— Мы тут посовещались и решили, — голос тётки, Тамары Игоревны, резанул по натянутым нервам, как тупой нож по стеклу. — Ты свою долю в дедовой квартире даришь Глебу.
Кирилл медленно поднял голову.
Он смотрел не на тётку, а на пыльные узоры на ковре, который помнил ещё его детские коленки. В воздухе пахло нафталином и ультиматумом.
— Что значит «даришь»?
— То и значит. Безвозмездно, — уточнил дядя Слава, муж Тамары, старательно глядя куда-то в сторону. Он всегда так делал, когда жена затевала что-то грязное.
Кирилл обвёл взглядом собравшихся.
Тётка, дядька, их сын Глеб, который тут же вжал голову в плечи, изображая вселенскую скромность. Все сидели на старой дедовской мебели, в квартире, половина которой по закону принадлежала ему.
— Я не понимаю. Это же и моя квартира. Дед оставил её нам обоим. В равных долях.
Тамара фыркнула, скрестив руки на массивной груди.
— Дед был старый, не всё понимал. Глебу нужнее, у него семья скоро будет, ребёнок на подходе. А ты один, мотаешься по своим столицам, деньги гребёшь. Зачем она тебе? Продашь ведь за копейки чужим людям.
Каждое её слово было выверено. Каждое било в самое уязвимое место — в его чувство долга перед семьёй, которое они сами же в него и вколотили с детства.
— Я не собирался продавать.
— Вот и отлично! — обрадовалась тётка фальшивой, липкой радостью. — Значит, подаришь. Родному брату, можно сказать. Это будет правильно. По-семейному. По-человечески.
Кирилл посмотрел на Глеба. Двоюродный брат изучал свои ботинки с таким интересом, будто видел их впервые. Ни стыда, ни благодарности. Только жадное, сосущее ожидание.
— А если я откажусь? — спросил Кирилл, и слова прозвучали глухо, словно из-под воды.
Тамара Игоревна перестала улыбаться. Её лицо превратилось в жёсткую, неприятную маску.
— А отказа не будет. Ты всё прекрасно понял, Кирилл. Либо поступаешь как положено члену семьи, либо мы тебя вычеркиваем.
Она произнесла это так просто, будто речь шла о выключении света в коридоре.
— Вычеркнете? — он усмехнулся без веселья. — Это как? Из какой-то общей тетрадки?
— Не паясничай! — рявкнул дядя Слава, осмелев. — Ты знаешь, что это значит. Ни звонков, ни помощи, ни родства. Ты станешь для нас пустым местом. Чужим человеком.
Он вспомнил деда. Как тот, уже совсем слабый, взял его за руку и прошептал: «Не бросай их, Кирюша, какие ни есть — а наши». Он обещал. И теперь это обещание превратилось в петлю на его шее, которую затягивали самые близкие люди.
Они смотрели на него втроём. Ждущие, давящие, уверенные в своей правоте и в его слабости. Они не просили. Они выносили приговор.
На следующий день Кирилл решил, что должен попытаться ещё раз. Спокойно. Без эмоций. Он набрал номер тётки, надеясь, что за ночь её праведный гнев поутих.
— Слушаю, — бросила она в трубку так, будто он отрывал её от спасения мира.
— Тёть Там, это я. Я хотел поговорить про квартиру. Вчера все были на нервах, давай…
— А что тут говорить? — перебила она. — Тебе всё сказали. Умный мальчик, должен был уже всё обдумать и принять правильное решение. Мы же тебе не враги. Мы хотим как лучше. Для семьи.
Её голос сочился фальшивой заботой, от которой сводило зубы.
— Я не могу просто подарить половину квартиры, — твёрдо сказал Кирилл. — Но я готов пойти навстречу. Давайте я продам вам свою долю. Со скидкой, как родным. В рассрочку на пять лет, если нужно.
На том конце провода повисла пауза, а потом раздался короткий, злой смешок.
