— Паш, а что это за списание? «W-GAMES PAYMENT», пять транзакций подряд. Ты что-то покупал? — голос Марины был ровным, но в этой ровности уже чувствовался холод металла.
Она стояла посреди кухни, от которой ещё тонко пахло вчерашним супом из капусты — очередным её изобретением из серии «вкусно, дёшево и на три дня». В руке она держала телефон, на экране которого светилось открытое банковское приложение. Красные цифры списаний горели, как клеймо, выжженное на их общем, и без того тощем, бюджете. В соседней комнате, в своём капитанском кресле, обитом экокожей, восседал Павел. Оттуда доносилось лишь яростное щёлканье клавиш и короткие, гортанные выкрики в микрофон гарнитуры.
— Паш! Я с тобой разговариваю! — она повысила голос, чтобы пробиться через грохот виртуальных взрывов и треск пулемётных очередей.
Он нехотя отодвинул один наушник. Его лицо, освещённое сине-фиолетовым мерцанием монитора, было сосредоточенным и чужим. Он смотрел не на неё, а куда-то сквозь неё, в свой мир танковых баталий, где сейчас, очевидно, происходило нечто куда более важное, чем какие-то там банковские операции.
— А? Что ты сказала? Списание? А, да. Я же говорил, что нам надо было обновить кое-что.
— Обновить? Что «кое-что»? Павел, тут почти пятьдесят тысяч! Это все деньги, что я отложила с зарплат за последние три месяца! Все до копейки!
Она вошла в его святилище. Воздух здесь был спертый, пахло пылью, нагретым пластиком и чем-то неуловимо кислым от забытой на столе кружки с недопитым чаем. Контраст между её миром строгой экономии, дешёвых супов и отказа от посиделок с подругами и его миром, где сверкала RGB-подсветка дорогой периферии, был просто оглушительным. Она чувствовала себя чужой в собственной квартире.
— Да так, апгрейд сделал, для клана важно. Там ивент скоро, надо быть в полной готовности, — небрежно бросил он, и его пальцы снова забегали по клавиатуре с лихорадочной скоростью. Он даже не счёл нужным посмотреть на неё. Для клана. Важно.
Эти два слова ударили Марину под дых. Её месяц, в котором она считала каждую копейку. Её отказы от нового платья, от такси в дождь, от чашки кофе в обед. Её маленькие ежедневные унижения, когда она в магазине выбирала макароны по акции, а не те, что повкуснее. Всё это было цинично перечёркнуто одной фразой. Ради пикселей. Ради людей, которых он никогда не видел.
У неё не закружилась голова, не потемнело в глазах. Наоборот, всё стало предельно ясным и чётким, как изображение на его 4К-мониторе. Она увидела его — взрослого мужчину, променявшего их реальную жизнь, их общее будущее, их море на цветные картинки на экране. И почувствовала не обиду, а ледяную, обжигающую брезгливость.
Она молча обошла его кресло. Её движения стали плавными и выверенными, как у хищника. Она наклонилась, её рука нашла толстый шнур питания, идущий от системного блока к розетке сетевого фильтра. Она не дёрнула его. Она просто взялась за вилку и с холодным, спокойным усилием вытащила её.
В ту же секунду всё погасло. Монитор, системный блок, колонки. Разноцветная подсветка клавиатуры умерла. Комнату залил тусклый дневной свет из окна, обнажив пыль на полках и беспорядок на столе. И в этой внезапной оглушительной тишине раздался его вой. Не крик, не ругань, а именно животный, яростный вой человека, у которого отняли дозу.
— Ты что творишь?! Ты совсем с ума сошла?! У меня бой был! Рейтинговый бой! — он вскочил, и его громоздкое игровое кресло со скрипом откатилось назад, ударившись о стену. Его лицо, всего секунду назад бывшее маской геймерской сосредоточенности, теперь исказилось гримасой неприкрытой ярости. Не из-за денег. Не из-за неё. Из-за прерванной игры. — Меня же забанят теперь за выход из боя! Я клан подвёл!
