Катя сидела на краю дивана в гостиной и смотрела, как трёхлетний Стасик строит башню из кубиков на ковре. Октябрьское солнце светило через окно, но в доме свекрови всегда было прохладно. Валентина Григорьевна экономила на отоплении, говоря, что газ дорогой, а закаляться полезно.
После развода прошло уже полгода. Бывший муж Максим исчез из жизни сына, словно растворился в воздухе. Никаких алиментов, никаких звонков, никаких попыток увидеться. Катя подавала в суд, но исполнительная служба только разводила руками — Максим нигде официально не работал.
Квартиру пришлось продать — кредит за неё висел на обоих супругах, а платить Катя одна не могла. После раздела долгов и выплаты банку осталась смехотворная сумма, которой хватило разве что на самое необходимое для Стасика.
— Мамочка, смотри! — Стасик показал на свою постройку. — Это замок для принцессы!
Катя улыбнулась и погладила сына по голове. Валентина Григорьевна вошла в комнату с пылесосом и недовольно цокнула языком.
— Опять разбросал игрушки по всей комнате. Екатерина, следи за ребёнком. У меня порядок в доме должен быть.
Катя поднялась и начала собирать кубики. Стасик расстроился и надул губы, но не стал капризничать — привык уже к бабушкиным требованиям.
За эти полгода Катя научилась молчать. Когда свекровь критиковала её одежду, когда делала замечания по поводу того, как Катя готовит или убирает, когда постоянно вмешивалась в воспитание Стасика. Крыша над головой стоила дорого — своей гордости.
Валентина Григорьевна работала медсестрой в поликлинике и считала себя экспертом во всём, что касается детей. Каждый день Кате приходилось выслушивать лекции о правильном питании, режиме дня и развитии ребёнка.
— Ты суп недосолила, — заявила свекровь во время обеда, попробовав первую ложку. — Стасику нужно больше соли для роста. А мясо жёсткое. Надо было дольше тушить.
Катя кивнула и молча доела свою порцию. Стасик тем временем старательно выковыривал морковку из тарелки и складывал на край.
— Стасик, не играй с едой! — строго сказала Валентина Григорьевна. — Морковь полезная, в ней витамины. Доедай всё до конца.
— Не хочу морковку, бабуля, — тихо пробормотал мальчик.
— Хочешь не хочешь, а доедать будешь. Екатерина, почему разрешаешь капризы? В моё время дети всё подчистую съедали и спасибо говорили.
Катя посмотрела на сына и тихо сказала:
— Стасик, попробуй ещё немножко. За маму.
Мальчик послушно взял ложку. Валентина Григорьевна одобрительно кивнула.
После обеда Катя мыла посуду, а свекровь устроилась в кресле с газетой. Стасик играл на полу с машинками, тихо жужжа и изображая моторы.
— Екатерина, — позвала Валентина Григорьевна, не отрываясь от газеты. — Завтра пойдёшь в поликлинику со Стасиком. Врач сказала, что нужно показать горло. И прививку делать пора.
— Какую прививку? — удивилась Катя. — Мы же недавно были у педиатра.
— От гриппа. Сезон начинается, а мальчик слабенький. Лучше перестраховаться.
Катя хотела возразить, что Стасик вовсе не слабенький и болеет не чаще других детей, но промолчала. Валентина Григорьевна имела твёрдое мнение по любому вопросу и переубедить её было невозможно.
Вечером, когда Стасик уже спал, Катя сидела на кухне и пила чай. Валентина Григорьевна присела рядом и внимательно посмотрела на невестку.
— Слушай, Екатерина, — начала свекровь. — Мне кажется, тебе пора подумать о работе. Стасику скоро в садик, нечего дома сидеть.
Катя подняла глаза от чашки. После развода свекровь впервые заговорила о её трудоустройстве.
— Я ищу, Валентина Григорьевна. Но с ребёнком сложно найти что-то подходящее.
— Найдёшь, если захочешь. Моя подруга Зинаида Петровна в магазине работает, говорит, продавцы требуются. Зарплата небольшая, но хоть что-то.
— А Стасик?
— Стасик при мне будет. Я же на пенсии, времени полно. Только чтобы на еду и одежду ему хватало. А то всё на мне висит.
Катя кивнула. Валентина Григорьевна действительно покупала продукты и оплачивала коммунальные услуги, хотя постоянно напоминала об этом.
Следующая неделя прошла в обычном режиме. Катя водила Стасика на прогулки в парк, готовила обед, убирала квартиру. Валентина Григорьевна работала в первую смену и возвращалась домой к обеду, усталая и раздражённая.
