Телефон мужа на белой мраморной столешнице завибрировал резко, пронзительно. Звук душа из ванной комнаты был ровным, убаюкивающим фоном для этого утреннего хаоса.
Дарья Борисовна вытерла липкие от сока пальцы младшего, Миши, и снова повернулась к плите.
Аппарат не унимался. Незнакомый номер. У Всеволода Игоревича не бывало незнакомых номеров.
Раздражение подтолкнуло руку. Она провела пальцем по холодному стеклу.
— Да.
Грубый, прокуренный голос в трубке не стал тратить время на приветствия.
— Сева, это ты?
— Он в душе. Что передать? — её собственный голос прозвучал спокойно, почти безразлично.
На том конце провода хмыкнули. Тяжело, с хрипом.
— Скажи своему благоверному, что «груз» на месте. Если он до полудня не решит вопрос, его милая семейная жизнь превратится в очень громкую и неприятную историю. С картинками в новостях.
Короткие гудки.
Дарья не опустила руку. Она стояла, ощущая, как холод экрана перетекает в пальцы, ползет вверх по руке. Воздух в кухне вдруг стал плотным, тяжелым, как будто перед грозой.
Шум воды в ванной прекратился.
Она посмотрела на детей. Пятилетняя Полина сосредоточенно строила башню из кубиков. Миша пытался дотянуться до вазы с конфетами. Их мир еще был целым. Ярким. Безопасным.
Её губы шевельнулись, произнося слова, которые уже нельзя было взять назад.
— Дети, одевайтесь. Мы едем в гости. К бабушке. Прямо сейчас.
Она двигалась быстро, без суеты, на каком-то внутреннем автопилоте. Паспорта из ящика комода. Небольшая пачка денег, припрятанная давно, на всякий случай.
Вместе с документами она схватила небольшой кожаный блокнот, который всегда лежал рядом — она была уверена, что это ее, с телефонами детских врачей.
Детские ветровки. Маленький, до дыр затертый плюшевый заяц Полины, без которого та не спала.
Никаких чемоданов. Никаких сборов. Только самое необходимое. Жизнь.
Входная дверь щелкнула почти беззвучно. В тот же самый момент ручка двери ванной комнаты медленно поползла вниз.
Они уже спускались по лестнице, когда из квартиры донесся яростный, оглушительный крик мужа, в котором не было ничего, кроме его имени:
— Даша!
Она не вздрогнула.
Просто крепче сжала маленькие ладошки в своих руках. Одна была теплой, другая — чуть прохладной.
Серый асфальт двора сменился гудроном проспекта. Дарья вела машину ровно, не превышая скорости, вливаясь в утренний поток. Солнце било в лобовое стекло, заставляя щуриться.
Она видела в зеркале заднего вида растерянные лица детей.
— Мам, а мы к бабушке с дедушкой? — голос Полины был тонким, неуверенным.
— Да, солнышко. К ним.
— А папа? Папа приедет?
Дарья на мгновение прикусила губу, подбирая слова. Не лгать. Но и не пугать.
— Папа приедет позже. У него очень много работы.
Она чувствовала, как вибрирует в кармане ее собственный телефон. Один звонок. Второй. Третий. Всеволод. Она не смотрела на экран, но знала — это он. Каждое жужжание было похоже на удар маленького молоточка по нервам.
На выезде из города она свернула к безликому придорожному комплексу. Заправка, кафе, маленький магазинчик с надписью «Связь».
— Сидите в машине. Я сейчас вернусь.
В магазине пахло пластиком и дешевым кофе. Она купила бутылку воды, два сока и самую простую кнопочную звонилку с новой сим-картой. Продавщица, сонная женщина неопределенного возраста, посмотрела на нее без интереса.
Вернувшись в машину, она протянула детям сок. Потом достала свой дорогой смартфон, который еще вчера казался ей центром вселенной. Открыла крышку, вынула сим-карту.
Посмотрела на крошечный кусочек пластика с золотыми контактами. Вся ее жизнь — контакты, переписки, фотографии — была привязана к нему.
Она разломила его ногтями. Хруст был едва слышен, но для нее он прозвучал как выстрел, объявляющий начало новой войны.
Обломки полетели в урну рядом с машиной. Она вставила новую симку в дешевый аппарат и включила его. Экран засветился холодным синим светом. Она отправила единственное сообщение на номер, который знала наизусть. Номеру матери.
