В квартире на третьем этаже старого кирпичного дома воцарилась такая тишина, что было слышно, как за окном шуршат листья каштана. Евдокия стояла посреди комнаты, выпрямив спину и сложив руки перед собой. Её взгляд был твёрд и непреклонен.
— Денег на вашу квартиру я не дам! — её голос прозвучал спокойно, но в нём слышалась непоколебимая решимость.
Свекровь Изольда Петровна медленно поставила чашку на блюдце. Звук получился громким, почти оглушительным в повисшей тишине.
— ЧТО ты сказала? — её голос дрогнул от возмущения.
— Вы прекрасно меня услышали. НИКАКИХ денег больше не будет.
Никон, сидевший на диване рядом с родителями, побледнел. Его пальцы судорожно сжали подлокотник. Рядом с ним золовка Веселина опустила голову, разглядывая узор на ковре.
— Дуся, может, не стоит… — начал было Никон, но жена остановила его взглядом.
— Стоит. Давно пора было это сказать.
Свёкор Терентий Максимович откашлялся:
— Девочка, ты, видимо, не понимаешь. Мы не просим, мы берём то, что нам положено. Никон — наш сын, и его доходы — это наши доходы.
— НЕПРАВДА, — Евдокия сделала шаг вперёд. — Никону тридцать четыре года. Он взрослый человек с собственной семьёй. И деньги, которые я зарабатываю в медицинском центре, принадлежат МНЕ.
— Ах вот как! — Изольда Петровна вскочила с дивана. — Значит, теперь ты тут командовать будешь? Забыла, кто тебя в дом привёл?
— Никто меня никуда не приводил. Мы с Никоном сами купили эту квартиру. На МОИ накопления, между прочим.
Веселина подняла голову:
— Дуся, но мама с папой правда нуждаются. Их пенсии…
— Их пенсии вполне достаточно для жизни. А то, что они каждый месяц требуют по пятьдесят тысяч — это не нужда, это ПАРАЗИТИРОВАНИЕ.
— Никон! — взревел Терентий Максимович. — Утихомирь свою жену!
Никон встал, но вместо того чтобы подойти к Евдокии, остался стоять у дивана, переминаясь с ноги на ногу.
— Пап, может, и правда… мы столько уже дали…
— Ты что, против родителей идёшь? — Изольда Петровна посмотрела на сына с таким видом, будто он воткнул ей нож в спину.
— Я просто говорю, что Дуся работает на двух ставках, я тоже стараюсь… У нас дочка растёт.
— Вот именно! — подхватила Евдокия. — Элине нужна школа искусств, репетиторы. А вы требуете деньги на квартиру, которая вам НЕ НУЖНА. У вас есть трёхкомнатная!
— Мы хотим переехать в новостройку, — заявила Изольда Петровна. — Имеем право на достойную старость!
— За чужой счёт? НЕТ, не имеете!
В комнату вошла двенадцатилетняя Элина. Девочка остановилась в дверях, оглядывая напряжённые лица взрослых.
— Мам, что происходит?
— Ничего, солнышко. Иди к себе, сделай уроки.
— Но бабушка плачет…
Евдокия обернулась. Изольда Петровна действительно утирала глаза платком, но слёз не было видно.
— Твоя мать — бессердечная женщина, — всхлипнула свекровь. — Выгоняет нас на улицу!
— ХВАТИТ! — Евдокия повысила голос. — НЕ ЛГИТЕ! Никто вас не выгоняет. Просто денежный кран закрывается. Навсегда.
— Элина, милая, — Веселина подозвала племянницу. — Пойдём, я помогу тебе с математикой.
Когда они вышли, Терентий Максимович встал во весь свой немаленький рост.
— Значит так. Либо деньги будут, либо мы забираем Никона. И внучку заодно. Суд нам её отдаст, у нас связи.
— Попробуйте, — Евдокия усмехнулась. — Очень интересно будет посмотреть, как вы объясните судье, почему здоровые люди предпенсионного возраста не могут себя содержать.
— Мне шестьдесят восемь! — возмутился свёкор.
— И вы прекрасно можете работать консультантом, как делали это до пятидесяти пяти, пока не решили, что дети вас обязаны содержать.