— Екатерина! — крикнула свекровь, едва переступив порог. — Где мои тапочки? Почему они не на месте?
Катя выглянула из кухни. Тапочки стояли у двери, как обычно.
— Вот они, Валентина Григорьевна. На обычном месте.
— Не на том! Они должны стоять носками к двери, а не как попало! Сколько раз говорить?
Валентина Григорьевна переставила тапочки и недовольно покачала головой. Катя вернулась к плите, где готовила макароны с котлетами.
— И почему так воняет? — продолжила свекровь, принюхиваясь. — Что ты там жарила?
— Котлеты. Обычные, мясные.
— В следующий раз меньше масла лей. И вытяжку включай, а то весь дом прокоптила.
Стасик сидел за столом и рисовал в альбоме. Валентина Григорьевна подошла к внуку и посмотрела на рисунок.
— Что это такое? — спросила бабушка.
— Дом, — ответил Стасик. — Большой дом, где мы с мамой будем жить.
— Глупости. Зачем вам большой дом? Здесь и так хорошо. И рисуешь криво. Дома такие не бывают.
Мальчик расстроился и положил карандаш. Катя подошла и обняла сына.
— Красивый дом, Стасик. Очень красивый.
— Не балуй ребёнка, — одёрнула Валентина Григорьевна. — От похвалы толку нет. Надо учить рисовать правильно, а не восхищаться каляками-маляками.
В выходные Валентина Григорьевна решила устроить генеральную уборку. Катя проснулась от звука работающего пылесоса и шума передвигаемой мебели. Стасик тоже проснулся и заплакал от резких звуков.
— Вставайте! — крикнула свекровь. — День на дворе, а вы спите до обеда!
Катя взглянула на часы — было восемь утра. В будни Валентина Григорьевна уходила на работу в семь, и они со Стасиком могли спокойно позавтракать и собраться. В выходные такой роскоши не было.
— Екатерина, убирай вещи из шкафа в коридоре. Буду мыть полки.
Катя послушно достала свои куртки и пальто, сложила в тазик. Валентина Григорьевна протирала полки влажной тряпкой и бормотала что-то недовольное.
— Сколько у тебя тряпок! — воскликнула свекровь, натолкнувшись на стопку детских вещей Стасика. — Зачем столько хранить? Мальчик из них вырос уже.
— Может, ещё пригодятся, — тихо сказала Катя.
— Кому пригодятся? Место занимают. Лучше выбросить или отдать кому-нибудь.
Катя не стала спорить, хотя каждая вещичка была ей дорога. Первые костюмчики Стасика, шапочки, которые она сама вязала, маленькие носочки — всё это напоминало о счастливом времени, когда сын только родился.
Валентина Григорьевна продолжала перебирать содержимое шкафа. Вдруг в руках свекрови оказалась небольшая коробочка, которую Катя хранила на верхней полке.
— А это что такое? — спросила Валентина Григорьевна, открывая коробку.
Внутри лежали фотографии, письма и маленькие сувениры — память о жизни до замужества и первых годах брака, когда всё ещё казалось прекрасным.
— Это мои личные вещи, — сказала Катя, протягивая руку к коробке.
— Хлам какой-то. Зачем хранить? — Валентина Григорьевна начала перебирать фотографии. — Максим на всех снимках. После развода что это держать?
— Валентина Григорьевна, отдайте, пожалуйста. Не трогайте мои вещи.
Катя нахмурилась и наклонила голову набок, не понимая, какое право имеет свекровь рыться в личных воспоминаниях. Внутри поднималась волна возмущения, которую уже невозможно было сдержать.
— Как это не трогать? — Валентина Григорьевна покраснела лицом. — В моём доме я что хочу, то и делаю! А ты здесь временно! Стасик мне внук, а ты — никто!
Слова ударили Катю как пощёчина. Временно. Никто. Всё, что она делала для этого дома, вся благодарность за предоставленное жильё, вся её осторожность и терпение — ничего не значило.
Валентина Григорьевна схватила Катю за руку и потащила к выходу. Стасик стоял посреди коридора с широко открытыми глазами и не понимал, что происходит.
— Мама! — закричал мальчик, когда увидел, что бабушка выталкивает мать за дверь.
— Стасик остается! — заявила Валентина Григорьевна. — А ты убирайся! В моём доме порядок нужен, а не чужие люди со своими фотографиями!
Дверь захлопнулась. Катя осталась на лестничной площадке в домашних тапочках и халате, а за дверью плакал её маленький сын.