«Мама, мы едем к вам. Все хорошо. Не отвечай на звонки. Я все объясню».
Она не сомневалась, что Всеволод уже начал обзванивать всех. Ее родителей, ее подруг. Он будет разыгрывать заботу. Тревогу. Праведный гнев. Он был мастером таких спектаклей.
Часы на приборной панели показывали 11:47. «Если он до полудня не решит вопрос…»
Дарья вырулила на трассу. Город остался позади, сменившись унылыми полями и редкими перелесками.
Она больше не была женой Всеволода Игоревича, успешного юриста. Она была беглянкой с двумя детьми и пачкой наличных в сумке.
И впервые за долгие годы она не чувствовала страха.
Только странное, острое, обжигающее ощущение реальности. Все маски были сорваны одним случайным звонком.
Дорога тянулась серой, бесконечной лентой. Дети, утомленные ранним подъемом и дорогой, уснули на заднем сиденье. Полина обнимала своего зайца, Миша смешно причмокивал во сне.
Теперь, когда не нужно было отвечать на вопросы и сохранять спокойное лицо, мысли хлынули потоком. «Груз». Угроза.
«Картинки в новостях». Это не были слова из мира Всеволода, каким она его знала. Мира дорогих костюмов, безупречных манер и скучных корпоративных споров.
Но знала ли она его на самом деле?
В памяти начали всплывать мелкие, незначительные детали, которым она раньше не придавала значения.
Его ночные разговоры шепотом в кабинете. Внезапные командировки, о которых он сообщал за час до выезда. Раздражение, почти ярость, когда она однажды переложила бумаги на его столе.
«Даша, никогда, слышишь, никогда не трогай мои документы!»
Она списывала это на стресс, на сложную работу. Она хотела верить в образ, который он так тщательно создавал. Образ надежного, успешного мужчины, главы семьи. А может, она просто боялась заглянуть глубже?
Машина свернула с трассы на знакомую проселочную дорогу. Еще несколько километров, и показались крыши родного поселка.
Вот он, родительский дом. Двухэтажный, из красного кирпича, с большим садом, который отец, Борис Петрович, холил и лелеял с тех пор, как вышел в отставку.
Когда она заглушила мотор, воцарилась оглушительная после дороги пустота. Отец уже стоял на крыльце.
Высокий, сухой, с прямой военной выправкой. Он не улыбался. Просто смотрел, как она выводит сонных детей из машины.
Мать, Елена Константиновна, выбежала следом. Она всплеснула руками, но, увидев лицо дочери, осеклась. Никаких вопросов. Она просто обняла Дарью, потом подхватила на руки Мишу.
— Полина, солнышко, пойдем, я тебе какао сделаю.
Она уводила детей в дом, создавая для них островок normalcy посреди надвигающейся бури.
Дарья осталась с отцом на крыльце.
— Что случилось? — его голос был тихим, но в нем не было места для сантиментов.
— Пап, нам нужно поговорить.
В доме пахло деревом и маминой выпечкой. Запах безопасности. Запах детства. Этот контраст с ледяной угрозой из телефонной трубки был почти физически болезненным.
Когда дети были накормлены и отправлены смотреть мультики в дальнюю комнату, они сели за большой дубовый стол на кухне.
Дарья пересказала утренний разговор. Слово в слово. Она рассказала о своем бегстве, о смене сим-карты.
Елена Константиновна слушала, прижав ладонь ко рту. Отец смотрел в одну точку, его пальцы медленно сжимались в кулак.
— Значит, угроза реальна, — заключил он, когда она закончила. Это был не вопрос, а утверждение.
— Я не знаю, что это за «груз». Я не знаю, во что он ввязался. Но голос… Пап, это был не тот человек, с которым можно договориться.
В этот момент настойчиво зазвонил стационарный телефон на стене. Длинные, требовательные гудки. Все трое замерли.
— Это он, — выдохнула Дарья.
Отец медленно поднялся.
— Что ему сказать? — спросила Елена Константиновна.
— Скажите, что я сделала свой выбор, — голос Дарьи был твердым. — Скажите, что меня здесь нет и вы не знаете, где я. И что если с вами или с детьми что-то случится, вся информация, которая у меня есть, немедленно окажется там, где нужно.
Отец кивнул, снимая трубку. Дарья слышала из трубки искаженный яростью, высокий голос мужа.
— Слушаю. … Да, Всеволод, здравствуй. … Нет. Ее здесь нет. … Я не знаю, где моя дочь. … Не повышай на меня голос, мальчик. … Это все? Всего доброго.
