Отец, Андрей, поставил свою пустую чашку на стол с глухим стуком, который заставил всех вздрогнуть.
— Ну что ж, дети, — начал он, обводя гостиную тяжелым взглядом хозяина положения.
Света, старшая, инстинктивно прижала к себе диванную подушку. Никита, брат, с неохотой отложил телефон. Только Катя сидела неподвижно, сложив руки на коленях, словно заранее извиняясь за занимаемое пространство. Она всегда была самой тихой.
— Как вы знаете, у нас с матерью на работе был, скажем так, прорывной проект. Очень удачный.
Мать, Ольга, кивнула с плохо скрываемым торжеством. Она окинула взглядом своих детей, и на Кате ее взгляд задержался на долю секунды дольше, с оттенком какой-то снисходительной жалости.
— Мы решили, что пора и вам помочь по-крупному, — продолжил отец. — Света, у тебя семья, дети, лето на носу. Мы покупаем вам дачу под Клином.
Света ахнула, закрыв рот рукой. Её муж, Егор, сидевший рядом, расплылся в широкой, благодарной улыбке.
— Никита, — отец перевел взгляд на сына, — тебе для статуса и для жизни нужна мобильность. Новая машина бизнес-класса ждет тебя в салоне.
Брат присвистнул, и его лицо мгновенно приняло самодовольное выражение. Он откинулся на спинку дивана, уже представляя себя за рулем.
Воздух в комнате загустел от чужого, бьющего через край счастья. Катя чувствовала себя так, словно смотрит хорошо снятое кино про чужую, благополучную жизнь.
— Катя, — мать повернулась к ней, и её голос приобрел мягкие, обволакивающие интонации, которые Катя с детства знала как предвестников очередной «небольшой» просьбы. — А для тебя у нас особая, самая важная роль.
Отец подхватил, придавая моменту максимальной весомости:
— Сестре — дача, брату — машина. А тебе достается главное. Забота.
Катя медленно подняла на них глаза.
— Бабушка Елизавета Петровна совсем плоха, — вздохнула мать. — Лекарства, уход, постоянное внимание. Мы же понимаем, у Светы дети, у Никиты карьера. А ты у нас одна, жизнь у тебя простая, устоявшаяся. И ты всегда лучше всех с ней ладила.
— Так что забота о бабушке и оплата её счетов, если таковые имеются, теперь полностью на тебе, — заключил отец тоном, не терпящим возражений. — Поздравляем.
Он сказал это так, будто вручал ей невидимую медаль за многолетнюю безотказность.
Никита по-свойски хлопнул её по плечу.
— Ты справишься, Катюх, ты у нас сильная.
— Да, милая, ты наша опора, — проворковала Света, уже мысленно выбирая цвет занавесок для своей новой дачи.
Катя ничего не ответила. Она просто молча встала.
— Мне нужно идти, — тихо сказала она, чувствуя, как взгляды всех присутствующих провожают ее со смесью облегчения и жалости.
В квартире бабушки пахло лекарствами, залежавшейся пылью и чем-то кислым, неуловимо-печальным. Этот запах въедался в одежду и волосы, становясь частью тебя.
Елизавета Петровна сидела в старом, продавленном кресле, укрытая выцветшим пледом. Её глаза, когда-то васильковые, теперь казались белесыми, но взгляд оставался цепким и острым, как игла.
— Прислали? — спросила она без предисловий, едва Катя переступила порог. Голос был скрипучим, но в нем не было старческой немощи.
— Я сама пришла, бабушка, — ответила Катя, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Не ври мне, Катерина. Я их всех насквозь вижу уже лет сорок. Празднуют, поди? Делят шкуру неубитого медведя.
Катя промолчала, проходя на кухню. Она знала — спорить бесполезно. Бабушка всегда обладала пугающей проницательностью.
— Они считают, что у меня долги, — донеслось из комнаты. — Уверены, что я в нищете тут помираю, и им придется за похороны платить.
— Я буду помогать, — твердо сказала Катя, наливая воду в старый эмалированный чайник.