Никон наконец подошёл к жене:
— Дуся, давай не будем ссориться. Может, найдём компромисс?
— Компромисс? Мы три года отдаём им больше половины доходов! Я не могу купить дочери новые кроссовки, потому что твои родители хотят квартиру в «Жемчужине города»!
— Это престижный район! — возразила Изольда Петровна.
— Это ВАШИ понты, а не наша обязанность!
— Мы тебя в люди вывели! — свекровь перешла на крик. — Деревенская замухрышка! Если бы не мы, ты бы до сих пор в своей Кологривке коров доила!
Евдокия рассмеялась. Смех был искренний и звонкий.
— В люди вывели? Я сама поступила в медицинский, сама окончила с отличием, сама устроилась на работу. А познакомилась с Никоном в библиотеке, когда готовилась к экзаменам. Так что НИКТО меня никуда не выводил! Не вешайте лавры.
— Но мы же помогали… — начал Терентий Максимович.
— Когда? Когда Элина родилась, вы приехали через месяц, посидели час и уехали. Когда я после родов с осложнениями лежала, вы даже не позвонили. Зато когда понадобились деньги на ваш ремонт — тут вы сразу вспомнили, что мы семья!
— Никон, ты это слышишь? — Изольда Петровна вцепилась в руку сына. — Твоя жена оскорбляет твоих родителей!
— Я говорю ПРАВДУ. И знаете что? Мне надоело молчать!
Евдокия прошла к серванту и достала папку с документами.
— Вот. Все чеки, все переводы за три года. Два миллиона четыреста тысяч. Мы могли бы купить Элине отдельную квартиру на эти деньги!
— Мы не просили отчитываться! — взвился свёкор.
— А я и не отчитываюсь. Я ставлю точку. С сегодняшнего дня — НИ КОПЕЙКИ.
— Никон! — мать смотрела на сына умоляющими глазами. — Сынок, ты же не допустишь…
Никон молчал, глядя в пол. Евдокия посмотрела на мужа и вздохнула.
— Вот что. У вас есть выбор. Либо вы принимаете новые правила и остаёмся нормальными родственниками без финансовых претензий. Либо УБИРАЙТЕСЬ из нашей жизни.
— Ты не имеешь права! — Изольда Петровна схватилась за сердце.
— Имею. Это МОЙ дом, купленный на МОИ деньги, оформленный на МОЁ имя. И я больше не потерплю шантажа и манипуляций!
Веселина вернулась в комнату:
— Может, успокоимся все? Элина плачет…
— Вот! — свекровь указала на Евдокию. — Ты ребёнка травмируешь!
— Это ВЫ травмируете, устраивая спектакли!
Терентий Максимович взял жену под руку:
— Пойдём, Изольда. Нас тут не ждут.
— Да, пап, — вдруг подал голос Никон. — Идите. И подумайте над тем, что сказала Дуся.
— Ты… ты на её стороне? — мать смотрела на сына с изумлением.
— Я на стороне своей семьи. Жены и дочери.
— Мы тоже твоя семья!
— Да. Но это не даёт вам права нас обирать.
Изольда Петровна пошатнулась. Веселина подхватила мать под руку.
— Мам, пойдём. Правда, лучше уйти сейчас.
— Предательница! — выплюнула свекровь в сторону Евдокии. — Змея подколодная!
— УХОДИТЕ! — Евдокия распахнула входную дверь. — И ключи оставьте!
— Что? — Терентий Максимович остолбенел.
— Ключи от нашей квартиры. Которые вы скопировали без спроса. ВЕРНИТЕ их!
Свёкор молча достал из кармана связку и бросил на тумбочку в прихожей.
— Ты об этом пожалеешь, девка.
— Возможно. Но это будет МОЁ решение и МОИ последствия.
Когда за родителями и Веселиной закрылась дверь, Никон опустился на диван и закрыл лицо руками.
— Что я наделал…
— Ничего ты не наделал. Просто перестал быть тряпкой.
— Дуся, они же мои родители…
— И что? Это не индульгенция на паразитизм. Никон, посмотри на меня!
Муж поднял голову. Евдокия села рядом и взяла его за руку.