Он положил трубку. Повернулся к Дарье. В его глазах, обычно строгих и отстраненных, она впервые за много лет увидела откровенное беспокойство.
— Теперь это и наша война, дочка.
Вечер опустился на дом незаметно. Отец не стал больше ничего говорить. Он молча обошел участок, проверил замки на воротах, наглухо закрыл все ставни на первом этаже. Дом превратился в маленькую, осажденную крепость.
Елена Константиновна хлопотала на кухне, пытаясь создать иллюзию обычного семейного ужина. Но напряжение было почти осязаемым, оно висело в воздухе, смешиваясь с запахом жареной картошки.
После ужина, уложив детей спать, Дарья вышла к отцу на веранду. Он сидел в старом плетеном кресле, глядя в темноту сада.
— Твой блеф о «информации»… Это был хороший ход, — сказал он, не поворачиваясь. — Но любой блеф должен иметь под собой хоть какое-то основание. Что ты знаешь на самом деле, Даша?
Дарья села рядом. Прохладный вечерний воздух немного привел ее в чувства. Она достала из сумки захваченный блокнот.
— Я думала, это мой… А он его.
Она открыла первую страницу. Аккуратный, убористый почерк мужа. Никаких имен. Только даты, суммы и непонятные аббревиатуры. «ВП — 3.5 — А.», «ГЩ — 1.2 — Т.», «Возврат — 0.8 — К.».
— Почти ничего. Мелочи. Обрывки фраз. Он стал скрытным последний год. Купил в кабинет сейф. Однажды я услышала, как он говорил по телефону про какой-то «Воробьевский проект». Думаю, это «ВП».
— «Воробьевский проект», — медленно повторил отец. — Хорошо. Это уже что-то.
В этот момент в кармане ее куртки завибрировал новый телефон. Незнакомый номер. Сердце ухнуло вниз.
Отец посмотрел на нее. Просто кивнул. «Отвечай».
Она нажала зеленую кнопку.
— Слушаю.
Голос в трубке был незнакомым. Спокойный, вкрадчивый, без тени эмоций. Он не имел ничего общего с утренним хриплым басом.
— Дарья Борисовна? Говорит помощник Всеволода Игоревича. У нас возникло небольшое недопонимание.
Мой руководитель очень расстроен вашим поспешным отъездом. Он считает, что вы могли случайно прихватить с собой некоторые документы. В частности, маленький черный блокнот.
Он готов проявить щедрость, чтобы уладить этот вопрос без лишнего шума.
Это было страшнее открытых угроз. Ледяное спокойствие профессионала. Они знали.
Дарья посмотрела на отца. Он чуть заметно качнул головой. «Держись».
И она нашла в себе силы.
— Передайте вашему руководителю, что у меня ничего нет. Но я очень хорошо все помню. Например, я помню про «Воробьевский проект».
И думаю, что люди в определенных ведомствах тоже готовы проявить щедрость за такую информацию и за расшифровку некоторых аббревиатур.
На том конце провода на несколько секунд повисла пауза. Потом тот же ровный голос произнес:
— Я вас понял.
И гудки.
Дарья опустила руку с телефоном. Ее трясло.
Отец положил свою тяжелую, сухую ладонь ей на плечо.
— Вот теперь они испугались по-настоящему. Теперь они будут действовать.
Дарья подняла на него глаза.
— Что нам делать, пап?
— Жить, — просто ответил он. — Мы будем жить. А я позвоню одному своему старому товарищу. Он очень не любит, когда обижают детей. Особенно детей его друзей.
Он ушел в дом, а Дарья осталась сидеть на веранде. Она смотрела на темные деревья в саду, на звезды в высоком небе.
Чувства вины больше не было. Страх отступал, уступая место холодной, ясной решимости. Она не знала, что будет завтра. Но она знала, что больше никогда не будет жертвой.
Ее новая жизнь началась не с побега, а с ответа на звонок.
Ночь прошла в тревожном полусне. Каждый скрип половицы, каждый шорох за окном заставлял сердце сжиматься.
Утром, пока дети еще спали, к дому подъехала неприметная серая машина. Из нее вышел крепкий, седовласый мужчина лет шестидесяти, одетый в простой серый костюм.
Он неспешно оглядел участок цепким, оценивающим взглядом.