— Продать? Ты что, Кирилл, совсем ума лишился? Родным людям продавать? Да у тебя сердца нет! Мы же семья!
— Семья — это когда друг другу помогают, а не требуют и шантажируют, — ответил он, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение.
— Ты ещё будешь меня учить, что такое семья?! — взвилась Тамара. — Я твоему брату жизнь посвятила, ночей не спала! А ты, вместо благодарности, копейки считаешь! Дед бы в гробу перевернулся, если б узнал!
Она бросила трубку.
Через час пришло сообщение от дяди Славы: «Мать из-за тебя чуть в обморок не упала. Давление подскочило. Доволен?»
Кирилл сжал телефон так, что пластик затрещал. Он не ответил.
Вечером позвонил Глеб. Его голос был заискивающим и виноватым.
— Кир, ну ты чего? Мать плачет. Ты же понимаешь, мне жениться скоро, ребёнок будет. Где нам жить? На улице? У тебя же всё есть, а у меня ничего.
— У тебя есть работа, Глеб. И руки-ноги.
— Легко тебе говорить, — обиженно пропыхтел брат. — Ты всегда был везучим. А нам всю жизнь карабкаться приходится. Неужели тебе сложно помочь родной крови? Один раз.
Кирилл молча слушал эту унизительную тираду. Он пытался найти в себе сочувствие, но находил только растущую брезгливость. Они не видели в нём человека. Только ресурс.
Он положил трубку, не прощаясь.
Всю неделю его телефон разрывался. Звонки, которые он сбрасывал. Сообщения, полные упрёков и пассивной агрессии. Они методично загоняли его в угол, играя на чувстве вины и обещании, данном деду. Он плохо спал, почти не ел и не мог сосредоточиться на работе.
Он почти сдался. Почти решил, что проще отдать и забыть, как страшный сон. Пусть подавятся этой квартирой.
Но в пятницу раздался звонок с незнакомого номера.
— Алло, Кирилл Андреевич? Меня зовут Ольга, я кредитный специалист банка. Ваш брат, Глеб Вячеславович, подал заявку на крупный кредит под залог недвижимости на Лесной.
Он указал вас как второго собственника и поручителя. Нам просто нужно ваше устное подтверждение для начала процедуры оценки. Он нас заверил, что вы в курсе и полностью согласны.
Кирилл замер, прижав трубку к уху. Кровь отхлынула от лица.
Они не просто давили. Они уже действовали за его спиной. Пытались повесить на него кредит, заложив его же имущество. Они были готовы на подлог.
Что-то внутри него сжалось в ледяной комок. И обещание, данное деду, прозвучало в голове совсем иначе: «Не бросай их».
Может, дед имел в виду не «помогай во всём», а «не дай им окончательно потерять человеческий облик»?
— Да, конечно, я в курсе, — ответил Кирилл в трубку ровным, незнакомым самому себе голосом.
— Но сделку мы будем проводить с участием моего юриста. Давайте так: мы с вами встретимся в понедельник, в шесть вечера, прямо в квартире. Пригласите туда и моих родственников. Для обсуждения деталей.
На том конце провода девушка явно растерялась.
— Ю-юрист? Но обычно это не требуется…
— В моём случае требуется, — отрезал Кирилл. — Я предпочитаю делать всё по закону. В понедельник, в шесть.
Он повесил трубку, не дожидаясь ответа. Всё. Хватит.
Чувство вины, которое грызло его годами, испарилось без следа. Осталась только звенящая пустота и холодная, кристальная ясность. Он тут же набрал номер Игната, старого институтского друга, который стал первоклассным адвокатом.
— Игнат, привет. Нужна твоя помощь. Кажется, моя семья решила меня ограбить.
Всю субботу они провели в офисе Игната, разбирая документы и выстраивая линию защиты, которая быстро превратилась в линию нападения. Деньги, что Кирилл несколько лет откладывал на первый взнос по собственной ипотеке, теперь получали иное, боевое крещение.