— Помогать? — усмехнулась Елизавета Петровна. — Они тебя не помогать прислали. Они тебя сослали. Отдали в пожизненное услужение за ненадобностью.
Катя поставила чайник на плиту. Она знала, что бабушка права. Но принять эту правду, произнесенную вслух, было слишком больно.
Проходили недели, сливаясь в один бесконечный день. Катя уволилась со своей бесперспективной работы, где на ней тоже все ездили. Она научилась делать уколы, разбираться в сложных схемах приема лекарств, готовить безвкусные диетические блюда, которые бабушка почти не ела.
Родственники звонили редко. Света присылала фотографии с дачи. Никита хвастался скоростью новой машины. Они никогда не спрашивали, как Катя. Они спрашивали: «Ну как там бабушка?» Будто она была не человеком, а объектом, который Катя обязана содержать в порядке до истечения срока годности.
Однажды вечером Елизавета Петровна почувствовала себя лучше. Она попросила Катю сесть рядом.
— Твой дед, Фёдор, умный мужик был, — неожиданно начала она. — Не чета нынешним. Он еще в девяностых понял, куда ветер дует. Он не был святым, Катя, но он был человеком слова. Этого у него было не отнять.
Она смотрела куда-то в стену, будто видела там прошлое.
— Все деньги несли в банки, в пирамиды. А он меня заставил бумаги покупать. Акции. Говорил: «Лиза, это наше будущее. Не трогай их, пусть лежат».
— Твоя мать, Ольга, всегда считала нас нищими. И я ей не перечила. Зачем? Чтобы она со своей семейкой ждала моей смерти еще сильнее?
Бабушка повернула голову и посмотрела прямо в глаза Кате.
— Я хотела всё оставить ей. По привычке. Но она не звонила мне полгода, пока не понадобилось пристроить меня в твои руки. Она свой выбор сделала.
Она протянула Кате дрожащую руку.
— А ты — мой выбор, Катенька. Достань из шкафа зеленую папку. Пора тебе узнать, какое наследство тебе на самом деле оставили.
Катя достала папку. Она думала, что внутри долговые расписки. Может, тысяч сто долга. Может, двести.
Она развязала тесемки. Руки слегка дрожали.
Под брокерскими отчетами с цифрами, от которых кружилась голова, лежали старые бумаги. Выписки, свидетельства, договоры. Катя пробегала глазами по строчкам: «Сбербанк», «Газпром», «Норникель». Цифры складывались в сумму, которую её мозг отказывался воспринимать.
Она подняла глаза на бабушку.
— Думала, я тебе долги оставляю? — спросила Елизавета Петровна. — Твои родители тоже так думают. Пусть думают.
Катя снова опустила взгляд на бумаги.
— Дед Федя научил меня. После его смерти я продолжила. Это было… интересно. Как игра. Ставишь на одну лошадку, а выигрывает другая.
— Но зачем… зачем вы всё это скрывали?
— А кому мне было рассказывать? Ольге? Чтобы она тут же потребовала свою долю на «неотложные нужды»? Или Никите, чтобы он просадил всё за год на свои игрушки? Деньги любят тишину, Катя. И умных хозяев. Я ждала. Смотрела, кто из вас человек, а кто — потребитель.
Катя закрыла папку. Ответственность, которая на неё свалилась, была тяжелее любой бедности.
— Я не знаю, что с этим делать…
— Для начала — молчи, — твердо сказала бабушка. — Ни единого слова никому. Это теперь твое. А что с этим делать — решишь. У тебя, в отличие от них, есть душа. Ты придумаешь что-то стоящее.
На следующий день позвонила мать.
— Катюша, привет! Ну как вы там с бабулей? Слушай, тут такое дело… На даче столько расходов! А у Никиты страховка на машину выросла. Я вот о чём подумала… Может, у бабушки остались какие-то сбережения? На похороны, может быть? Нам бы сейчас любая копейка помогла. Посмотри, поспрашивай её аккуратно.
Катя слушала и физически ощущала, как между ней и матерью растет ледяная стена.