Марина смотрела на него, и внутри неё что-то окончательно окаменело. Он стоял перед ней, двухметровый мужчина, и сокрушался не о том, что украл у их семьи мечту, а о том, что подвёл каких-то безликих аватаров в интернете.
— Клан подвёл? — переспросила она, и в её голосе не было ни капли истерики, только звенящий, как натянутая струна, холод. — А жену подвести, которая месяц на гречке с капустой сидит, чтобы тебя, героя, на море вывезти, — это нормально? Это в порядке вещей?
— Какое море? Какое, к чёрту, море, Марина?! — взревел он, делая шаг к ней. — Ты вообще не понимаешь, о чём говоришь! Это не игрушки! Это киберспорт! Там призовые, контракты! Я вкладываю в наше будущее, а ты видишь только свои дурацкие пляжи!
Это была настолько наглая и нелепая ложь, что Марина даже не стала её оспаривать. Она знала, что никаких призовых он в жизни не выигрывал, что весь его «киберспорт» сводился к просиживанию штанов до трёх часов ночи и жалобам на «нубов» в команде. Он не вкладывал. Он спускал. Спускал их жизнь, её силы, её надежды в эту пиксельную помойку.
— В будущее, значит? — повторила она так же тихо.
Она развернулась и пошла на кухню. Её шаги были твёрдыми и размеренными. Павел остался стоять посреди комнаты, сбитый с толку её внезапным спокойствием. Он, видимо, ожидал слёз, упрёков, продолжения скандала. Он не понимал, что скандал закончился. Началась операция.
Она открыла ящик со столовыми приборами, тот, где лежали ножи, вилки и большие хозяйственные ножницы. Взяла в руку холодный, тяжёлый металл. Вернулась в комнату.
Павел смотрел на неё с недоумением, которое быстро сменялось тревогой.
— Ты что удумала? Положи ножницы.
Но она не смотрела на него. Её взгляд был прикован к его алтарю. К глянцевой чёрной поверхности механической клавиатуры с разноцветной подсветкой и дорогой игровой мыши, похожей на какого-то футуристического броненосца. Это были его инструменты. Его продолжение. Его связь с тем миром, который он ценил больше неё.
Она наклонилась, подцепила пальцами толстый витой кабель клавиатуры. Павел дёрнулся, чтобы её остановить, но было поздно. Лезвия ножниц сомкнулись. Раздался сухой, отчётливый щелчок — звук перерезанных проводов. Подсветка на клавиатуре, которая продолжала тускло гореть от остаточного заряда, окончательно погасла. Затем она взяла провод от мыши. Щёлк. И ещё один.
Он застыл, глядя на изуродованную периферию так, будто она отрезала ему пальцы. А потом его прорвало.
— Ты… ты что наделала, тварь?! — он бросился к ней. Его рука дёрнулась, застыв в паре сантиметров от её лица, ладонь сжалась в кулак, но удара не последовало. Он всё же сдержался, но его лицо было перекошено от такой злобы, что удар был бы менее страшен. — Ты просто вандалка! Истеричка! Это же тысячи стоило!
Марина не отшатнулась. Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. В её руке были ножницы и два обрубка проводов с USB-штекерами на концах.
— Вот твой клан, Паша. Вот твои ивенты, — сказала она, и её голос был абсолютно спокоен. Она подняла отрубленные кабели, словно это были боевые трофеи. — Теперь они такие же реальные, как и наше море.
— Ты просто больная! — выдохнул он, наконец опуская кулак. Ярость в его глазах не угасла, она лишь сменила оттенок, превратившись из раскалённой в ледяную. — Ты уничтожила моё имущество! Ты хоть понимаешь, сколько это стоит? Это не твои дешёвые кастрюли, это профессиональное оборудование!
Марина бросила обрубки проводов на пол. Они упали с тихим пластиковым стуком у его ног.
— Твоё имущество? — она медленно, с расстановкой произнесла это слово. — А деньги, на которые оно куплено, тоже твои? Те самые деньги, которые должны были стать нашим морем, нашим солнцем, нашим первым нормальным отпуском за три года?