В понедельник, без десяти шесть, он стоял у дверей дедовской квартиры. Рядом с ним — Игнат, в строгом костюме и с пухлым портфелем.
Дверь открыла сияющая Тамара.
— Кирюша! А мы уже ждём! Проходи, родной! — она попыталась его обнять, но наткнулась на ледяную стену.
В комнате уже сидели все: дядя Слава, Глеб и девушка-банкир. Атмосфера была пропитана предвкушением победы.
— А это кто? — подозрительно спросил дядя Слава, глядя на Игната.
— Это мой представитель, Игнат Сергеевич, — спокойно представил Кирилл. — Он поможет нам с документами.
Тётка напряглась.
— Зачем нам чужие люди? Мы бы и сами…
— Чтобы всё было честно, — прервал её Кирилл. Он сел напротив них. — Итак, я внимательно вас всех выслушал. Вашу позицию я понял. И принял решение.
Он сделал паузу, наслаждаясь тем, как жадно они вперились в него взглядами.
— Я не буду дарить свою долю, — медленно произнёс он. — И продавать её вам я тоже не буду. И уж тем более я не буду подписывать никакие кредитные договоры.
Лицо Тамары вытянулось. Девушка-банкир растерянно захлопала ресницами.
— Я делаю вам встречное предложение, — продолжил Кирилл, и его голос обрёл твёрдость стали. — Основываясь на статье 252 Гражданского кодекса, я, как собственник, имею преимущественное право выкупа. Поэтому я предлагаю вам продать мне вашу половину квартиры. По рыночной цене.
В комнате повисла оглушительная тишина, нарушаемая лишь тихим скрипом старого паркета.
— Что? — первой опомнилась тётка. — Ты… ты в своём уме? У нас нет другого жилья!
— Это не мои проблемы, — пожал плечами Кирилл. — Вы же собирались как-то решать этот вопрос, когда хотели провернуть аферу за моей спиной? Вот и решите. Я даю вам двадцать четыре часа на размышления.
— Да ты… да мы… — задохнулся от возмущения дядя Слава.
— А если вы откажетесь, — невозмутимо продолжил Кирилл, глядя им прямо в глаза, — мой представитель немедленно подаст иск в суд. О принудительном выделении долей и продаже всей квартиры с публичных торгов. Вы получите свою половину денег, за вычетом судебных издержек. И съедете. В любом случае.
Он встал. Мальчик, которым они помыкали всю жизнь, умер в ту пятницу, во время звонка из банка. На его месте стоял мужчина, который больше не позволит себя использовать.
Двадцать четыре часа превратились в ад. Телефон разрывался от проклятий, сменяющихся слезливыми мольбами. Тамара кричала, что он вонзил нож в спину матери, дядя Слава хрипел проклятия, а Глеб присылал жалостливые сообщения о своей несложившейся жизни.
Кирилл не отвечал. Он передал все контакты Игнату.
Ровно через сутки позвонил адвокат.
— Они согласились. Сломались. Завтра в десять у нотариуса. Будут продавать.
Ни радости, ни триумфа Кирилл не почувствовал. Только тяжёлое, выматывающее облегчение, как после долгой болезни.
Сделка прошла молча. Тётка смотрела на него с такой ненавистью, будто он лично украл у неё молодость и счастье. Дядя Слава прятал глаза. Глеб выглядел просто раздавленным.
Они поставили свои подписи, забрали банковскую выписку о переводе денег и вышли из кабинета, не попрощавшись. Дверь закрылась, отсекая их навсегда.
— Ну что, поздравляю, — хлопнул его по плечу Игнат. — Ты был кремень.
Кирилл лишь кивнул.
Вечером он впервые за много лет вошёл в дедовскую квартиру как единственный хозяин.
Он долго стоял посреди комнаты, вдыхая запах старых книг и пыли. Не было ощущения победы. Было ощущение порядка. Будто он наконец-то навёл чистоту в самом тёмном и запущенном углу своей жизни.