— Я не думаю, что у неё что-то есть, мама.
— Да что ты понимаешь! — раздраженно бросила мать. — Ищи лучше!
Вечером она рассказала обо всем бабушке.
— Я же говорила. Стервятники, — беззлобно констатировала та. — Не бойся их, девочка. Теперь ты сильнее.
Эта фраза стала для Кати точкой опоры. Ночами, когда бабушка спала, Катя сидела с ноутбуком на кухне. Она читала про котировки, дивиденды, голубые фишки. Она нашла контакты нотариуса и финансового консультанта. Просто сохранила их. На всякий случай.
Первым приехал Никита.
— Катюх, привет! Поцарапал тачку. Нужно двести тысяч. Срочно. Я знаю, у бабки есть. Давай, не жмись.
Раньше Катя бы растерялась. Но сейчас она спокойно встретила его взгляд.
— У неё нет таких денег, Никита.
— Да ладно! Ты плохо искала. Давай вместе посмотрим.
Он встал и направился к шкафу. Катя молча преградила ему путь.
— Не надо.
Никита опешил.
— Ты чего? С ума сошла? Это и моя бабушка тоже!
— Ты не видел её полгода. А теперь приехал обыскивать её дом. Уходи, Никита.
Он попытался оттолкнуть её, но Катя не сдвинулась. Она смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде было что-то новое. Что-то, что заставило его отступить.
— Пожалеешь, — злобно прошипел он и ушел.
Через два дня они приехали все вместе. Отец, мать и Света.
— Екатерина, что здесь происходит? — с порога начал отец.
— Он приехал искать деньги, — спокойно ответила Катя.
— И правильно! — воскликнула Света. — Мы все имеем право на эти деньги! Мы её семья!
— Семья, которая сплавила её умирать с самой бедной и безотказной родственницей? — спросила Катя.
Они замолчали, пораженные.
— Мы доверили тебе заботу! — опомнился отец. — А ты, похоже, решила всё присвоить себе!
И тут из комнаты раздался слабый, но четкий голос Елизаветы Петровны:
— Убирайтесь. Вон из моего дома. У меня только одна внучка. Катя. А вас я не знаю.
Когда за ними закрылась дверь, бабушка тяжело опустилась в кресло.
— Ну вот, — сказала она, тяжело дыша. — Теперь начнется война.
— Мы справимся, — ответила Катя.
В тот же вечер она позвонила по одному из сохраненных номеров.
Через несколько месяцев Елизаветы Петровны не стало. На похоронах семья держалась в стороне. Нотариус лишь зачитал, что всё имущество, включая квартиру, Елизавета Петровна Соколова оставила своей внучке, Екатерине Андреевне Соколовой. О ценных бумагах не было ни слова — бабушка успела перевести всё на Катю через дарственную.
Когда формальности были закончены, мать подошла к Кате.
— Мы будем оспаривать. Ты обманула больную старуху.
— Вы сами отдали мне её, мама, — тихо ответила Катя. — Отдали вместе со всеми «долгами». Я просто приняла ваш подарок.
Суд они проиграли. Катя не стала с ними воевать. Она продала всё, часть денег положила на защищенный счет, а на оставшуюся сумму купила старый загородный дом с большим участком.
Первый год был адом. Бесконечные согласования, недобросовестные подрядчики, поиск персонала, который бы относился к старикам как к людям, а не как к объектам ухода.
Катя почти не спала, она училась на ходу — менеджменту, бухгалтерии, основам гериатрии. Тихая девочка умирала в ней каждый день, уступая место женщине, которая не имела права на ошибку.
Через два года на месте старого дома стоял пансионат. «Дом у старой яблони». Для одиноких стариков. Для тех, от кого отказались их успешные дети.
Прошло еще три года. «Дом у старой яблони» процветал. Однажды летним днем, когда Катя обсуждала с садовником новую клумбу, охранник сообщил по рации: «Екатерина Андреевна, к вам посетитель. Ваша мать».