Катя прислонилась к стене и закрыла глаза. Слёзы Стасика за дверью разрывали сердце, но стучать и умолять свекровь открыть дверь Катя не собиралась. Валентина Григорьевна добилась того, чего хотела — показала, кто в доме хозяин.
— Мамочка! — кричал Стасик. — Где мамочка?
Катя тихо постучала в дверь и сказала:
— Стасик, мама здесь. Всё хорошо. Бабушка откроет дверь, и мы поговорим.
— Никого я не открою! — крикнула Валентина Григорьевна из-за двери. — Пусть думает, где ей жить дальше!
— Валентина Григорьевна, отдайте мне сына. Мне нужно одеться и взять документы.
— Стасик остается со мной! А ты иди куда хочешь!
Катя поняла, что свекровь настроена серьёзно. За эти полгода Валентина Григорьевна привязалась к внуку и теперь считала его своей собственностью. Но ребёнок — не вещь, которую можно удерживать силой.
Катя спустилась к соседке Ольге Васильевне, которая жила этажом ниже. Пожилая женщина открыла дверь и удивилась, увидев Катю в халате.
— Что случилось, дочка?
— Ольга Васильевна, можно у вас телефон? Мне нужно вызвать участкового. Свекровь не отдаёт мне ребёнка.
Соседка пустила Катю в квартиру и дала телефон. Участковый Сергей Николаевич знал эту семью — не раз приходилось разбираться с жалобами Валентины Григорьевны на соседей.
— Сейчас приеду, — сказал полицейский. — Только оденьтесь как-то.
Ольга Васильевна дала Кате старую кофту и спортивные штаны. Через полчаса на лестничной площадке появился участковый — мужчина средних лет с усталым лицом.
— В чём дело? — спросил Сергей Николаевич.
Катя коротко объяснила ситуацию. Полицейский постучал в дверь квартиры Валентины Григорьевны.
— Валентина Григорьевна, откройте. Участковый.
Дверь открылась. Валентина Григорьевна стояла на пороге с красным от возмущения лицом, а за её спиной прятался заплаканный Стасик.
— Сергей Николаевич! Наконец-то! Заберите эту особу! Выгнала я её из дома, а та не уходит!
— Валентина Григорьевна, ребёнок должен быть с матерью. Это закон.
— Какая мать? Она никто! Максим с ней развёлся, значит, и к нам отношения никакого не имеет!
— Отношение к внуку имеет самое прямое. Отдавайте мальчика.
Стасик выбежал из-за бабушкиной спины и бросился к матери. Катя обняла сына и почувствовала, как напряжение наконец отпускает.
— Мама, не уходи больше, — прошептал мальчик.
— Не уйду, — пообещала Катя.
Сергей Николаевич дал Кате возможность собрать документы и необходимые вещи. Валентина Григорьевна стояла в коридоре и молча смотрела, как невестка складывает детскую одежду в сумку.
— И куда вы пойдёте? — наконец спросила свекровь. — На улице жить будете?
— Не ваша забота, — коротко ответила Катя.
На самом деле Катя не знала, куда идти. Денег было совсем немного, а снять даже комнату в их городе стоило дорого. Но оставаться в доме, где её унижали и считали никем, Катя больше не собиралась.
— Можете пока у меня переночевать, — предложила Ольга Васильевна, когда участковый ушёл. — На диване. А завтра что-нибудь придумаете.
Катя с благодарностью приняла предложение. Вечером, когда Стасик уснул на диване у соседки, Катя сидела на кухне и пила чай с Ольгой Васильевной.
— Не расстраивайтесь так, — сказала пожилая женщина. — Валентина Григорьевна просто привыкла всеми командовать. После смерти мужа совсем озлобилась.
— Я полгода всё терпела, думала, что должна быть благодарна, — призналась Катя. — А сегодня поняла: никому я ничего не должна.
— Правильно поняли. Своя жизнь дороже чужих капризов.
На следующий день Катя обзванивала всех знакомых. Большинство извинялись и говорили, что не могут помочь с жильём. Но вечером позвонила Света — девушка, с которой Катя работала до декрета.
— Слушай, у меня мама сдаёт комнату в коммуналке, — сказала Света. — Недорого. Правда, условия не ахти, но чисто. Хочешь посмотреть?
Катя с Стасиком поехала смотреть комнату. Коммунальная квартира находилась в старом доме на окраине города. Комната была небольшая, метров двенадцать, с одним окном и старой мебелью. Кухня общая, туалет и ванная тоже общие. Но хозяйка, Зинаида Петровна, показалась доброй женщиной.
