— Ты это на стол поставила, чтобы меня опозорить? — свекровь смахнула всё, что я готовила два дня

Лена впервые поняла, что что-то не так, когда свекровь молча взяла швабру из её рук и начала мыть пол заново. Они только переехали в новую квартиру — Андрей настоял, чтобы жили отдельно, но мать приходила каждый день. Чтобы помочь, как она говорила.

— Видишь, Леночка, — Валентина Петровна водила шваброй по уже чистому полу, оставляя мокрые разводы, — надо по диагонали, а не как попало. А то получается грязь размазывать туда-сюда.

Лена молча кивнула, хотя пол был идеально чистым. Она мыла его по всем правилам, которые знала из дома, где её мама управлялась за двадцать минут и никогда не жаловалась на разводы. Но здесь, в новой жизни с Андреем, оказалось, что она не умеет ничего. Ни полы мыть, ни борщ варить, ни даже полотенца складывать.

— У вас дома тебя, наверное, не приучили к порядку, — вздыхала Валентина Петровна, перекладывая стопку белья в шкафу. — Но ничего, я тебя научу. Андрюша заслуживает, чтобы о нём хорошо заботились.

Лена стискивала зубы и повторяла про себя: она любит Андрея, она любит Андрея, всё будет хорошо. Муж приходил с работы уставший, целовал её в макушку и спрашивал, как день. Она улыбалась и говорила, что всё прекрасно. О том, как его мать три часа объясняла ей правильный способ нарезки лука для супа, Лена не рассказывала. Зачем портить вечер?

Прошло полгода. Лена научилась мыть пол по диагонали, складывать полотенца в три сложения, а не в два, варить борщ со свекольной заправкой, которую надо томить на сковороде ровно восемь минут. Она выучила, что котлеты Валентина Петровна предпочитает из смеси говядины и свинины один к одному, что чай нужно заваривать только в фарфоровом чайнике, а гостям подавать строго в чашках с блюдцами, а не в кружках.

Она думала, что прошла экзамен. Но каждый раз находилось что-то новое.

— Леночка, ты зачем шторы постирала? Их же только в химчистку можно. Теперь усядутся, и что я людям скажу?

— Леночка, ты куда дрожжевое тесто поставила? На холодильник нельзя, оно же не поднимется как следует!

— Леночка, милая, ну нельзя же гладить рубашки Андрюши поперёк. Смотри, какие заломы остались!

Андрей пожимал плечами, когда она пыталась осторожно заговорить о том, что его мать, может быть, слишком часто приходит.

— Мам всегда такая была, — говорил он, уткнувшись в телефон. — Она хочет помочь. Ты же знаешь, она одна меня растила после того, как отец ушёл. Мы с ней привыкли всё вдвоём решать.

Лена понимала. Конечно, понимала. Валентина Петровна действительно вырастила сына одна, вложила в него всё — и образование, и квартиру помогла купить, и связи свои использовала, чтобы устроить на хорошую работу. Она имела право беспокоиться о том, чтобы за её сыном ухаживали достойно.

Но иногда, оставшись одна на кухне после очередного визита свекрови, Лена ловила себя на том, что сжимает губку для посуды так сильно, что костяшки пальцев белеют.

В начале ноября Валентина Петровна зашла с пакетами продуктов и сияющим лицом.

— Леночка, у меня в декабре юбилей! Шестьдесят лет — это серьёзная дата. Я хочу собрать всех родственников, коллег. Человек двадцать, наверное, будет. — Она начала выкладывать на стол капусту, морковь, свёклу. — Буду готовить заранее, но ты мне поможешь, конечно? Я ведь одна не справлюсь.

— Конечно помогу, — Лена постаралась улыбнуться искренне.

— Вот и хорошо. Я меню уже продумала. Оливье, конечно, но не простой, а с креветками и перепелиными яйцами. Селёдка под шубой — это классика, без неё никак. Холодец из говядины и свинины, я знаю секрет, как его прозрачным сделать. Потом горячее — запечённая утка с яблоками, картошка в сливках…

Валентина Петровна говорила ещё минут двадцать, перечисляя блюда. Лена слушала и думала о том, что за полгода она ни разу не готовила то, что умеет сама. То, чему научила её мама. Её фирменный торт «Наполеон» с заварным кремом так и остался в памяти, рецепт сложен в тетрадке. Её лобио с грецкими орехами, которое так любили друзья, её цезарь с домашним соусом, её ростбиф с розмарином — всё это осталось в прошлой жизни, до замужества.

Валентина Петровна всегда готовила одно и то же. Традиционное. Правильное. Проверенное временем.