Ольга стояла на крыльце, и Катя с трудом узнала ее. Она выглядела старше своих лет.
— Здравствуй, Катя, — сказала она. — А ты… неплохо устроилась.
Они сели в её кабинете.
— Мы на грани, — начала Ольга. — Отец потерял работу. У Никиты огромные проблемы с коллекторами. Дачу Светы пришлось продать. Ты должна нам помочь. У тебя столько денег… Ты обязана поделиться с семьей. Это твой долг.
Катя долго молчала.
— Долг? Мой единственный долг был перед бабушкой. И я его выполнила. Вы сами мне его вручили.
— Но это же мы! Твои родители!
— Мои родители решили, что дача и машина важнее, чем я. Я не дам вам денег, мама.
— Ты… чудовище, — прошептала Ольга.
— Нет. Я просто усвоила ваш главный урок: каждый получает то, что заслужил своим отношением.
Катя встала.
— Деньги я вам не дам. Они нужны здесь. Но я могу сделать вам другое предложение. Когда придет время, и вы не сможете сами о себе заботиться, я готова предоставить вам две комнаты в этом доме. На общих основаниях. У вас будет крыша над головой, еда и уход.
Ольга смотрела на нее, не веря своим ушам.
— Ты… предлагаешь нам место в своей богадельне?
— Я предлагаю вам заботу, — поправила Катя. — Ту самую, которую вы когда-то «подарили» мне. Это единственное наследство, которое я могу вам вернуть.
Ольга выбежала, хлопнув дверью. Катя осталась одна. Она не чувствовала себя победительницей. Она просто расставила всё по своим местам.
***
Спасибо за прочтение! На этом рассказ закончен, но если вы хотите поддержать меня рублём и прочитать продолжение, то прошу читайте дальше, большое спасибо! 
Эпилог
Прошло полтора года с того визита. «Дом у старой яблони» расширился — Катя открыла второй корпус, где жили уже двадцать пять человек.
Её имя стали упоминать в профильных изданиях как пример социального предпринимательства. Местные власти предложили сотрудничество по программе поддержки одиноких пожилых.
Катя научилась не думать о семье. Боль притупилась, превратившись в шрам, который ноет только по ночам.
В то утро она, как обычно, разбирала почту. Среди счетов и деловых писем лежал официальный конверт с логотипом налоговой службы.
Катя вскрыла его, ожидая очередной рутинной проверки.
«Уведомление о проверке в отношении ИП Соколовой Е.А. на основании поступившего заявления о фиктивном характере деятельности и нецелевом использовании средств…»
Пальцы похолодели.
Она перелистнула страницу. Там было приложение — копия анонимного заявления с подробным описанием «схемы».
Кто-то утверждал, что пансионат — прикрытие для обналичивания денег, что постояльцы фиктивные, что документы подделаны, а реальные старики содержатся в ужасных условиях.
К заявлению прилагались фотографии. Катя с трудом узнала свой пансионат — снимки были сделаны так, что светлые комнаты выглядели мрачными, а случайно попавшая в кадр старая садовая мебель казалась свалкой мусора.
На следующий день приехала комиссия. Налоговая, пожарная, санэпидемстанция, прокуратура. Они проверяли каждый документ, каждую квитанцию, опрашивали постояльцев.
Катя держалась спокойно. У неё было всё в порядке — каждая копейка учтена, каждый документ на месте.
Но через три дня её вызвали в прокуратуру.
— Екатерина Андреевна, — следователь, женщина средних лет со строгим лицом, положила перед ней папку. — У нас есть показания родственников постояльцев. Трое из них утверждают, что вы требовали от них дополнительные неофициальные платежи. Наличными.
— Это ложь, — ровно сказала Катя.
— Возможно. Но есть ещё кое-что.
Следователь открыла ноутбук и повернула экран к Кате. Там был форум, популярный городской паблик в соцсетях. Пост с кричащим заголовком: «Элитная богадельня или клетка? Страшная правда о «Доме у старой яблони»».