— Да что ты прицепилась к этому морю?! — заорал он, и его голос сорвался. — Ты думаешь, это решило бы все наши проблемы? Думаешь, полежали бы на пляже недельку, и всё стало бы прекрасно? Ты живёшь в мире иллюзий, Марина! Взрослеть пора! Есть вещи поважнее твоих хотелок!
— Важнее? — она усмехнулась, и эта усмешка была страшнее крика. — Конечно. Важнее — это виртуальный рейтинг. Важнее — это одобрение каких-то прыщавых подростков из твоего клана. Важнее — это купить пиксельный камуфляж для пиксельного танка.
Она сделала паузу, давая каждому слову впитаться в спертый воздух комнаты. Она видела, как он открывает рот, чтобы возразить, чтобы снова извергнуть поток оправданий и обвинений, но она опередила его. Её голос зазвучал отчётливо и громко, как приговор, который не подлежит обжалованию.
— Значит, на наш отпуск на море денег нет, а на пиксельный танк для твоей дурацкой игры ты потратил пятьдесят тысяч?! Прекрасно! Надеюсь, ты отлично отдохнёшь в своём виртуальном мире, потому что в реальном ты теперь свободен!
Сказав это, она развернулась и вышла из комнаты. Он что-то кричал ей в спину, мешал в одну кучу проклятия, угрозы и жалкие попытки уколоть её, но она уже не слышала. Звук его голоса превратился в белый шум, в фон, который больше не имел к ней никакого отношения.
В спальне она молча достала с антресолей большую дорожную сумку. Раскрыла её на кровати. И начала методично, без суеты, складывать свои вещи. Две пары джинсов. Несколько футболок. Бельё. Косметичка. Она действовала как автомат, её руки двигались чётко и слаженно. Это было не бегство. Это была эвакуация.
Павел влетел в спальню, его лицо было багровым.
— Что ты делаешь? Ты что, серьёзно? Решила сценку устроить? Думаешь, я за тобой побегу, умолять буду? Да катись ты! Кому ты нужна со своими закидонами?
Она не ответила. Просто достала из шкафа своё единственное приличное платье и аккуратно сложила его в сумку. Её молчание бесило его куда сильнее, чем любые крики. Оно обесценивало его гнев, превращало его ярость в бессильное сотрясание воздуха. Он смотрел, как она собирается, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность. Он привык, что она всегда была здесь. Удобная, понимающая, готовая простить. А сейчас эта привычная деталь интерьера вдруг ожила и начала двигаться к выходу.
— Я сейчас всё твоё барахло с балкона выкину! — пригрозил он.
Марина лишь пожала плечами и застегнула молнию на сумке. Потом достала из кармана джинсов телефон. Нашла в контактах «Папа» и нажала вызов.
Увидев это, Павел замолчал. Он понял. Это был не спектакль.
— Пап, привет. Можешь за мной приехать? — её голос был совершенно спокойным. — Да, сейчас. Адрес ты знаешь. Спасибо.
Она убрала телефон. И тут произошло то, что окончательно сожгло все мосты. Павел посмотрел на неё, на сумку, потом развернулся и вышел из спальни. Марина услышала, как он гремит чем-то в кладовке. Через минуту он вернулся в свою комнату. Она пошла за ним и остановилась в дверном проёме.
Он стоял на коленях у системного блока, подключая к нему старую, пожелтевшую от времени клавиатуру и простенькую офисную мышку. Он нашёл им замену. Он не собирался её останавливать. Он собирался вернуться в игру.
Это было страшнее любого удара. Её уход, её решение, вся драма их разрыва — всё это оказалось лишь досадной помехой, паузой между боями. Он выбрал. И выбрал не её.
Утро встретило Павла не привычным запахом кофе и шкворчанием яичницы, а густой, вязкой тишиной. Будильник на телефоне проорал свою трель в пустоту. Павел смахнул его и сел на кровати, тупо глядя перед собой. Голова гудела после бессонной ночи, проведённой в яростных попытках восстановить связь с кланом через старый ноутбук. Он машинально повернул голову туда, где должна была спать Марина. Подушка была холодной, одеяло аккуратно заправлено.
