Звонок в дверь прозвучал оглушительно в тишине скромной однокомнатной квартиры. Татьяна вздрогнула, отрываясь от мытья посуды. Кто бы это мог быть в столь поздний час? Сердце тревожно екнуло. Открыв дверь, она замерла на пороге, не веря своим глазам. На лестничной клетке стоял Иван Петрович, владелец всей сети автозаправок, где она работала уборщицей. В идеально скроенном дорогом костюме, с кожаным портфелем в руке, он выглядел в убогом антураже ее подъезда как персонаж из другой вселенной.
– Татьяна, добрый вечер. Могу я войти? – его голос был спокоен, но в глазах плескалась такая усталость, что Таня невольно посторонилась, пропуская его внутрь.
***
Всего неделю назад он точно так же неожиданно подозвал ее к себе в кабинете. Она тогда готовилась мыть полы в коридоре, сжимая в руках швабру как единственное оружие против враждебного мира. Иван Петрович сидел за своим огромным дубовым столом и смотрел на нее не как на обслугу, а как на человека.
– Татьяна, я давно за вами наблюдаю, – начал он без предисловий. – Вы умная, способная девушка, с высшим образованием, насколько я знаю. Почему вы здесь? Почему уборщица?
Его тон не был обвиняющим, скорее – искренне недоумевающим.
Татьяна тогда опустила глаза, ком подступил к горлу. Она не привыкла жаловаться, но его доброе участие пробило броню.
– У меня дочь, Иван Петрович, – тихо ответила она. – Сонечка. Ей пять лет. И она… болеет. У нее случаются приступы, панические атаки. Врачи не могут поставить точный диагноз. Говорят, нужно комплексное обследование в столице, МРТ, лучшие специалисты… А у меня нет таких денег. И я не могу оставить ее одну надолго, поэтому и работаю по вечерам, когда соседка может присмотреть.
Слова лились сами собой, выплескивая всю накопленную боль и отчаяние.
***
И вот теперь, стоя посреди ее крохотной кухни, Иван Петрович вернулся к тому разговору.
– Татьяна, я пришел к вам с деловым предложением, – сказал он, пристально глядя ей в глаза. – Я хочу, чтобы вы вышли замуж за моего сына Стаса. Фиктивно. На один год. Взамен я полностью оплачу любое, самое дорогое лечение для вашей дочери, в любой клинике мира. Я обеспечу вас и Соню всем необходимым. Вам больше никогда не придется думать о деньгах.
Татьяна отшатнулась, словно ее ударили. Это был бред. Насмешка.
Заметив ее реакцию, он поспешил объяснить.
– Мой сын, Стас… он инвалид. После аварии прикован к креслу. Он потерял всякий интерес к жизни, отчаялся, замкнулся в себе. Врачи говорят, что физически он мог бы восстановиться, но он не хочет. Не борется. Я надеюсь… я верю, что если рядом с ним будет настоящая, порядочная женщина, семья… может быть, это заставит его снова захотеть жить. Я прошу вас не за себя, а за него. Подумайте. Я заеду через неделю.
Он оставил на столе визитку и вышел, оставив Татьяну в полном смятении, с бешено колотящимся сердцем.
Первой реакцией было возмущение. Продать себя? На год? Стать сиделкой при чужом сыне в обмен на деньги? Это казалось унизительным, немыслимым. Но потом, когда первая волна гнева схлынула, Татьяна вспомнила глаза Ивана Петровича. В них не было высокомерия покупателя, в них была та же боль, что и в ее собственном сердце. Боль родителя, готового на все ради своего ребенка. Он отчаянно пытался спасти сына, так же, как она – свою дочь. И это странным образом примирило ее с абсурдностью предложения.
Размышления прервал пронзительный звонок телефона. Соседка, баба Нина.
– Танюша, беги скорей! Сонечке плохо, опять приступ! Сильный!
Татьяна сорвалась с места, не помня себя от ужаса. Она бросила недомытую чашку, вылетела с работы, на ходу вызывая скорую. Весь путь до дома превратился в один сплошной кошмарный миг.
Когда она вбежала в квартиру, врач скорой помощи уже делал Соне успокоительный укол. Девочка лежала на диване бледная, с огромными, полными ужаса глазами, и тяжело дышала. Врач, пожилой уставший мужчина, покачал головой, когда приступ был купирован.
– Мамаша, я вам уже говорил. Мы можем только снимать симптомы. Вашей девочке нужна хорошая диагностика. Нужна столичная клиника. Здесь мы ей не поможем.
Эти слова стали последней каплей. Осознание собственной беспомощности накрыло Татьяну с головой. Она смотрела на свою маленькую, измученную дочь и понимала, что у нее нет выбора. Дрожащей рукой она достала визитку Ивана Петровича и набрала номер.