Это был Аркадий Степанович, тот самый отцовский товарищ. Бывший следователь по особо важным делам, теперь — пенсионер с беспокойными глазами.
Они сели за тот же кухонный стол. Аркадий Степанович отказался от кофе, попросил стакан воды.
Его вопросы были короткими и точными, как удары скальпеля. Он не перебивал, не давал оценок, просто слушал, и от его внимательного взгляда Дарье становилось не по себе.
Дарья выложила перед ним блокнот.
— Вот. Это все, что у меня есть. И еще несколько воспоминаний.
И она начала вспоминать. Неделю назад Всеволод вернулся домой злой, с длинной царапиной на щеке. Сказал, что поскользнулся.
Но на руке у него был дорогой перстень, которого она раньше не видела. Спустя день перстень исчез.
Вспомнила название охранного агентства на визитке, которую случайно нашла в кармане его пиджака — «Гарант-Щит». «ГЩ», — она ткнула пальцем в строчку в блокноте.
Аркадий Степанович долго молча изучал записи.
— «Гарант-Щит»… — пробормотал он. — Слышал о таких. Ребята с мутным прошлым. А «Воробьевский проект»… Это не недвижимость, Дарья Борисовна. Это схема по обналичиванию и выводу денег. Очень крупная. И очень грязная. Ваш муж, похоже, был в ней не последним человеком.
Юридическое прикрытие. А «груз», о котором вам сказали… это, скорее всего, очередная партия денег, которая где-то застряла. Этот блокнот — это их черная бухгалтерия. Их приговор.
Дарья похолодела. Это было похоже на сюжет плохого фильма, но это была ее жизнь.
— Что… что теперь будет?
— Теперь они будут искать слабое место, чтобы заставить вас молчать, — спокойно ответил следователь. — И самое слабое место — это дети.
В этот момент залаяла соседская собака. Пронзительно, заливисто. Аркадий Степанович подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску.
— Темно-синий внедорожник. Без номеров. Стоит в конце улицы. Уже минут двадцать.
Дарья почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Они здесь. Они нашли их.
— Не паникуйте, — его голос был ровным, успокаивающим. — Они пока просто наблюдают. Дают понять, что вы под контролем. Нам нужно действовать на опережение.
Он повернулся к отцу Дарьи.
— Борис, нам нужно вывезти их отсюда. У меня есть надежное место. А пока они будут ехать, мы запустим процесс с другой стороны.
Он достал из кармана телефон. Набрал номер.
— Олег, привет. Это Степаныч. У меня тут дело одно интересное. «Воробьевский проект» тебе о чем-нибудь говорит? А фамилия мужа моей клиентки тебе скажет еще больше.
Да, он самый. У меня на руках их бухгалтерия. Поднимай своих ребят. У вас есть пара часов, пока они думают, что держат ситуацию в руках.
Он положил трубку и посмотрел на Дарью.
— У вас есть час на сборы. Только самое необходимое. Снова.
Дарья кивнула. Она посмотрела на мать, которая молча молилась в углу. На отца, сжимавшего в руке старое охотничье ружье. На спящих детей в соседней комнате.
Она больше не была просто женой или дочерью.
Она была звеном в цепи событий, которые уже нельзя было остановить. И от ее следующего шага зависело все.
***
Час превратился в двадцать минут панических, но слаженных сборов. Мать со слезами на глазах укладывала в сумку теплые детские вещи и термос с чаем, отец проверял документы.
Дарья, разбудив детей, пыталась превратить происходящее в игру: «Мы едем в секретное путешествие, как настоящие шпионы!»
Они уезжали через задние ворота, выходящие в переулок. Аркадий Степанович сам сел за руль своей машины. Дарья с детьми пригнулись на заднем сиденье.
— Машина наблюдателей никуда не делась, — ровным голосом сообщил он, выруливая на дорогу. — Это хорошо. Значит, они уверены, что вы в доме. У нас есть фора.
Дорога была напряженной. Дарья смотрела в окно на мелькающие деревья, прислушиваясь к каждому звуку. Дети, на удивление, быстро успокоились и снова задремали.
Они ехали около двух часов, постоянно меняя направление, пока не остановились у неприметного загородного пансионата, спрятанного в сосновом бору.
Здесь их уже ждали. Не было ни ресепшена, ни других постояльцев. Только густая тишина, запах хвои и женщина в форме, которая молча провела их в уютный номер.
