Воздух в их квартире стал густым и тяжёлым, словно пропитался пылью несбывшихся надежд. Вероника и Андрей, когда-то неразлучные и звонко смеющиеся, теперь двигались по комнатам как тени, боясь задеть друг друга неосторожным словом.
Годы ожидания, бесконечные визиты к врачам и отрицательные тесты на беременность выковали между ними стену из невысказанных обид и молчаливого отчаяния. Комната, которую они мысленно уже давно превратили в детскую, стояла пустой, и её тишина кричала громче любых ссор. Они всё ещё любили друг друга, но их любовь задыхалась под гнётом общей, но такой раздельной боли.
В тот день Веронике стало плохо прямо на работе. Цифры в отчёте поплыли перед глазами, превращаясь в размытые серые пятна, пол качнулся, и она вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Головокружение накатило внезапной, душной волной. Начальник, заметив её мертвенную бледность, не стал слушать лепет про «просто устала» и почти силой отправил её домой.
Андрей нашёл её на диване, укрытую пледом, но всё равно дрожащую.
— Ника, что с тобой? — его голос был полон тревоги.
— Кажется, отравилась чем-то на обеде, — слабо отозвалась она. — Всё кружится.
Он прикоснулся ладонью к её лбу. Холодная, липкая кожа.
— Никакое это не отравление. Мы едем в больницу. Сейчас же.
— Андрей, не надо, пройдёт…
— Надо, — отрезал он, уже подавая ей пальто. В его глазах была та решимость, с которой невозможно спорить. Он слишком боялся её потерять, чтобы поверить в банальное пищевое отравление.
Врачебный кабинет. Вероника сидела на стуле, уставшая и раздражённая всей этой суетой. Она просто хотела домой, в свою постель. Андрей нервно мерил шагами маленький пятачок у двери. Наконец, в кабинет вошёл пожилой доктор с результатами анализов в руках. Он посмотрел на них поверх очков и неожиданно тепло, по-отечески улыбнулся. Эта улыбка была настолько неуместной в атмосфере их тревоги, что Вероника замерла.
— Ну что ж, молодые люди, — произнёс врач, откладывая бумаги. — Отравление мы исключаем. А вот с чем я вас от всей души поздравляю, так это с беременностью. Срок — около шести недель.
Мир замер на секунду, а потом взорвался. Вероника не поверила своим ушам, переспросила, услышала подтверждение и только тогда позволила слезам хлынуть из глаз. Андрей рухнул на стул рядом с ней, схватил её руку и, уткнувшись в неё лицом, беззвучно зарыдал. Это были слёзы не просто радости — это были слёзы освобождения от многолетнего плена безнадёжности.
Девять месяцев пролетели как один счастливый, наполненный светом сон. Но закончился он внезапно и грубо. Схватки начались посреди ночи — резкие, рвущие, не оставляющие ни секунды на передышку. Андрей, бледный, но собранный, мчался по пустым ночным улицам, одной рукой сжимая руль, а другой — ледяную руку жены. Каждый её стон отзывался болью в его собственном сердце.
Приёмный покой встретил их безразличным спокойствием. Пока Вероника корчилась на кушетке, пытаясь продышать очередную волну боли, немолодая медсестра неторопливо, с видимой ленью заполняла бумаги. Её ручка скрипела по карточке, отмеряя вечность.
— Вы можете побыстрее? — взорвался Андрей, не в силах больше это выносить. — Ей же больно!
— Молодой человек, не учите меня работать, — равнодушно отозвалась женщина, не поднимая головы. — У всех больно, роддом, знаете ли.
В этот момент в коридоре появилась высокая женщина в белом халате. Она бросила строгий взгляд на медсестру, затем на них, и её лицо изменилось.
— Андрей? Вероника? Какими судьбами?
Вероника с трудом сфокусировала взгляд. Маргарита. Они не виделись лет семь. Когда-то давно они вращались в одной компании. Рита тогда встречалась с лучшим другом Андрея, а потом, после их громкого разрыва, как-то незаметно исчезла из их жизни. И вот теперь она стояла перед ними — врач-акушер, их спасение.