— Мы работаем как проклятые. Я дежурю сутками, ты сидишь над чертежами до трёх ночи. И всё это уходит в никуда! Твои родители за наш счёт ездят в Турцию, покупают шубы твоей матери, меняют машины. А мы с Элиной ходим в обносках!
— Они говорили, что нуждаются…
— Они ВРАЛИ. У твоего отца есть вклады, я случайно видела выписку, когда они документы на столе оставили. Четыре миллиона на депозите!
— Что? Но они говорили…
— Они говорили то, что было выгодно. Никон, они нас используют!
В комнату вошла Элина с заплаканными глазами.
— Мам, пап, вы что, больше не любите друг друга?
— Конечно любим, солнышко! — Евдокия обняла дочь. — Просто взрослые иногда выясняют отношения.
— А бабушка с дедушкой больше не придут?
— Придут, — вздохнул Никон. — Когда успокоятся и поймут, что были неправы.
— Пап, а правда, что мы им много денег давали?
Родители переглянулись.
— Да, Элин. Давали.
— А зачем? У них же есть своя квартира, дача, машина…
— Из жадности, — ответила Евдокия. — Просто хотели жить за чужой счёт.
— Дуся! — одёрнул жену Никон.
— А что? Пусть ребёнок знает правду. Элина достаточно взрослая, чтобы понимать.
Девочка кивнула:
— Мам, а теперь мне можно будет пойти в художественную школу? Ты говорила, что дорого…
— Конечно можно! И в музыкальную тоже, если захочешь. Теперь у нас будут деньги на твоё образование.
— Ура! — Элина обняла родителей. — А можно я подруге Владлене позвоню? Расскажу про художку?
— Конечно, иди.
Когда дочь ушла, Никон обнял жену:
— Прости меня. Я должен был давно это прекратить.
— Лучше поздно, чем никогда. Но знаешь, что меня больше всего бесит? Они даже спасибо ни разу не сказали. Только требовали ещё и ещё.
— Мама всегда такой была. Отец тоже. Помню, в детстве они от бабушки требовали денег, пока та пенсию получала.
— И ты это знал и молчал?
— Боялся потерять их.
— А меня и Элину потерять не боялся?
Никон прижал жену к себе крепче:
— Боялся. Каждый день боялся. Видел, как ты устаёшь, как переживаешь. Но мама умеет давить на больные точки.
— Больше не умеет. Я поставила блок.
Звонок в дверь прервал их разговор. Евдокия пошла открывать. На пороге стояла Веселина.
— Можно войти? Я одна.
— Входи.
Золовка прошла в комнату, села в кресло.
— Дуся, Никон, я хотела извиниться.
— За что? — удивился брат.
— За то, что молчала. Видела же, как вас родители доят, и молчала. Боялась, что и на меня начнут давить.
— А они на тебя не давят? — спросила Евдокия.
— Пытались. Но я сразу отшила. Сказала, что у меня ипотека, кредит на машину. Соврала, конечно. Но это помогло.
— Умная, — кивнул Никон.
— Не умная, а трусливая. Должна была вас предупредить. Они так с тётей Альбиной поступили, папиной сестрой. Высосали все соки, а потом выгнали из своей жизни, когда та разорилась.
— Что? — Евдокия села в кресло напротив. — Расскажи подробнее.
— Тётя Альбина имела свой небольшой бизнес. Цветочный магазин. Родители постоянно занимали у неё деньги, не отдавали. Потом начали требовать долю в бизнесе. Альбина отказала. Тогда они настроили против неё всю родню, обвинили в жадности. В итоге тётя продала магазин, половину отдала родителям, чтобы отвязались. А через год разорилась окончательно. Сейчас живёт в Твери, работает продавцом. Родители с ней не общаются. Говорят, что она неудачница.
— Кошмар, — выдохнула Евдокия.
— Вот именно. Поэтому я и говорю — правильно ты сделала, что отказала. Иначе бы они вас до нитки обобрали, а потом ещё и виноватыми бы сделали.
— Веселина, а почему ты раньше молчала? — спросил Никон.
— Потому что мама пригрозила, что и меня из семьи выгонит. А я… я люблю родителей, несмотря ни на что. Но сегодня поняла — так больше нельзя. Они совсем оборзели.