— Это безопасное место, — сказал Аркадий Степанович, прощаясь у двери. — Здесь вас никто не найдет. Мои люди будут снаружи. Теперь все зависит не от вас. Отдыхайте.
Следующие два дня были самыми длинными в ее жизни. Они тянулись в полной изоляции от внешнего мира.
Не было ни телевизора, ни интернета. Только прогулки по огороженной территории под присмотром молчаливых людей в штатском, детские игры и долгое, мучительное ожидание.
На третий день к ней пришел Аркадий Степанович. Он выглядел уставшим, но в глазах его было удовлетворение.
— Все кончено, Дарья Борисовна.
Он положил на стол планшет. На экране была новостная статья. Заголовок гласил: «В Москве пресечена деятельность крупной ОПГ. Задержаны десятки участников, включая известного юриста».
На фотографии был Всеволод. Его вели под руки двое бойцов спецназа. Лицо мужа было перекошено от злобы и растерянности. Он больше не был хозяином жизни.
— Блокнот стал ключом, — пояснил следователь. — Он запаниковал, начал делать ошибки. Пытался вывезти остатки денег, заметал следы. И попался. «Груз» тоже нашли. Вся верхушка «Гарант-Щита» и их покровители взяты. Дело будет громким.
Дарья долго смотрела на фотографию. Она не чувствовала ни злорадства, ни жалости. Только пустоту. Человека, за которым она была замужем, больше не существовало. А может, его никогда и не было.
— А… мы? Дети? — тихо спросила она.
— Вы — главный свидетель. Вам и вашим детям обеспечат государственную защиту. Новая жизнь, новые документы.
Вы сможете начать все с чистого листа. В любом городе, который выберете. Всеволод Игоревич сядет надолго.
Очень надолго. Вам больше нечего бояться. А что касается ваших имущественных вопросов… — он кашлянул. — Ваша доля в квартире не является предметом конфискации.
Я помогу вам оформить доверенность через официальные каналы, чтобы ее можно было продать без вашего личного участия. Вы получите свои деньги. Считайте это… подъемными для новой жизни.
Прошло полгода.
В небольшом приморском городке, где солнце светило почти круглый год, молодая женщина по имени Екатерина открывала дверь своей маленькой, но уютной художественной студии для детей. Это была Дарья.
Она сменила фамилию на девичью, материнскую. Деньги от продажи доли в той, прошлой, жизни, поступили на ее новый счет три месяца назад.
Это позволило ей снять небольшое помещение и начать все с нуля. Она вспомнила, как в юности, до замужества, мечтала стать художником, но потом «серьезная жизнь» и требования Всеволода заставили ее забыть об этом. Теперь она возвращалась к себе.
Полина и Миша ходили в местную школу и садик. Адаптация не была легкой. Иногда Миша просыпался по ночам, а Полина однажды спросила: «Мама, а тот плохой дядя, от которого мы убежали, он нас больше никогда не найдет?».
Дарья обняла ее и честно ответила: «Никогда, солнышко. Теперь мы в безопасности».
Она больше не врала им и не уходила от ответов. Их мир снова становился безопасным и ярким, наполненным шумом волн, криком чаек и запахом красок в маминой студии.
Иногда по вечерам, когда дети засыпали, Дарья садилась на балконе с чашкой чая и смотрела на море. Она вспоминала тот звонок, тот день, который разделил ее жизнь на «до» и «после».
Она поняла, что настоящая тюрьма, в которой она жила, была не снаружи, а внутри. Это был страх. Страх потерять иллюзию стабильности, страх остаться одной, страх перемен.
Иногда тень того страха еще возвращалась, заставляя сердце сжиматься от резкого звука или незнакомого телефонного номера. Но она научилась дышать. Глубоко. И тень отступала.
Теперь на место страха пришла тихая, уверенная радость от каждого нового дня. От смеха детей, от успехов ее маленьких учеников, от соленого ветра, который пах свободой.
Однажды ей на новый, уже не анонимный, номер позвонил отец.
— Привет, Катюша, — он все еще немного запинался на новом имени. — Как вы там?
— У нас все хорошо, пап. Очень хорошо.
— Я просто хотел сказать… Я горжусь тобой, дочка.
Дарья улыбнулась. Это были самые важные слова, которые она слышала за всю свою жизнь.
Она положила трубку и посмотрела на свои руки. Они были испачканы в зеленой краске.
Это были цвета листвы. Цвета ее новой, настоящей жизни. Жизни, которую она выбрала сама.