Маргарита мгновенно взяла ситуацию под контроль. Она успокоила Андрея парой фраз, распорядилась немедленно готовить Веронику в родильное отделение. Её уверенность действовала магически.
— Не волнуйся, Ника, я сама тобой займусь, — сказала она, осматривая её. — Судя по всему, без кесарева не обойтись, но так даже лучше. Всё пройдёт быстро и под контролем. Ты в надёжных руках.
Когда Веронику уже везли на каталке в сторону операционной, Маргарита шла рядом, участливо заглядывая в глаза.
— Ну, рассказывай, как вы жили все эти годы? Счастливы? Андрей, я смотрю, тебя на руках носит.
Она говорила обычные, вроде бы, вещи, но в её взгляде сквозило что-то странное, напряжённое, почти хищное. Вероника, одурманенная болью, не могла понять, что именно её смущает.
— Я не сомневаюсь, что всё будет хорошо, — произнесла Маргарита на прощание, и её улыбка показалась Веронике холодной и пугающей.
***
Сознание возвращалось медленно, вязко, словно она продиралась сквозь толщу ваты. Первым, что Вероника почувствовала, был холод больничной палаты и гулкая тишина. Не было плача ребёнка. Не было цветов. Не было радости. Она с трудом повернула голову и увидела Андрея.
Он сидел на стуле у её кровати, сгорбившись, и смотрел в одну точку на полу. Его лицо было серым, а глаза — красными и опухшими от слёз. Он молчал, и это молчание было страшнее любого крика. Она открыла рот, чтобы спросить, где их дочь, но слова застряли в горле. Страшная догадка ледяными тисками сжала сердце.
Он наконец поднял на неё взгляд, и в его глазах была такая бездна горя, что Вероника задохнулась.
— Наша девочка… — его голос был хриплым и чужим. — Она погибла. Врачи говорят… Что-то пошло не так во время операции. Они не смогли её спасти.
Слова упали в оглушительную тишину палаты, как камни. Мир Вероники треснул и рассыпался на миллионы осколков. Она хотела закричать, но из горла вырвался лишь тихий, сдавленный хрип.
Но Андрей не дал ей даже мгновения, чтобы осознать эту потерю. Он нанёс второй удар, такой же безжалостный и сокрушительный.
— Ника, я… я подаю на развод. Сразу, как только тебя выпишут.
Она смотрела на него, не понимая. Этого не могло быть. Это был какой-то чудовищный сон.
— Что? Андрей… почему?
— Я сломался, — выдохнул он, и его плечи затряслись от сдерживаемых рыданий. — Я столько лет ждал… я больше не могу. Это конец. Я не выдержу.
Вот теперь она закричала. Это был нечеловеческий вопль раненого зверя, потерявшего всё — и детёныша, и стаю. Андрей бросился к ней, обнял, и они, вцепившись друг в друга, зашлись в общем, разрывающем душу плаче. Они оплакивали свою погибшую дочь и свою мёртвую семью. В последний раз они были вместе в своём горе, уже зная, что дальше каждый пойдёт своей дорогой, унося с собой лишь половину общей трагедии.
***
Прощание было коротким и уродливым в своей обыденности. Андрей собрал вещи в две большие сумки. Он оставил ей квартиру — их гнездо, ставшее склепом.
— Ключи оставь себе. Мне здесь ничего не нужно, — сказал он, не глядя на неё, и вышел за дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел, поставивший точку в их истории.
Вероника несколько недель бродила по пустой квартире, как привидение. Каждая вещь, каждый уголок кричал о нём, о них, о неслучившемся счастье. Однажды утром, глядя на серое, безразличное небо за окном, она поняла, что больше не может оставаться в этом городе.
Город душил её воспоминаниями. Ей нужно было бежать. Туда, где нет людей, нет сочувствующих взглядов, нет прошлого. Она продала квартиру, купила маленький домик в глухой деревне на краю заповедника и исчезла.
***
Прошло пять лет. Вероника изменилась до неузнаваемости. Из нежной, ранимой женщины она превратилась в сурового, нелюдимого егеря. Коротко стриженые волосы, обветренное лицо, грубая рабочая одежда и неизменное ружьё за плечом. Местные побаивались её и называли за глаза «отшельницей». Она построила вокруг своего дома высокий забор, превратив его в маленькую крепость, и никого не пускала в свою жизнь. Её единственными собеседниками были собака и лес.
