Лариса подняла голову от ноутбука, когда услышала звонок в дверь. Уже девять вечера — она только-только села доделывать презентацию для завтрашнего совещания, после того как приготовила ужин, загрузила стиральную машину и разобрала посудомойку. Максим возился на кухне с чаем, его голос донёсся из коридора:
— Мам? Что-то случилось?
Сердце Ларисы ухнуло вниз. Светлана Игоревна никогда не приезжала без предупреждения. Последние два года, с тех пор как они с Максимом переехали в эту двухкомнатную квартиру на окраине Москвы, свекровь наведывалась редко — и всегда заранее предупреждала. Спокойно, методично, с интонацией человека, которому отказать невозможно.
— Заходи, мам. Что-то случилось? — повторил Максим, и в его голосе Лариса уловила тревогу.
Она быстро сохранила документ и вышла в коридор. Светлана Игоревна стояла в прихожей, не снимая плащ, с тяжёлой сумкой в руках. Лицо её было непроницаемым, но глаза блестели — тот самый блеск, который Лариса научилась распознавать за пять лет замужества. Это означало, что свекровь приехала с целью.
— Добрый вечер, Светлана Игоревна, — сказала Лариса, стараясь, чтобы голос звучал приветливо. — Проходите, пожалуйста.
— Здравствуй, Лариса. — Свекровь кивнула, скинула туфли и прошла в гостиную, не дожидаясь дальнейших приглашений. Села в кресло, поставила сумку рядом с собой и посмотрела на сына. — Максим, налей мне воды, пожалуйста.
Максим метнулся на кухню. Лариса опустилась на диван напротив, складывая руки на коленях. Инстинкт подсказывал: готовься.
Светлана Игоревна оглядела квартиру — неспешно, оценивающе. Взгляд скользнул по новым шторам, которые Лариса сама шила два месяца назад по выходным, по книжным полкам, где теснились учебники Максима по программированию и её собственные папки с документами, по телевизору на стене.
— Уютно устроились, — сказала свекровь негромко.
— Стараемся, — ответила Лариса осторожно.
Максим вернулся со стаканом воды, протянул матери, сел рядом с Ларисой. Его бедро прижалось к её бедру — тёплое. Светлана Игоревна сделала несколько глотков, поставила стакан на журнальный столик.
— Я приехала по важному делу, — начала она, и Лариса почувствовала, как напряглись плечи Максима. — Поговорить о семейном деле. О Кате.
Катя. Сестра Максима, младше его на три года. Тридцать один год, из которых она, кажется, не работала ни дня. Или работала — Лариса точно не знала, потому что каждый раз, когда заходил разговор о Кате, история менялась. То она искала себя, то здоровье не позволяло, то начальство придиралось, то коллектив оказывался токсичным.
— Что с Катей? — спросил Максим настороженно.
— Ничего не случилось, не волнуйся. — Светлана Игоревна сложила руки на коленях, зеркально отражая позу Ларисы. — Просто я больше не могу на это смотреть. Вы живёте здесь — в отдельной квартире, оба работаете, получаете хорошие деньги. А Катя ютится со мной в однокомнатной квартире. Ей уже тридцать один, а личной жизни нет, перспектив нет. Как она может устроить свою судьбу, если у неё даже собственного угла нет?
Лариса почувствовала, как холодок пробежал по спине. Она знала, к чему это ведёт. Знала с того самого момента, как Светлана Игоревна переступила порог.
— Мам, — сказал Максим медленно, — мы с Ларисой вкалываем как проклятые, чтобы выплачивать ипотеку за эту квартиру. Ты же знаешь.
— Знаю. И я вами горжусь. — Голос свекрови смягчился, стал почти ласковым. — Вы молодцы, действительно. Но разве семья не должна помогать друг другу? Разве сестра — не самый близкий человек после матери?
— Конечно, должна, — осторожно согласился Максим. — Но при чём тут мы?
Светлана Игоревна вздохнула — глубоко, устало, как человек, взваливший на себя непосильную ношу.