– Иван Петрович? Это Татьяна. Я согласна.
На следующий день за ними приехал черный блестящий автомобиль, огромный, как корабль. Иван Петрович сам помог усадить Соню, которая, забыв о вчерашнем страхе, с восторгом разглядывала кожаный салон. Они переехали в его дом. Это был не просто дом, а настоящий замок с башенками, огромным садом и высоченным забором, отгородившим их от прежней жизни, полной страха и безнадежности. Их ждала новая, неизвестная реальность.
***
Дни до назначенной даты регистрации тянулись мучительно долго. Со Стасом, своим будущим мужем, Татьяна виделась всего несколько раз за общим ужином. Он появлялся в столовой в своем инвалидном кресле, молчаливый и отстраненный.
Его лицо было бледным, под глазами залегли тени. Он почти ничего не ел, лишь механически ковырял вилкой в тарелке и большую часть времени смотрел в одну точку. Ледяное молчание, которое он источал, было густым и осязаемым, и Татьяна чувствовала себя в нем, как в ледяной воде. Она пыталась заговорить, но натыкалась на короткие односложные ответы или полное безразличие.
С каждым днем Татьяну все больше одолевали сомнения. Правильно ли она поступила? Сможет ли она выдержать год в этой золотой клетке рядом с человеком, который, кажется, ненавидит весь мир и ее в том числе? Тревога нарастала, сжимая горло. И все же, украдкой разглядывая его за ужином, она не могла не подметить, что он по-своему красив: правильные черты лица, густые темные волосы, длинные ресницы, которые бросали тень на бледные щеки. В нем чувствовалась былая сила, раздавленная трагедией.
***
В день свадьбы дом наполнился суетой. К Татьяне прислали стилистов и визажистов, которые кружили вокруг нее, создавая образ невесты. Ей было неловко и странно. А потом привезли платья. Одно, роскошное, цвета слоновой кости, для нее. И второе – точно такое же, только крошечное, для Сони. Девочка была в восторге.
Соня, превратившись в маленькую принцессу, кружилась по огромной гостиной, и ее счастливый смех эхом разносился по дому. Татьяна, наблюдая за дочерью, на миг забыла о своих тревогах. И в этот момент она случайно подняла глаза и увидела в дверном проеме Стаса. Он сидел в своем кресле и смотрел не на нее, а на Соню. И на его губах играла едва заметная, почти невесомая, но совершенно точно – улыбка. Первая, которую она увидела. Это был проблеск света в его темном царстве.
Церемония была тихой, только самые близкие. А после нее они остались одни в огромной, богато обставленной спальне. Неловкость висела в воздухе. Стас подъехал к окну и долго смотрел в темноту сада, демонстративно держась на расстоянии. Татьяна, уставшая от переживаний и суеты, не стала ничего говорить. Она молча переоделась и легла в постель. Усталость взяла свое, и она почти мгновенно провалилась в тяжелый сон.
Среди ночи Татьяна проснулась от знакомого, леденящего кровь чувства. Материнская интуиция кричала об опасности. Она подскочила с кровати и бросилась в смежную детскую. Соня сидела на своей кроватке, ее маленькое тельце сотрясалось от судорог, глаза были широко открыты от ужаса, она не могла вздохнуть.
– Сонечка! – закричала Татьяна, но девочка ее не слышала.
Паника, знакомая и липкая, охватила ее. Она была готова разрыдаться от бессилия, но вдруг вспомнила, что она не одна.
– Стас! – ее крик был полон отчаяния. – Стас, помоги!
Он отреагировал мгновенно. Словно и не спал. Кресло бесшумно вкатилось в комнату. В его глазах не было и следа обычной апатии. Только сосредоточенность и ясность.
– Вызывай скорую и нашего семейного врача, – его голос был твердым и командным. – Номера на столике у моей кровати. Быстро!
Пока Татьяна, дрожа, набирала номера, Стас подъехал к Соне. Он не мог взять ее на руки, но он протянул свою ладонь и накрыл ее крошечную, бьющуюся в судорогах ручку.
– Тише, маленькая. Все хорошо. Я здесь, с тобой, – говорил он тихо и уверенно. – Дыши, Сонечка, дыши со мной. Вдох… выдох…
И, о чудо, девочка, словно услышав его сквозь пелену ужаса, начала понемногу успокаиваться. Он оставался рядом, не отпуская ее руки, до самого приезда врачей.
Когда приступ прошел, а врач, сделав укол, заверил, что все в порядке, и уехал, в комнате повисла тишина. Соня спала. Татьяна сидела на полу, обессиленная, и плакала. Стас подъехал к ней.