Он не стал вычеркивать их из своей жизни демонстративно. Он просто перестал о них думать. Их больше не было в его мире.
Прошло полгода. Кирилл сделал в квартире лёгкий ремонт, сохранив дедовский кабинет в нетронутости. Однажды, разбирая старые бумаги, он нашёл пожелтевший конверт. Внутри было короткое письмо, написанное дрожащим почерком деда: «Кирюша, я оставляю тебе половину, чтобы у тебя всегда была опора. И чтобы ты научился защищать своё. Не давай никому сесть себе на шею. Даже родным. Особенно родным».
В этот момент его телефон завибрировал. Незнакомый номер.
— Алло? — ответил он.
— Кир… это Глеб, — раздался в трубке жалкий, просящий голос. — У меня тут проблемы… Не мог бы ты…
Кирилл молча смотрел на дедовские строки. Он всё понял.
— Простите, вы ошиблись номером, — сказал он спокойно и чётко.
И нажал отбой.
Впервые за долгие годы он почувствовал, что обещание, данное деду, было исполнено. Полностью.
Эпилог
Прошло три года.
Кирилл стоял у большого окна в гостиной. За ним, залитая утренним солнцем, простиралась панорама города.
Квартира деда преобразилась до неузнаваемости. Старый паркет отциклевали, стены выкрасили в светлые тона, а вместо громоздкой мебели появилась легкая и современная. Только кабинет деда остался нетронутым, как музей, как напоминание о корнях.
Звонок Глеба стал последним. Больше они не пытались выйти на связь. Кирилл не искал о них новостей, но мир оказался тесен.
Пару раз до него долетали обрывки слухов от дальних знакомых.
На полученные деньги тётка с Глебом смогли купить лишь крошечную однокомнатную квартиру в новостройке на самой окраине города, с голыми бетонными стенами.
Радости от «своего угла» хватило ненадолго. Начались скандалы. Тамара винила сына в мягкотелости, а Глеб молча ненавидел её за то, что она не смогла «отжать» для него целое состояние.
Его скорая свадьба, которой они так прикрывались, расстроилась. Невеста, увидев, в какую семью и в какие условия ей предстоит войти, просто исчезла. Глеб, по слухам, начал выпивать.
Дядя Слава тихо угас через год после сделки – сердце. Тамара осталась вдвоем с сыном в бетонной коробке, наполненной взаимными упреками.
Они получили то, чего так страстно желали – деньги. Но деньги лишь высветили пустоту внутри них.
Кирилл не злорадствовал. Когда он услышал о смерти дяди, внутри ничего не дрогнуло. Ни жалости, ни удовлетворения. Просто факт. Как новость в газете о незнакомом человеке. Они сами вычеркнули себя из его жизни, и он лишь узаконил этот факт.
Он подошел к письменному столу деда и снова взял в руки то старое письмо. «Не давай никому сесть себе на шею.
Даже родным. Особенно родным». Раньше он думал, что дед писал о силе.
Теперь он понимал – дед писал о границах. О том, что настоящая любовь и семья – это не слепое жертвоприношение, а уважение. Они же требовали не помощи. Они требовали его самоуважения.
Дверь в комнату тихо скрипнула. На пороге стояла Лена, его невеста.
— Опять с дедом разговариваешь? — улыбнулась она.
— Вспоминаю, — просто ответил Кирилл, убирая письмо. — Он был мудрый человек.
— Он был бы рад видеть эту квартиру такой живой, — Лена подошла и обняла его. — Здесь теперь столько света.
Кирилл посмотрел в ее глаза и понял, что такое настоящая семья. Это не кровь и не фамилия.
Это место, где тебя не пытаются сломать ради своей выгоды. Место, где твое «нет» уважают так же, как и твое «да».
Он освободился не от родственников. Он освободился от ложного чувства долга, которое они в него вбивали с детства.
И только избавившись от него, он смог построить что-то настоящее. Свою жизнь. По своим правилам. В квартире, которую он научился защищать.