— Максим, я уже не молодая. Мне шестьдесят два. Я всю жизнь тяну Катю одна — с тех пор, как ваш отец умер. Ты выучился, встал на ноги, нашёл хорошую жену. А Катя… У Кати не сложилось. Это не её вина — просто так получилось. Кому-то везёт больше, кому-то меньше. Но она твоя сестра. Твоя кровь.
Лариса сжала челюсти. Максим молчал, и она видела, как работают желваки на его скулах — верный признак внутренней борьбы.
— Что именно вы предлагаете? — спросила Лариса, и её голос прозвучал суше, чем она планировала.
Свекровь перевела на неё взгляд — внимательный, изучающий.
— Я предлагаю разменять вашу двухкомнатную квартиру. Можно найти для вас однокомнатную поменьше, а для Кати — студию. Маленькую, совсем скромную. Ей много не нужно — просто своё пространство, чтобы она могла жить, как взрослый человек, а не как ребёнок на шее у матери.
Тишина повисла тяжёлая, плотная. Где-то за окном прошумела машина, в соседней квартире хлопнула дверь. Максим уставился в пол. Лариса чувствовала, как кровь стучит в висках.
— Светлана Игоревна, — начала она максимально ровным тоном, — мы платим ипотеку. У нас ещё десять лет выплат впереди. Мы не можем просто так взять и разменять квартиру.
— Можете, — спокойно возразила свекровь. — У вас обоих хорошие зарплаты.
— Почему мы должны увеличивать свои платежи ради Кати? — вырвалось у Ларисы, и она тут же пожалела о резкости в голосе.
Светлана Игоревна выпрямилась в кресле, и взгляд её стал жёстче.
— Потому что вы — семья. Потому что живёте как на курорте, пока сестра копейки считает. Потому что Кате не повезло в жизни так, как повезло вам. Это называется справедливость.
Максим наконец поднял голову.
— Мам, мы с Ларисой работаем по двенадцать часов в сутки. Мы не на курорте живём. Мы пашем.
— Пашете, — повторила Светлана Игоревна с лёгкой усмешкой. — В тёплой квартире, за компьютером. А я в твоём возрасте на двух работах вкалывала, чтобы вас с Катей поднять. И никогда не жаловалась. А Катя… Катя просто не везучая. Ей здоровье не позволяет много работать. Психика у неё тонкая, нервная. Ты же знаешь, она в детстве болела.
Лариса почувствовала, как внутри начинает закипать что-то горячее и опасное. Она видела Катю три месяца назад — на дне рождения Светланы Игоревны. Видела, как та сидела с телефоном весь вечер, игнорируя гостей, как потом жаловалась матери, что платье жмёт, торт слишком сладкий, и вообще она устала. Никаких признаков болезни — только привычка перекладывать ответственность на других.
— Максим, — она повернулась к мужу, — нам нужно поговорить. Наедине.
— Зачем наедине? — быстро вмешалась свекровь. — Я же не чужая. Я — мать Максима. Это семейный вопрос.
— Именно поэтому мы должны обсудить его вдвоём, — твёрдо сказала Лариса. — Максим, пойдём на кухню.
Он кивнул, поднялся. Светлана Игоревна проводила их взглядом, в котором мелькнуло недовольство, но она промолчала.
На кухне Лариса плотно прикрыла дверь. Максим прислонился к столешнице, потёр лицо ладонями.
— Я знаю, что ты скажешь, — пробормотал он.
— Правда? — Лариса скрестила руки на груди. — Тогда скажи сам.
— Ты скажешь, что это безумие. Что мы не обязаны содержать Катю. Что она взрослый человек и должна сама о себе позаботиться.
— И ты не согласен?
Максим вздохнул.
— Я согласен. Но она моя сестра, Лара. И мама… мама уже пожилая. Она действительно тянет Катю одна всю жизнь. Может, нам правда стоит помочь?
— Помочь — это когда ты даёшь человеку удочку, а не рыбу, — тихо, но чётко произнесла Лариса. — Помочь — это когда ты поддерживаешь сестру в поиске работы, оплачиваешь ей курсы, даёшь денег на первое время. А не когда ты отдаёшь ей свою квартиру.