И вдруг, сама не понимая откуда, Лена услышала свой голос:

— Валентина Петровна, а может, я возьму на себя часть меню? У меня есть несколько хороших рецептов. Я могу приготовить основное, а вы отдохнёте перед своим праздником.

Свекровь замерла, держа в руках кочан капусты. Посмотрела на Лену так, словно та предложила что-то неприличное.

— Ты? — переспросила она. — Ну… в принципе… почему бы и нет. Только, Леночка, это же мой юбилей. Гости будут серьёзные. Коллеги по работе, родственники. Всё должно быть на высшем уровне.

— Я постараюсь, — тихо сказала Лена.

— Ну хорошо, — милостиво кивнула Валентина Петровна. — Только давай всё равно по моему меню. Я же не зря его продумывала.

Лена кивнула. А потом, когда свекровь ушла, достала свою тетрадь с рецептами. Села за стол и начала писать список. Своё меню. То, что она умеет, что любит, что получается у неё лучше всего.

Следующие две недели Лена потратила на подготовку. Она ездила на фермерский рынок за молодой говядиной для ростбифа — мясо должно было быть нежным. Она нашла маленький грузинский магазинчик на окраине города, где продавались правильные специи для лобио. Она съездила в три разных супермаркета в поисках нужного сыра для цезаря.

Каждый вечер, когда Андрей засыпал, она сидела на кухне с тетрадью и пересчитывала ингредиенты, составляла график готовки. Валентина Петровна звонила каждый день и напоминала про оливье с креветками, про селёдку под шубой.

— Готовишь? — спрашивала она. — Не забыла про майонез? Я тебе говорила, какой именно надо купить?

— Всё помню, — отвечала Лена.

За два дня до юбилея она начала готовить. Замариновала ростбиф в смеси оливкового масла, розмарина и чеснока — мясо должно было пропитаться, стать мягким. Замочила красную фасоль для лобио, перебрала её вручную, выбрасывая каждое повреждённое зёрнышко. Запекла индейку для салата — не курицу, а именно индейку, потому что она нежнее и сочнее.

Андрей заглядывал на кухню, хмурился.

— Лен, ты что, правда всё сама готовишь? Мама не помогает?

— Я сама хочу, — Лена вытерла руки о фартук. — Это же подарок для твоей мамы.

Он пожал плечами и ушёл досматривать футбол. А Лена вернулась к плите.

Она готовила всю ночь. Тесто для «Наполеона» раскатывала тонко-тонко, каждый корж выпекала отдельно, следила, чтобы не подгорели края. Крем варила на водяной бане, постоянно помешивая, чтобы не было комочков. Собирала торт слой за слоем, щедро промазывая каждый корж.

К утру у неё болели ноги и спина, на руках появились мелкие порезы от ножа. Но стол в гостиной был накрыт. Белая скатерть, которую Лена купила сама, специально для этого случая. Ростбиф, нарезанный тонкими розовыми ломтиками, с веточками розмарина. Лобио в глиняных горшочках, посыпанное гранатовыми зёрнами и кинзой. Цезарь с хрустящими сухариками и тонко наструганным пармезаном. Салат с запечённой индейкой, клюквой и миксом листьев. И в центре — её «Наполеон», высокий, ровный, посыпанный крошкой от коржей.

Лена стояла посреди гостиной и смотрела на свою работу. Впервые за полгода она почувствовала что-то похожее на гордость. Это было красиво. Это было вкусно. Это было её.

В полдень появилась Валентина Петровна. Она провела всё утро в салоне — причёску сделала, маникюр, макияж. Вошла в гостиную в новом синем платье, сияющая, готовая принимать поздравления.

И замерла.

Лена видела, как меняется лицо свекрови. Удивление — быстрый взгляд по столу, попытка найти знакомое. Непонимание — где оливье, где селёдка под шубой, где холодец? И потом — гнев. Медленный, растекающийся, как чернильное пятно на белой скатерти.

— Это что? — голос Валентины Петровны был тихим, опасно тихим.

— Я приготовила для вашего юбилея, — Лена чувствовала, как перехватывает горло. — Это мои фирменные блюда. Я хотела…

— Ты хотела? — Валентина Петровна подошла ближе к столу. Взяла вилку, ткнула в ростбиф. — Что это?

— Ростбиф с розмарином. Очень нежный получился…

— Ростбиф, — повторила свекровь, и в её голосе была такая насмешка, что Лена сжалась. — А это что за непонятное?

— Лобио. Грузинское блюдо из фасоли…

— Лобио! — Валентина Петровна рассмеялась, но смех был злым. — А где оливье? Где селёдка под шубой? Где нормальная еда, которую люди понимают?