– Прости, – вдруг сказал он.
– За что? – не поняла она.
– Я знал о плане отца с самого начала, – признался он, глядя куда-то в сторону. – Я согласился, потому что мне было все равно. Я думал, он приведет в дом какую-нибудь алчную куклу, которая будет смотреть на меня с брезгливостью. Я готовился ее ненавидеть. А потом появилась ты… и я увидел, что ты согласилась на это не для себя. Увидел, как ты смотришь на свою дочь… и мне стало стыдно.
Татьяна подняла на него заплаканные глаза, удивленная его проницательностью. Он не был бесчувственным истуканом, он все видел и все понимал.
– А мне… – она сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. – А мне было страшно. Страшно вас, вашей холодности. Но сегодня… сегодня я увидела другого человека. И я подумала… что, наверное, смогла бы полюбить такого человека, как вы.
Между ними больше не было стены. В эту ночь, объединенные общей бедой и внезапной откровенностью, они впервые почувствовали хрупкую, но настоящую близость.
Стас накрыл ее руку своей. Его ладонь была теплой и сильной. Он посмотрел ей прямо в глаза, и в его взгляде была решимость, которой она еще никогда не видела.
– Мы обязательно вылечим Сонечку, – твердо сказал он.
И в этом простом «мы» для Татьяны было больше смысла и надежды, чем во всех обещаниях его отца.
***
Спустя несколько дней после той ночи Татьяна, проходя мимо тренажерного зала на первом этаже, услышала оттуда непривычные звуки. Заглянув, она замерла. Стас, красный от напряжения, с потом, стекающим по вискам, пытался работать на реабилитационном тренажере, специально разработанном для укрепления мышц ног. Он тяжело дышал, его руки вцепились в поручни, но он не сдавался. Заметив ее, он смущенно остановился.
– Не смотри, – пробормотал он. – Просто… после той ночи мне стало стыдно. Стыдно за свою слабость. Перед тобой. И перед Соней. Она борется за каждый вздох, а я раскис.
В его голосе звучали новые, жесткие нотки. Он начал бороться.
***
Через неделю в дом приехал сияющий Иван Петрович. Он размахивал какими-то бумагами и с порога закричал:
– Нашли! Таня, Стас, мы нашли!
Оказалось, лучшие врачи, которых он нанял, изучили все анализы и снимки Сони. Разгадка была шокирующей в своей простоте.
– Причина всех приступов – старая родовая травма, – торжественно объявил он. – Легкое повреждение височной кости черепа при родах. Никто не обратил внимания, а с ростом оно начало давить на определенный участок мозга, вызывая эти реакции.
Татьяна слушала его, и земля уходила из-под ног. Столько лет мучений, страха, неизвестности… а причина была такой конкретной, такой материальной. Она не выдержала и разрыдалась – не от горя, а от оглушительного, всепоглощающего облегчения. Весь груз вины, который она неосознанно несла, думая, что с ее дочерью что-то не так на генетическом уровне, рухнул с плеч.
– Врачи говорят, что нужна несложная операция, – добавил Иван Петрович. – Она решит проблему раз и навсегда. Соня будет абсолютно здорова.
Сквозь слезы Татьяна пролепетала:
– Но… сколько это стоит? Такая операция…
Иван Петрович удивленно нахмурился и даже немного обиженно прервал ее:
– Таня, о чем ты говоришь? Какая разница, сколько это стоит? Этот вопрос тебя вообще не должен волновать. Ты же в семье. В нашей семье.
В этот момент Татьяна окончательно поняла, что ее сделка давно перестала быть сделкой. Она обрела то, о чем и не мечтала, – настоящую семью, готовую стоять за нее и ее дочь горой.
***
Операция прошла успешно. Татьяна провела с Соней две недели в лучшей столичной клинике, не отходя от ее кровати ни на шаг. Девочка быстро шла на поправку, и впервые за долгие годы ее лицо было спокойным и безмятежным. Стас звонил каждый день, подолгу разговаривал и с Татьяной, поддерживая ее, и с Соней, рассказывая ей смешные истории и обещая сюрпризы по возвращении. Его голос по телефону звучал бодро и уверенно, и Татьяна радовалась, думая, что их общая победа вдохновила и его.
Но когда они вернулись домой, их встретил мрачный, постаревший на несколько лет Иван Петрович. Радостная улыбка застыла на губах Татьяны.
– Что случилось? – спросила она шепотом.