— Не целую квартиру. Студию.
— За наш счёт! — Лариса повысила голос, потом осеклась, понизила тон. — Макс, мы выбивались из сил, чтобы накопить на первоначальный взнос. Я два года работала на двух работах. Ты брал все возможные переработки. Мы отказывали себе во всём — в отпусках, в кафе, в новой одежде. Помнишь, как ты два года ходил в дырявых кроссовках, потому что жалко было денег на новые? А теперь твоя мама приходит и говорит, что мы живём как на курорте?
Максим молчал, глядя в пол.
— И причём тут вообще Катя? — продолжала Лариса, чувствуя, как слова вырываются наружу, словно прорвало плотину. — Почему она не работает? Что ей мешает? Здоровье? Я видела её — она целыми днями сидит в телефоне, смотрит сериалы, жалуется на жизнь. Но ни разу — ни разу! — я не слышала, чтобы она хотя бы попыталась что-то изменить.
— Может, ей правда тяжело, — неуверенно сказал Максим. — Может, у неё депрессия или что-то такое.
— Тогда пусть идёт к психотерапевту. Мы можем оплатить ей несколько сеансов — это я готова сделать. Но отдавать нашу квартиру? Макс, очнись. Твоя мать манипулирует тобой.
— Она не манипулирует, — вспыхнул он. — Она просто хочет помочь дочери.
— За твой счёт. За наш счёт. — Лариса шагнула ближе, заглянула ему в глаза. — Послушай меня внимательно. Я люблю тебя. Я вышла за тебя замуж, потому что ты умный, добрый, порядочный. Но я не подписывалась на то, чтобы содержать твою сестру. Это не моя обязанность. И не твоя, если уж на то пошло.
— Но она семья…
— Я тоже семья! — резко оборвала его Лариса. — Я твоя жена. Или для тебя это ничего не значит?
Он вздрогнул, словно она ударила его. Несколько секунд они стояли молча, глядя друг на друга. Потом Максим медленно выдохнул.
— Значит. Конечно, значит.
— Тогда пойдём и скажем своей матери, что мы не будем размениваться. Скажем твёрдо, без всяких «может быть» и «подумаем».
— А если мама обидится?
— Пусть обижается, — жёстко сказала Лариса. — Я больше не буду оправдываться за то, что мы с тобой работаем и зарабатываем. За то, что мы хотим жить нормально. За то, что у нас есть собственная квартира,за которую мы выплачиваем сами.
Максим кивнул — неуверенно, но кивнул. Они вернулись в гостиную. Светлана Игоревна сидела в том же кресле, и по выражению её лица было ясно, что она их слышала.
— Ну что, поговорили? — спросила она с лёгкой иронией.
— Мама, — начал Максим, и голос его дрогнул. Лариса сжала его руку — крепко, поддерживающе. Он откашлялся, продолжил твёрже: — Мы не будем размениваться. Это наша квартира, и мы будем в ней жить. Вдвоём.
Лицо свекрови застыло.
— То есть ты отказываешь сестре в помощи?
— Я не отказываю. Мы можем помочь Кате по-другому. Оплатить ей курсы, помочь с резюме, дать денег на первое время, пока она не найдёт работу. Но отдавать нашу квартиру мы не будем.
— Не «отдавать», а поделиться, — поправила Светлана Игоревна, и в голосе её зазвучала сталь. — Разменяться. Вы получите своё жильё, Катя получит своё. Всем хорошо.
— Нет, — спокойно сказала Лариса. — Не всем. Нам будет плохо. Мы потеряем квадратные метры, увеличим платежи, а в итоге будем жить хуже, чем сейчас. Ради человека, который даже не пытается помочь себе сам.
Свекровь резко повернулась к ней.
— Ты вообще кто такая, чтобы судить Катю? Ты не знаешь, через что она прошла.
— Я знаю, что она тридцать лет живёт на вашей шее. И хочет теперь перебраться на нашу.
— Лариса! — одёрнул её Максим, но она не остановилась.