— Я думала…

— Ты думала! — голос свекрови стал громче. — Ты ничего не думала! Я тебе говорила, какое меню должно быть! Я тебе объясняла! А ты что сделала? Ты решила умничать? Показать, какая ты из себя кулинарка?

— Нет, я просто хотела сделать приятное…

— Приятное? — Валентина Петровна схватила блюдо с лобио. — Ты это на стол поставила, чтобы меня опозорить? — она взмахнула блюдом, и горшочки с фасолью полетели на пол. — Гости придут через час! Через час! И что я им предложу? Эту… эту несуразицу?

Лена смотрела, как глиняные горшочки разбиваются о паркет, как красная фасоль разлетается по полу. Свекровь швыряла блюдо за блюдом — ростбиф упал со стола, салат с индейкой перевернулся, из цезаря посыпались листья.

— Два дня! — кричала Валентина Петровна. — Два дня ты готовила эту ерунду! А могла бы спросить! Могла бы посоветоваться! Но нет, тебе же надо было показать, что ты лучше всех! Что ты умнее!

Лена стояла и не могла пошевелиться. Слёзы текли по щекам, но она даже не поднимала руки, чтобы их стереть. Она смотрела на разрушенный стол, на еду, которую готовила с такой любовью, с такой надеждой. На свой «Наполеон», который свекровь схватила обеими руками и…

— Стой.

Голос Андрея был негромким, но Валентина Петровна застыла, держа торт на весу.

Лена обернулась. Муж стоял в дверях, в домашней футболке и джинсах, растрёпанный — видимо, пытался вздрмнуть. Его лицо было бледным, губы сжаты в тонкую линию.

— Поставь торт, — сказал он.

— Андрюша, ты не понимаешь, она…

— Поставь. Торт. На стол.

Валентина Петровна медленно, неуверенно опустила «Наполеон» обратно на скатерть.

Андрей прошёл в гостиную, посмотрел на разгром. Его челюсти двигались, словно он пытался проглотить что-то горькое.

— Мам, — начал он, и голос его дрожал. — Мам, мне всё равно, что будет на столе. Мне всё равно, будет это оливье или ростбиф. Селёдка под шубой или лобио. Мне. Всё. Равно.

— Но Андрюша…

— Нет, не перебивай. Я должен был сказать это раньше. Гораздо раньше. — Он подошёл к Лене, взял её за руку. Пальцы были тёплыми, крепкими. — Мне надоело. Надоело слушать, как надо правильно мыть пол. Как надо складывать полотенца. Как готовить борщ. Надоело смотреть, как моя жена ходит по дому на цыпочках, боясь что-то сделать не так.

— Я просто хотела помочь…

— Ты хотела контролировать, — Андрей качнул головой. — Ты хотела, чтобы всё было, как ты привыкла. Как ты решила. Но это не твой дом, мам. Это наш дом. Мой и Лены. И если моя жена приготовила праздничный стол, потратила на это два дня, сделала это как подарок тебе — ты должна быть благодарна. Ты должна сказать спасибо.

Валентина Петровна смотрела на сына широко раскрытыми глазами. Лена никогда не видела её такой — растерянной, испуганной почти.

— Но я… я же для вас…

— Для меня? — Андрей усмехнулся, и в этой усмешке была боль. — Для меня было бы лучше, если бы ты дала нам жить своей жизнью. Если бы перестала приходить каждый день и проверять, правильно ли мы делаем. Если бы доверяла, что я выбрал правильную женщину и она справится без твоих наставлений.

Повисла тишина. Слышно было только, как за окном проехала машина, как капала вода из крана на кухне. Лена чувствовала тепло Андрюшиной руки и не могла поверить, что это происходит на самом деле.

— Я не хотел портить твой праздник, — тише сказал Андрей. — Но если бы я промолчал сейчас, я бы предал Лену. А я этого не сделаю. Поэтому давай так: ты сейчас извинишься перед женой за то, что выбросила еду, которую она готовила для твоего юбилея. Потом мы с Леной уберём здесь, что получится — спасём. Гости придут, мы их встретим. И если кто-то спросит, почему на столе не оливье, а что-то другое — ты скажешь, что твоя замечательная невестка приготовила что-то особенное. Понятно?

Валентина Петровна открыла рот, закрыла. Её лицо менялось — гнев, обида, непонимание сменяли друг друга. Потом она посмотрела на Андрея, на его серьёзное, непреклонное лицо, и что-то дрогнуло в её взгляде.

— Лена, — голос свекрови был хриплым. — Я… прости. Я не должна была.

Это не было настоящим извинением — Лена слышала в голосе обиду, сопротивление. Но это было что-то.

— Хорошо, — выдохнула она.

