
— Я всё понимаю! — он повысил голос впервые в жизни. — Ты считаешь меня идиотом, которого надо спасать от самого себя. Ты думаешь, что я не способен принимать решения. Что я ребёнок, за которого надо всё решать.
— Ты и есть ребёнок! — мать вскочила. — Наивный, доверчивый, добрый. Это прекрасные качества, но в этом жестоком мире они делают тебя жертвой!
— Я не жертва! Я взрослый мужчина!
— Взрослый мужчина не работал бы бесплатно на чужую квартиру!
— Это не чужая! Это наша! — Дмитрий тяжело дышал. — И я работал не бесплатно. Я работал для семьи. Для нас с Леной. Для нашего будущего.
— У вас нет будущего, — мать обошла стол, встала перед ним. — Она тебя бросит. Может, не сейчас, может, через год. Но бросит. И у тебя не останется ничего. И ты придёшь ко мне, как всегда. И я, как всегда, буду собирать тебя по кусочкам. Только я уже старая, Дима. Я не вечная. И я хочу знать, что ты защищён, когда меня не станет.
Дмитрий смотрел на мать и вдруг увидел её по-новому: седые волосы, усталые глаза, сутулые плечи. Она правда боялась. Боялась, что он останется один, беззащитный, в мире, который она считала враждебным. И эта любовь, искажённая страхом, превратилась в удушающую хватку.
— Мама, — он взял её за руки, — я тебя люблю. Но ты не можешь жить мою жизнь за меня. Ты не можешь принимать решения за меня. Ты должна отпустить.
— Отпустить? — в её голосе прозвучала боль. — Чтобы она тебя уничтожила?
— Чтобы я научился падать и подниматься сам. Чтобы я стал мужчиной, а не вечным ребёнком под твоим крылом.
— Ты выбираешь её.
— Я выбираю себя, — он отпустил её руки. — И я выбрал Лену. Я взрослый человек, и это моё право. А ты должна это принять. Или потеряешь меня совсем.
Мать отшатнулась, будто он ударил её.
— Ты не можешь так со мной, — прошептала она. — Я всю жизнь тебе посвятила. Всё для тебя. А ты…
— А я благодарен, — Дмитрий чувствовал, как слёзы подступают к горлу, но сдерживался. — Ты была прекрасной матерью. Но сейчас ты делаешь мне больно. Ты разрушаешь мою семью своей заботой. И если ты меня правда любишь, ты это прекратишь.
Долгая пауза. Мать стояла, обхватив себя руками, и Дмитрий видел, как по её лицу пробегают волны эмоций: гнев, обида, непонимание, страх.
— Отзови иск, — повторил он тихо. — Пожалуйста.
— А если я не отзову?
— Тогда я найму своего юриста. И буду в суде свидетельствовать против тебя. Я скажу, что действовал по собственной воле, что никто меня не принуждал, что я сам выбрал вложиться в нашу с Леной квартиру. И я попрошу суд запретить тебе вмешиваться в наши дела. Ты этого хочешь?
Мать медленно опустилась на стул, будто силы оставили её.
— Ты правда меня бросишь, — это был не вопрос.
— Я не брошу. Но я больше не позволю тебе управлять моей жизнью. Мама, я тебя люблю. Но у меня есть жена. И она — моя семья. Первая, главная. А ты… — он присел перед ней, посмотрел в глаза, — ты можешь быть частью этой семьи. Бабушкой для наших детей. Или можешь остаться в стороне, с твоими страхами и претензиями. Это твой выбор.
Мать отозвала иск через три дня. Без объяснений, без извинений. Просто позвонила юристу и сказала, что передумала. Лена встретила эту новость молча, только кивнула и отвернулась к окну.
— Она не изменилась, — сказала Лена вечером, когда они сидели на кухне в полупустой квартире. — Она просто отступила. Но она по-прежнему считает тебя ребёнком, а меня — врагом.
— Я знаю, — Дмитрий смотрел на свои руки, исцарапанные и мозолистые. — Но я не могу её изменить. Я могу изменить только себя. И свою реакцию на неё.
— А ты изменился?
Он посмотрел на жену. На её прямую спину, на гордо поднятую голову, на руки, которые она держала на столе, сжав пальцы.
— Я научился говорить «нет». Это что-то значит?
Лена наконец повернулась к нему, и в её глазах блеснули слёзы.
— Значит всё, — прошептала она.
Он обнял её, и они так и сидели, вдвоём, в недоделанной кухне, среди мешков со шпаклёвкой и банок с краской. Их дом. Их выбор. Их семья.
Ремонт закончили к осени. Мать приехала на новоселье, привезла огромный букет и торт, но держалась отстранённо, будто боялась сказать лишнего. За столом она почти не говорила, только смотрела на сына долгим, грустным взглядом.
Перед уходом она задержалась в прихожей.
— Красиво вышло, — сказала она, глядя на светлые стены и деревянный пол. — Ты всегда умел создавать красоту.
— Спасибо, мам.
— Она… — мать замялась, — она хорошо к тебе относится?
— Да, — Дмитрий улыбнулся. — Очень хорошо.
— Тогда ладно. — Мать натянула пальто, застегнула пуговицы. — Я просто хотела, чтобы ты был счастлив. Всегда хотела только этого.
— Я знаю, — он обнял её, почувствовал, как она напряглась, а потом расслабилась, уткнувшись лицом ему в плечо. — Я знаю, мам. И я счастлив. Правда.
Она ушла, а Дмитрий вернулся в гостиную, где Лена разливала чай для оставшихся гостей. Она посмотрела на него вопросительно, и он кивнул: всё хорошо.
Той ночью, лёжа в кровати в своей новой спальне, они говорили тихо, чтобы не разбудить тишину.
— Думаешь, она смирилась? — спросила Лена.
— Не знаю, — честно ответил Дмитрий. — Но она увидела, что я не сломался. Что я выбрал тебя и не пожалел. Может, это научит её доверять моим решениям.
— А может, она просто ждёт следующего повода.
— Может, — он притянул жену ближе. — Но теперь я знаю, как реагировать. Я больше не тот мальчик, которым можно было манипулировать из лучших побуждений.
— Из лучших побуждений, — Лена грустно усмехнулась. — Знаешь, иногда любовь бывает страшнее ненависти. Потому что против ненависти можно защищаться, не чувствуя вины. А любовь… любовь заставляет сомневаться.
— Она меня любит, — сказал Дмитрий. — Но я люблю тебя. И одно не отменяет другое. Просто теперь я расставил приоритеты. Ты — первая. Всегда.
Лена повернулась к нему лицом, провела рукой по его щеке.
— Мне жаль, что тебе пришлось выбирать.
— Мне тоже. Но я не жалею о своём выборе.