— Простите, но это правда. Светлана Игоревна, я понимаю, что вам тяжело. Я понимаю, что вы устали. Но решение проблемы не в том, чтобы переложить эту тяжесть на нас. Катя взрослая. Пусть идёт работать. Любая работа лучше, чем никакой. Я сама начинала с кассира в магазине — и не умерла.
— У Кати высшее образование! — вскинулась свекровь. — Она не может работать кассиром.
— Почему? — Лариса выдержала её взгляд. — Чем работа кассира хуже, чем сидеть без работы вообще?
— Это унизительно.
— Унизительно — это жить за чужой счёт, — отрезала Лариса. — Унизительно — это в тридцать лет просить маму и брата решить твои проблемы. Работа не может быть унизительной, если она честная.
Светлана Игоревна встала. Лицо её побелело, губы сжались в тонкую линию.
— Значит, так, — проговорила она ледяным тоном. — Я всё поняла. Максим, я вижу, кто в вашей семье главный. Жаль, что твоя жена не понимает элементарных вещей — что семья должна помогать друг другу. Что старшие должны заботиться о младших.
— Мы с Ларисой — тоже семья, — тихо сказал Максим. — И я в первую очередь должен заботиться о ней. О нас.
Свекровь схватила сумку, направилась к выходу. На пороге обернулась.
— Запомни мои слова, Максим. Когда-нибудь ты пожалеешь, что послушал её, а не меня. Когда Катя окажется на улице, когда я не смогу больше её содержать — ты вспомнишь этот разговор. И тогда уже будет поздно.
Дверь хлопнула. Максим стоял посреди коридора, бледный, с потерянным выражением лица. Лариса подошла, обняла его.
— Всё будет хорошо, — прошептала она.
— Она не простит. Мама не прощает таких вещей.
— Возможно. Но это её выбор, а не твой. Ты всё сделал правильно.
Он обнял её в ответ — крепко, отчаянно. Они стояли так несколько минут, посреди тёмного коридора, и Лариса чувствовала, как колотится его сердце.
Следующие две недели прошли в напряжённой тишине. Светлана Игоревна не звонила. Максим дважды пытался дозвониться до матери — безуспешно. Один раз написал сестре, спросил, как дела. Катя ответила коротко: «Нормально. Мама сказала, ты выбрал жену вместо семьи». Больше они не общались.
Лариса видела, как это гнетёт Максима. Он стал молчаливее, задумчивее. По вечерам сидел у окна, глядя в темноту. Она не давила, не спрашивала — просто была рядом. Готовила его любимые блюда, включала фильмы, которые он любил. Иногда он благодарно сжимал её руку. Иногда просто молчал.
А потом, в пятницу вечером, когда Лариса разбирала почту, на её телефон пришло сообщение от неизвестного номера. «Это Катя. Нам надо поговорить. Завтра в два часа, кафе „Шоколадница» на Арбате».
Лариса показала сообщение Максиму. Он нахмурился.
— Не ходи. Это какая-то ловушка.
— Наоборот, — возразила Лариса. — Схожу и выслушаю. Может, она хочет сама всё объяснить.
— Или хочет давить на жалость.
— Тогда я скажу ей то же самое, что сказала твоей маме. Макс, я не боюсь Кати. И я хочу расставить все точки над i. Раз и навсегда.
Он вздохнул, кивнул.
— Хочешь, я поеду с тобой?
— Нет. Это лучше сделать один на один.
На следующий день Лариса приехала в кафе за пять минут до назначенного времени. Катя уже сидела за столиком у окна — маленькая, хрупкая, с тёмными кругами под глазами. Волосы собраны в небрежный хвост, на плечах старая куртка. Она выглядела усталой и несчастной — и Лариса почувствовала укол жалости. Короткий, но острый.
— Привет, — сказала Катя, когда Лариса подошла. — Спасибо, что пришла.
— Привет. — Лариса села напротив, сняла шарф. — Ты хотела поговорить?
Катя кивнула, помешала ложечкой остывший капучино.