Сначала он ничего не почувствовал. Только лёгкое раздражение. Вот так всегда, чуть что — сразу в позу. Он поплёлся на кухню, ожидая увидеть на столе записку или хотя бы холодный завтрак в микроволновке. Но кухня была стерильно чиста и пуста. Кофеварка стояла холодной. На плите не было даже намёка на еду.
— Марина! — крикнул он в пустоту квартиры. Ответом ему была та же звенящая тишина.
Вот теперь раздражение начало перерастать в злость. Он опаздывал на работу. Он открыл шкаф, чтобы достать свежую рубашку, и наткнулся на зияющую пустоту на её половине. Вешалки сиротливо висели на штанге. Только сейчас, столкнувшись не с эмоциональной драмой, а с банальным бытовым неудобством, он в полной мере осознал, что она ушла. Не просто ушла ночевать к подруге. Ушла по-настоящему.
Он вытащил из глубин шкафа мятую рубашку, понимая, что гладить её самому — это целая история. И тогда он достал телефон. Он звонил ей не для того, чтобы извиниться. Он звонил, чтобы потребовать.
— Алло, — её голос в трубке был ровным и чужим, как у оператора колл-центра.
— Ты где? Я на работу опаздываю, у меня даже завтрака нет! Ты хоть рубашки могла погладить перед уходом?
На том конце провода на несколько секунд повисла пауза. Она была настолько плотной, что Павел почти слышал, как Марина вдыхает, чтобы не рассмеяться ему в лицо.
— Я тебе больше не прислуга, Павел. Этот сервис больше недоступен.
— Что значит «недоступен»? Ты что несёшь? Ты думаешь, поиграешь в обиженную и я приползу? Да куда ты денешься? Вернёшься через пару дней, когда деньги закончатся.
— Мои деньги, Паша, теперь только мои. И я буду тратить их на себя. А ты свои можешь тратить на танки. Или на доширак. Выбирай сам, — её тон был убийственно спокоен. — Погладь себе рубашку сам. И приготовь. И живи.
И она повесила трубку. Он уставился на погасший экран, и впервые за последние сутки почувствовал не ярость, а холодный, липкий страх. Он пробовал набрать её снова, но номер был занят.
В этот момент в дверь позвонили. Павел подумал, что это она. Вернулась. Поняла, что погорячилась. Он с ухмылкой победителя пошёл открывать.
На пороге стоял её отец. Невысокий, кряжистый мужчина с лицом, выдубленным ветром и годами тяжёлой работы. Он не сказал ни слова. Он просто посмотрел на Павла. Это был не злой взгляд. Это был взгляд ветеринара на больное, безнадёжное животное. Взгляд, полный тихого, абсолютного презрения.
Не спрашивая разрешения, отец вошёл в квартиру, неся в руках пустые коробки. Он молча прошёл в спальню и начал методично собирать оставшиеся мелочи Марины: книги, фоторамки, её любимую кружку с тумбочки. Павел стоял в коридоре, как истукан, не в силах произнести ни слова. Присутствие этого молчаливого, уверенного в своей правоте мужчины давило, вытесняло из квартиры весь воздух.
Через пятнадцать минут всё было кончено. Отец вынес последнюю коробку. В дверях он остановился и снова посмотрел на Павла.
— Удачи, сынок, — сказал он тихо, без всякой иронии. И в этих двух словах было больше приговора, чем в любом крике.
Дверь захлопнулась. Щёлкнул замок. Павел остался один. Он стоял посреди пустой квартиры, в мятой рубашке, голодный и опоздавший на работу. Он посмотрел в сторону своей комнаты, где на столе лежали перерезанные провода от его боевой славы. И вдруг понял, что его виртуальный мир, такой яркий и важный вчера, сегодня стал просто набором пикселей в тёмной, тихой и отныне абсолютно реальной пустоте…