Она нашла странное, горькое утешение в единении с природой. Бесконечные обходы лесных угодий, борьба с браконьерами, физический труд на земле — всё это вытесняло боль, оставляя после себя лишь глухую усталость. Она разбила большой огород и сад, и её руки, когда-то знавшие лишь маникюр и клавиатуру, стали грубыми и мозолистыми. Природа медленно, по миллиметру, лечила её рваные раны, заполняя пустоту внутри шелестом листвы и пением птиц.
Единственной ниточкой, связывающей её с прошлой жизнью, были звонки от Андрея. Два раза в год — на её и на его дни рождения. Короткие, сухие разговоры, полные неловких пауз. «Привет. С днём рождения. Как ты?» — «Спасибо. Нормально. А ты как?» После этих бесед оба чувствовали себя опустошёнными, словно бередили старый, так и не заживший шрам.
***
Стояла ранняя весна. Вероника работала в огороде, перекапывая землю, которая только-только освободилась от снега. Воздух пах влагой и новой жизнью. В кармане завибрировал телефон. Она с удивлением посмотрела на экран — Андрей. Звонок в неурочное время, не в день рождения, мог означать только одно — что-то случилось. Сердце тревожно ёкнуло.
— Да? — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ника, привет. Прости, что беспокою, — его голос в трубке был напряжённым. — У меня странный разговор. Мне нужно было тебя предупредить.
Она выпрямилась, отложив лопату.
— Что случилось?
— Помнишь Маргариту? Ту самую, что принимала у тебя роды.
У Вероники перехватило дыхание. Она не слышала этого имени пять лет.
— Помню, — глухо сказала она.
— Она нашла меня. И очень настойчиво просила твой адрес. Говорила, что чувствует вину, хочет извиниться… В общем, несла какой-то бред. Я долго отказывал, но она была такой… убедительной. В итоге я дал ей название твоей деревни. Прости. Я не должен был, но я подумал, что ты должна знать. Она может приехать.
Пауза затянулась. Потом Андрей добавил, и в его голосе послышалась горечь:
— Знаешь, после нашего развода она очень активно пыталась… сблизиться со мной. Ухаживала, звала куда-то. Говорила, что мы оба одиноки и должны помочь друг другу. Я тогда не был готов ни к каким отношениям, просто отшил её. А сейчас вот думаю… всё это очень странно.
В голове у Вероники впервые за эти годы зародилось страшное подозрение.
Мотив. У Маргариты был мотив.
Разговор неожиданно стал теплее, словно прорвав многолетнюю плотину. Вероника, сама от себя не ожидая, начала рассказывать про свой огород, про рассаду помидоров, про прошлогодние соленья. Андрей слушал, и в его голосе слышалась неприкрытая зависть.
— Как же тебе хорошо, наверное, там. Тишина, природа…
Вероника едва сдержалась, чтобы не сказать: «Приезжай в гости». Эта мысль, внезапная и обжигающая, испугала её саму. Она быстро свернула разговор и повесила трубку, чувствуя, как бешено колотится сердце.
***
Поздний вечер окутал дом плотной, чернильной темнотой. За окном выл ветер, раскачивая верхушки сосен. Вероника сидела с книгой у камина, когда её собака, старый волкодав по кличке Серый, вдруг подняла голову и настороженно повела ушами. Но не залаяла. Это было странно. И тут сквозь завывания ветра Вероника услышала тонкий, жалобный плач и слабый стук в ворота.
Схватив ружьё и мощный фонарь, она вышла на крыльцо. Плач доносился от ворот. Кто мог прийти в такую погоду, в такую глушь? Открыв тяжёлую щеколду, она направила луч фонаря наружу. На мокрой земле, съёжившись от холода и страха, стояла маленькая девочка. На вид ей было лет пять. В лёгкой курточке, промокшей насквозь, с огромными, испуганными глазами.
— Ты откуда, малышка? — Вероника опустила ружьё. — Как ты здесь оказалась?