Под постом — десятки комментариев от «родственников», жалующихся на плохое обращение, грязь, хамство персонала. К комментариям прилагались фотографии — явно старые, выдранные из контекста, но выглядевшие убедительно.
— Мы обязаны проверить, — сказала следователь. — На время проверки деятельность пансионата приостанавливается.
— Но люди! — впервые за весь разговор Катя повысила голос. — У них нет другого дома!
— Мы связались с социальными службами. Их временно разместят в других учреждениях.
Катя вышла из прокуратуры, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Она села в машину и достала телефон. Дрожащими пальцами открыла тот самый пост.
И тут увидела имя автора паблика.
Никита Соколов.
Она пролистала комментарии дальше. Среди фейковых аккаунтов мелькали знакомые имена: подруга Светы, бывший коллега отца, даже дальняя тётя, с которой Катя виделась один раз в жизни.
Это была спланированная атака.
Вечером ей позвонил адвокат, Михаил Борисович.
— Екатерина Андреевна, я разобрался. Заявление в налоговую подал ваш отец. От имени «обеспокоенного гражданина», но почерк его — юридически грамотный, бьёт точно по болевым точкам.
Жалобы от родственников постояльцев — тоже организованы. Им заплатили. Небольшие суммы, но для многих этого хватило.
— Зачем? — выдохнула Катя. — Зачем им это?
— Месть? Зависть? — он помолчал. — Или… они хотят вас сломать. Если пансионат закроется, если вас признают мошенницей, всё имущество пойдёт на компенсации и штрафы. А потом… кто будет наследником? Ближайшие родственники.
Катя молчала.
— Они не хотят денег сейчас, — продолжал Михаил Борисович. — Они хотят уничтожить вас. А потом забрать всё, что останется.
Катя положила трубку. Села на пол прямо в коридоре своего пустеющего пансионата — постояльцев уже начали увозить.
Она думала о бабушке. О её словах: «Теперь ты сильнее».
Но впервые за годы Катя почувствовала, что силы недостаточно.
На следующее утро в дверь позвонили. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме.
— Екатерина Андреевна Соколова?
— Да.
— Меня зовут Глеб Святославович Ершов. Я представляю интересы фонда «Достойная старость». Мы следим за вашей деятельностью уже год. И за тем, что сейчас происходит, — тоже.
Он протянул ей визитку.
— У вас два пути. Первый — воевать в одиночку и, скорее всего, проиграть. Система работает против вас, а у ваших родственников, судя по всему, есть связи и деньги на эту войну.
— А второй?
Мужчина улыбнулся. Улыбка была холодной, деловой.
— Принять нашу помощь. Мы умеем воевать. И у нас есть ресурсы, которых у вас нет. Но взамен…
— Взамен что?
— Взамен вы станете частью нашей системы. «Дом у старой яблони» войдёт в сеть. Вы останетесь директором, но решения будете принимать не одна. Зато вас больше никто не тронет.
Катя смотрела на визитку. Фонд «Достойная старость». Адрес в Москве. Телефон. Всё выглядело солидно.
— А если я откажусь?
Глеб Святославович пожал плечами.
— Тогда желаю удачи. Вы сильная женщина, но против системы в одиночку не выстоять. Ваши родственники уже запустили процесс. Остановить его можно, только если у вас будут союзники посерьёзнее.
Он развернулся, чтобы уйти, но на пороге обернулся:
— У вас три дня на размышление. После — предложение сгорит.
Катя закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
Впервые за долгое время она не знала, что делать.
Бабушка оставила ей деньги и силу. Но оставила ли она ей мудрость понять, кому можно доверять?
И что будет, если она снова выберет неправильно?
Телефон завибрировал. Сообщение от неизвестного номера:
«Сдавайся, Катюха. Всё равно проиграешь. Хватит строить из себя святую. Папа».
Три дня.
Три дня, чтобы решить: остаться той тихой Катей, которую все привыкли затаптывать, или стать кем-то другим. Кем-то, кого она сама пока не знала.
Но одно она поняла точно: война только началась.
И на этот раз она не собиралась проигрывать.