— Ребёнок не помеха, — сказала Зинаида Петровна. — У меня самой трое внуков. Только за порядком следите и соседей не беспокойте.
Арендная плата была подъёмной. Катя внесла залог и в тот же день перевезла свои нехитрые пожитки.
— Мама, а здесь мы будем жить? — спросил Стасик, оглядывая новое жилище.
— Да, сынок. Здесь наш дом.
— А бабушка придёт к нам?
— Если захочет увидеться, то придёт. Но жить мы будем сами.
Стасик кивнул и начал доставать игрушки из сумки. Катя смотрела на сына и впервые за долгое время почувствовала спокойствие.
Первые дни были трудными. Катя привыкала к новому режиму: утром отводить Стасика в садик, потом бежать на работу продавцом в магазин, вечером забирать сына, готовить ужин на общей кухне, купать в общей ванной. Но никто не делал замечаний, не критиковал её действия, не указывал, как правильно жить.
Зинаида Петровна оказалась понимающей хозяйкой. Когда Стасик заболел, женщина даже предложила сидеть с ним, пока Катя на работе.
— У меня опыт большой, — сказала Зинаида Петровна. — Своих детей вырастила, теперь внуков нянчу.
Через неделю позвонила Валентина Григорьевна. Голос свекрови звучал недовольно.
— Алло, Екатерина? Это я.
— Слушаю.
— Где мой внук? Почему не приводишь?
— Стасик дома. Если хотите увидеться, можем встретиться в парке или у вас.
— Как это у меня? Приводи сюда жить. Достаточно побаловались самостоятельностью.
Катя помолчала. Ещё неделю назад такой разговор привёл бы её в панику. А сейчас слова свекрови казались просто шумом.
— Валентина Григорьевна, жить с вами я больше не буду. Если хотите видеть Стасика, приезжайте к нам или встречаемся на нейтральной территории.
— Что значит не будешь? Да как ты смеешь?
— Смею. Увидеться можете, но диктовать мне, как жить, больше не будете.
Катя положила трубку. Руки слегка дрожали, но внутри была уверенность: правильное решение принято.
Валентина Григорьевна звонила ещё несколько раз, требуя возвращения внука, обещая прощение и угрожая лишением всего. Катя отвечала коротко и спокойно: встречи возможны, возвращение — нет.
Через месяц жизнь наладилась. Стасик привык к новому дому и даже подружился с соседскими детьми. Катя освоилась на работе, получила первую зарплату и поняла: жить можно и без чужой помощи.
— Мама, а мы теперь всегда здесь будем жить? — спросил Стасик как-то вечером, когда Катя читала ему сказку перед сном.
— Пока да, сынок. А потом, может быть, найдём что-то лучше.
— А к бабушке не вернёмся?
— Нет, Стасик. Мы теперь живём сами.
— Хорошо, — сказал мальчик и крепко обнял мать.
Катя поцеловала сына в лоб и выключила свет. В соседних комнатах жили обычные люди: пожилая учительница Вера Ивановна, молодая пара с грудным ребёнком, студент Андрей. Никто не вмешивался в чужие дела, но все были готовы помочь, если нужно.
Вечерами, когда Стасик засыпал, Катя сидела у окна и смотрела на огни города. Комната была маленькой, мебель старой, удобств мало. Но это был её дом, где её никто не называл никем, где можно было жить по своим правилам.
Валентина Григорьевна так и не приехала посмотреть на новое жилище внука. Через два месяца прислала с соседкой коробку детской одежды и больше не звонила. Видимо, поняла: внук всё равно не вернётся к бабушке, которая выгнала его мать.
А Катя поняла главное: лучше жить бедно, но свободно, чем в достатке, но в унижении. Стасик рос спокойным и весёлым ребёнком, не слыша каждый день критики и замечаний. И это было дороже любых удобств.
Когда наступила весна, Катя получила повышение в магазине. Зарплата увеличилась, появилась возможность откладывать деньги на собственное жильё. Не скоро, но цель была ясная.
— Мама, а когда мы будем жить в своей квартире? — спросил Стасик.
— Скоро, сынок. Мы накопим денег и купим нашу квартиру.
— Большую?
— Не очень большую, но нашу. Где никто не будет нам говорить, как жить.
Стасик кивнул и побежал играть с друзьями во дворе. А Катя смотрела ему вслед и думала: самое главное в жизни — не потерять собственное достоинство. Даже ради крыши над головой.