Она подхватила дрожащего ребёнка на руки и быстро занесла в дом. Укутав девочку в тёплый плед и поставив перед ней чашку с горячим чаем, она попыталась её успокоить.
— Меня тётя привезла, — наконец всхлипнула девочка, немного согревшись. — Она остановила машину у леса и сказала идти прямо-прямо по тропинке, там будет деревня. Сказала, что там меня ждёт мама. А я пошла и заблудилась…
Сердце Вероники сжалось от жестокости этого поступка. Оставить ребёнка одного в ночном лесу!
— А как зовут тётю? Ты знаешь? — мягко спросила она, поглаживая девочку по спутанным волосам.
Ребёнок поднял на неё свои огромные, заплаканные глаза и тихо ответил:
— Тётя Рита.
Мир для Вероники перестал существовать. Он раскололся, как в тот день в больнице, только на этот раз из трещин пробивался не мрак, а ослепительный, чудовищный свет догадки. Тётя Рита. Маргарита. Звонок Андрея. Всё сложилось в одну картину, настолько дикую, что разум отказывался её принимать. Она вгляделась в лицо девочки. В эти глаза — её собственные глаза. В этот упрямый изгиб губ — губы Андрея. Её пронзило током узнавания. Это была галлюцинация. Этого не могло быть. Это была её дочь. Живая.
Руки её затряслись так, что она едва смогла взять телефон. Пальцы не слушались, несколько раз промахиваясь по кнопкам. Наконец, она набрала номер Андрея.
— Приезжай, — прошептала она в трубку, задыхаясь. — Приезжай немедленно. Андрей… я думаю… ко мне пришла наша дочь.
***
Андрей примчался под утро. Всю дорогу он был уверен, что у Вероники от горя и одиночества помутился рассудок. Он готовил слова утешения, думал, как будет уговаривать её обратиться к врачу. Он вошёл в дом, готовый ко всему, кроме того, что увидел.
На диване, укрытая пледом и мирно сопя во сне, спала маленькая девочка. Он замер на пороге, как вкопанный. Ему не нужен был никакой тест ДНК. Он смотрел на это детское личико и видел в нём их обоих. Он видел пять украденных лет своей жизни. Медленно, как во сне, он опустился на колени перед диваном.
ДНК-тест, проведённый через несколько дней, стал лишь формальностью, подтвердившей очевидное. Аня была их дочерью. Началось следствие. Картина преступления, восстановленная по крупицам, была чудовищной в своей простоте.
Маргарита, одержимая безответной любовью к Андрею, разработала дьявольский план. Во время кесарева сечения она подменила ребёнка, объявив их здоровую дочь мёртвой. Саму девочку она оформила как отказницу и спустя время удочерила, надеясь, что разрушенная горем семья Вероники распадётся, и Андрей, сломленный и одинокий, упадёт в её объятия.
Когда этого не произошло, а спустя годы она узнала, что Андрей всё ещё поддерживает связь с бывшей женой, её охватил страх. В приступе паники и злобы она решила избавиться от девочки, подбросив её к дому Вероники — как последнее, жестокое напоминание о трагедии. Судебно-психиатрическая экспертиза признала Маргариту невменяемой.
***
Они вернулись в город. В ту самую квартиру, которую Андрей когда-то покинул. Теперь она не казалась склепом. Они сделали ремонт, наполнили её светом, смехом и детскими игрушками. Комната, пять лет стоявшая пустой, наконец-то обрела свою маленькую хозяйку. Вероника, Андрей и Аня заново учились быть семьёй, осторожно и трепетно выстраивая разрушенные мосты.
Однажды вечером, когда Вероника укладывала Аню спать, девочка посмотрела на неё серьёзным, недетским взглядом.
— Мамочка, а это правда, неправда, что я вам была не нужна? — тихо спросила она. Этот вопрос был отголоском того, что внушала ей «тётя Рита».
Вероника крепко обняла дочь, вдыхая запах её волос. В её сердце больше не было боли, только безграничная нежность.
— Это самая большая неправда на свете, солнышко моё, — ответила она, целуя Аню в макушку. — Тебя у нас украли. Но мы с папой ни на один день не переставали любить тебя и ждать. И теперь ты дома. Навсегда.