Следующий час они провели, пытаясь спасти то, что можно было спасти. Цезарь, разлетелся по полу — пришлось выбросить. Но ростбиф удалось восстановить, лобио из уцелевших горшочков переложили в одно большое блюдо. Салат с индейкой помяло, но он остался съедобным. «Наполеон» чудом уцелел — только бока немного смялись, когда его схватили.

Валентина Петровна стояла в стороне и наблюдала. Она не помогала, не мешала — просто смотрела, как её сын и невестка спасают праздник. На её лице было что-то отстранённое, почти потерянное.

Гости начали приходить без пятнадцати четыре. Коллеги Валентины Петровны с работы, дальние родственники, соседи. Они заходили в гостиную, смотрели на стол с удивлением — необычно, не так, как обычно на таких праздниках.

— Валя, а где твой знаменитый оливье? — спросила одна из коллег, полная женщина в красном платье.

Лена замерла с тарелками в руках. Валентина Петровна медленно повернулась к гостье.

— Сегодня моя невестка Лена готовила, — сказала она, и голос звучал ровно, почти механически. — Она очень постаралась. У неё свои фирменные рецепты.

— Ой, как интересно! — женщина подошла к столу поближе. — А это что?

— Лобио, — тихо ответила Лена. — Грузинское блюдо. Попробуйте, пожалуйста.

Гости пробовали осторожно, словно боясь отравиться чем-то незнакомым. Но потом лица начали меняться — удивление, одобрение.

— Валя, у тебя невестка молодец! — сказал кто-то. — Вкуснятина!

— Да, — Валентина Петровна кивнула, и Лена уловила в её голосе что-то натянутое. — Молодец.

Весь вечер свекровь вела себя тихо. Она принимала поздравления, благодарила за подарки, улыбалась гостям. Но улыбка была не такая, как обычно — не властная, не уверенная. Она казалась меньше, скромнее. Когда гости расхваливали еду, она кивала и говорила: «Это Лена приготовила», и в её голосе каждый раз звучало что-то похожее на смирение.

Ближе к полуночи, когда большинство гостей разошлись, Валентина Петровна подошла к Лене. Они были на кухне — Лена мыла посуду, хотя Андрей просил её отдохнуть.

— Лена, — начала свекровь, и голос её был усталым. — Я не знала, что ты так умеешь готовить.

Лена опустила тарелку в мыльную воду, оглянулась. Валентина Петровна стояла в дверном проёме, маленькая, постаревшая за один вечер.

— Я просто хотела сделать для вас что-то хорошее, — сказала Лена.

— Знаю. — Свекровь помолчала. — Я не привыкла, что кто-то делает по-другому. Я всегда считала, что знаю лучше всех. Что только мой способ — правильный.

Лена не знала, что ответить. Она просто смотрела на Валентину Петровну и ждала.

— Андрюша никогда со мной так не разговаривал, — продолжила свекровь. — Он всегда был послушным. Соглашался со мной. А сегодня… — Она вздохнула. — Наверное, я перегнула палку.

— Вы просто привыкли всё контролировать, — осторожно сказала Лена. — Но я не хочу отнимать у вас сына. Я просто хочу быть его женой. И научиться жить в этой семье.

Валентина Петровна кивнула. Постояла ещё немного, потом развернулась и ушла. А Лена вернулась к посуде, и впервые за полгода почувствовала, что, может быть, всё будет хорошо. Не сразу, не быстро — но когда-нибудь.

Андрей обнял её со спины, когда она домывала последнюю тарелку.

— Прости, что не сделал этого раньше, — прошептал он ей в волосы.

— Ты сделал сейчас, — Лена положила руки поверх его рук. — Это главное.

Они стояли так, посреди кухни, пахнущей средством для мытья посуды и остатками праздника. За окном падал первый снег — крупные, ленивые хлопья, которые медленно опускались на подоконник.

Завтра будет новый день. Валентина Петровна, скорее всего, снова придёт, снова будет учить жизни и давать советы. Но что-то изменилось сегодня. Что-то сдвинулось с мёртвой точки, и Лена чувствовала это в том, как крепко обнимает её Андрей, в том, как свекровь назвала её просто Леной, без этого снисходительного «Леночка».

— Твой «Наполеон» был лучшим на столе, — сказал Андрей.

— Знаю, — улыбнулась Лена и впервые за долгое время почувствовала, что имеет право так сказать. — Я всегда это знала.

Оцените статью
Добавить комментарии

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

— Ты это на стол поставила, чтобы меня опозорить? — свекровь смахнула всё, что я готовила два дня
Муж был уверен, что я буду терпеть его родню в нашем доме. Но я нашла способ показать, кто здесь настоящая хозяйка