– Стас… он сорвался, – с горечью ответил свекор. – Уже два дня пьет, заперся в своей комнате. Он решил, что тренировки не приносят результата, что все это бесполезно. Говорит, что никогда не сможет встать на ноги. Это отчаяние
Сердце Татьяны сжалось от боли и обиды. Оставив Соню на попечение Ивана Петровича, она решительно направилась в комнату к Стасу. В воздухе стоял тяжелый запах алкоголя. Он сидел в кресле у окна, раскачивая в руке стакан с виски. Татьяна без лишних слов подошла, вырвала у него стакан и поставила на стол.
– Что ты делаешь? – хрипло спросил он.
– Прекращаю это безобразие, – жестко ответила она. – Я, как твоя жена, запрещаю тебе пить.
Он горько рассмеялся, и в этом смехе было столько боли.
– Жена? Наш договор скоро закончится, Татьяна. Твоя дочь здорова. Мой отец выполнил свою часть. У тебя больше не будет ни одной причины оставаться здесь, со мной. Зачем тебе нужен этот цирк? Зачем тебе оставаться с калекой?
Слово «калека» он произнес с такой ненавистью к себе, что у Татьяны перехватило дыхание.
Она посмотрела ему прямо в глаза, и ее собственный взгляд был тверд как сталь.
– Ты не калека, Стас. Ты идиот, – отчеканила она. – Самый настоящий идиот, который топит в жалости к себе свою собственную силу. Я ошиблась в тебе. Я поверила, что ты сильный. Поверила, что ты сможешь. А ты просто сдался при первой же трудности.
Ее слова, жестокие и несправедливые на первый взгляд, подействовали как пощечина. Он вздрогнул и посмотрел на нее так, словно видел впервые. В его глазах погас пьяный угар, и в них отразилось потрясение.
– Я никуда не уйду, – уже мягче добавила она, присев перед его креслом на корточки. – Слышишь? Давай попробуем все сначала. Только теперь… по-настоящему. Вместе.
***
Год, отмеренный их фиктивным договором, подходил к концу. За эти месяцы изменилось все. Соня полностью поправилась и превратилась в веселую, беззаботную хохотушку, не вспоминавшую о своих страхах. Стас, после того самого разговора с Татьяной, взялся за реабилитацию с удвоенной, яростной силой.
Он добился невероятного прогресса. Он все еще пользовался креслом, но уже мог, опираясь на трость, самостоятельно стоять и даже делать несколько шагов. Но главное – из его глаз исчезла безнадежность, в них снова зажглась жизнь. Один лишь Иван Петрович ходил по дому все более и более напряженным. Он до смерти боялся, что с окончанием контракта Татьяна соберет вещи и уйдет, забрав с собой Соню, – и его хрупкий, заново выстроенный мир рухнет.
Однажды вечером они все вместе сидели за ужином. Атмосфера была теплой, семейной. Соня что-то весело щебетала, Стас и Татьяна переглядывались с теплыми улыбками. Наконец Стас откашлялся и сказал, обращаясь к отцу:
– Пап, у нас для тебя новость.
Иван Петрович мгновенно напрягся. Он опустил вилку и впился взглядом в Татьяну. В его глазах плескался немой вопрос, полный страха.
– Уезжаешь? – глухо спросил он, обращаясь к ней.
Татьяна лукаво улыбнулась, поймав испуганный взгляд свекра.
– Да… – протянула она, наслаждаясь моментом. Иван Петрович побледнел. – Но ненадолго.
Она переглянулась со Стасом, и в их взглядах было столько любви и нежности, что у Ивана Петровича защемило сердце. Они были единым целым, настоящей парой, у которой были свои общие секреты.
– Пап, – продолжил Стас, беря Татьяну за руку и кладя ее ладонь себе на колено. – Дело в том, что у Сонечки скоро будет братик. Или сестричка.
Он посмотрел на Татьяну, и она, сияя, кивнула, подтверждая его слова.
– Я беременна.
Иван Петрович замолчал. Он смотрел то на сына, то на Татьяну, то на их сцепленные руки. Он молчал так долго, что на секунду показалось, будто он не понял или не поверил. А потом его лицо дрогнуло, суровые морщины разгладились, и по щеке скатилась скупая мужская слеза. Потом еще одна.
Он не пытался их смахнуть. Он просто сидел и плакал – тихо, беззвучно, слезами безмерного, оглушительного счастья. Сделка, которую он заключил год назад из отчаяния, принесла ему нечто неизмеримо большее, чем он смел надеяться. Он медленно поднялся, подошел к ним, и обнял их всех сразу – своего сильного, вернувшегося к жизни сына, свою прекрасную невестку, ставшую ему дочерью, и маленькую Соню, которая смеялась, не совсем понимая причину всеобщего волнения. Он обнимал свою новую, большую, настоящую семью.