— Я хотела объясниться. Мама сказала, что ты была против того, чтобы помочь мне с жильём. Сказала, что ты назвала меня нахлебницей.
— Я не называла тебя нахлебницей, — спокойно возразила Лариса. — Я сказала, что не готова отдавать нашу квартиру. Это разные вещи.
— Для мамы это одно и то же. — Катя горько усмехнулась. — Для неё ты теперь враг семьи. Говорит, что ты настроила Максима против нас.
— Я никого не настраивала. Максим взрослый мужчина, он сам принимает решения.
— Под твоим влиянием.
— Катя, — Лариса наклонилась вперёд, посмотрела ей в глаза. — Почему ты не работаешь?
Вопрос прозвучал резко, и Катя вздрогнула.
— Я… я не могу. Здоровье.
— Что конкретно?
— У меня панические атаки. Депрессия. — Катя отвела взгляд. — Врачи говорят, мне нельзя нервничать.
— Ты принимаешь лекарства?
— Нет. Они дорогие.
— Ходишь к психотерапевту?
— Тоже дорого.
— Катя, — Лариса вздохнула. — Я не хочу читать тебе мораль. Но ты понимаешь, что так дальше продолжаться не может? Тебе тридцать один. Твоя мама не будет жить вечно. Что ты будешь делать потом?
Катя молчала, глядя в чашку.
— Я не знаю, — прошептала она наконец. — Мне страшно. Я не умею ничего. Я пыталась работать — несколько раз. Но каждый раз всё заканчивалось плохо. Начальство орало, коллеги смеялись, я не справлялась. И уходила. А мама говорила: ничего, доченька, отдохни, попробуешь потом. И вот я всё «отдыхаю».
Лариса почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Перед ней сидела не злобная манипуляторша, не избалованная тридцатилетняя инфантилка. Сидел испуганный человек, который просто не знал, как жить.
— Катя, давай так, — медленно сказала Лариса. — Квартиру мы тебе дать не можем. Но я готова помочь по-другому. Я оплачу тебе два месяца психотерапии — чтобы ты разобралась со своими страхами. И я помогу тебе найти работу — такую, где не будут орать и давить. Они существуют, поверь. Но при одном условии: ты действительно будешь пытаться. Не сдашься после первой же неудачи.
Катя подняла на неё глаза — полные слёз.
— Ты правда это сделаешь? После того, как мама…
— Твоя мама — это твоя мама. А ты — это ты. Я не держу на тебя зла, Катя. Я просто хочу, чтобы ты начала жить своей жизнью. Не ради меня, не ради Максима. Ради себя самой.
Катя закрыла лицо руками и заплакала — тихо, беззвучно. Лариса протянула ей салфетку, дождалась, пока та успокоится.
— Спасибо, — всхлипнула Катя. — Я… я постараюсь. Честно постараюсь.
— Я знаю. — Лариса сжала её руку. — И у тебя получится. Просто нужно время.
Они просидели в кафе ещё час, разговаривая — спокойно, без обид и претензий. Катя рассказала о своих страхах, о том, как мать всю жизнь решала за неё всё, и теперь она не умеет принимать решения сама. Лариса слушала, иногда кивала, иногда давала советы. Когда они прощались, Катя обняла её — неловко, но искренне.
— Я скажу маме, что ты не виновата, — пообещала она. — Может, она поймёт.
— Может, — согласилась Лариса, хотя не особо верила.
Вечером она рассказала обо всём Максиму. Он слушал молча, потом обнял её.
— Ты удивительная, — сказал он тихо. — Я думал, ты откажешь ей.
— Я бы отказала, если бы она требовала квартиру, — ответила Лариса. — Но она просила о помощи. Это разные вещи.
— А мама?
— Твоя мама — это отдельная история. Ей нужно время, чтобы принять, что вы с Катей выросли. Что у вас своя жизнь. Может, она примет. Может, нет. Но это её выбор, Макс. Не твой.
Он кивнул, уткнулся лицом ей в плечо. Они стояли так, обнявшись, чувствуя тепло друг друга и казалось, что им по плечу любые трудности. Даже семейные. И так оно и было.