— Что они сейчас говорят? — поинтересовалась Евдокия.
— Мама рыдает, папа ругается. Планируют завтра прийти с подкреплением — тётю Капитолину позовут, мамину сестру. Та ещё штучка, хуже мамы будет.
— Пусть приходят. Я завтра замки поменяю.
— Серьёзно? — Веселина подняла брови.
— Абсолютно. И домофон перепрограммирую.
— Жёстко.
— Справедливо. Три года терпения — достаточно.
Веселина встала:
— Ладно, я пойду. Просто хотела предупредить и извиниться. И ещё… Дуся, ты молодец. Правда. Я бы так не смогла.
— Смогла бы, если бы дочь в обносках ходила, пока свекровь в норковой шубе щеголяет.
Когда Веселина ушла, Никон обнял жену:
— Знаешь, а я горжусь тобой.
— Правда?
— Да. Ты сделала то, на что у меня кишка была тонка.
— Просто достало. Понимаешь, Никон, я не против помогать родителям. Но помощь и паразитирование — разные вещи. Твои родители здоровы, у них есть жильё, накопления. А ведут себя так, будто мы им по гроб жизни обязаны.
— Они всегда такими были. Просто я привык и не замечал.
— А я не привыкла. И не собираюсь.
На следующее утро, как и предупреждала Веселина, родители Никона явились с подкреплением. Тётя Капитолина оказалась крупной женщиной с громким голосом и привычкой размахивать руками при разговоре.
— ОТКРЫВАЙТЕ! — кричала она в домофон. — Я знаю, что вы дома!
Евдокия спокойно нажала кнопку:
— Мы вас не приглашали. УХОДИТЕ.
— Девка, ты чего выпендриваешься? Открой дверь, поговорить надо!
— Не надо. Всё уже сказано.
— Никон! Сынок! — в домофон закричала Изольда Петровна. — Выйди хоть на минутку!
Никон подошёл к аппарату:
— Мам, уходите. Когда успокоитесь и будете готовы к нормальному диалогу — позвоните. А сейчас уходите.
— Предатель! — взревел Терентий Максимович. — Под каблуком у бабы!
— Папа, не позорьтесь. Соседи слушают.
И правда, на площадке уже собрались любопытные жильцы. Сосед Всеволод с третьего этажа высунулся из двери:
— Эй, вы! Чего орёте? Детей пугаете!
— Не ваше дело! — огрызнулась Капитолина.
— Моё, если в моём подъезде орут! Щас полицию вызову!
Родители Никона с тётей ретировались. Но на этом история не закончилась.
Через неделю Евдокии на работу позвонила Изольда Петровна. Разговор с главврачом был недолгим — оказывается, свекровь пожаловалась, что невестка якобы ворует медикаменты.
— Евдокия Сергеевна, — главврач Святополк Игнатьевич был озадачен. — Что за бред несёт ваша свекровь?
— Извините, Святополк Игнатьевич. Семейные разборки. Я отказалась спонсировать их покупку новой квартиры, вот и мстят.
— Понятно. Не переживайте, я эту даму отшил. Но предупредите — если ещё раз такое повторится, я заявление в полицию напишу за клевету.
— Спасибо за понимание.
— Да не за что. Вы у нас лучший специалист, я вас в обиду не дам.
Дома Евдокия рассказала о звонке мужу. Никон побагровел от злости:
— Это уже слишком! Я им сейчас позвоню!
— Не надо. Пусть варятся в собственном соку.
— Но они же на твою репутацию покушаются!
— И что? Святополк Игнатьевич им не поверил. Никто не поверит. У меня безупречная репутация за пятнадцать лет работы.
Но Изольда Петровна на этом не успокоилась. Она начала названивать общим знакомым, рассказывая, какая ужасная невестка ей досталась. Мол, выгоняет стариков на улицу, не даёт видеться с внучкой, морит голодом.
Знакомые, конечно, передавали эти разговоры Евдокии. Та только смеялась:
— Пусть говорят. Кто меня знает — не поверит. А остальные мне безразличны.
Апогеем стала попытка Терентия Максимовича прийти в школу к Элине и забрать её якобы на день рождения бабушки. Девочка, предупреждённая родителями, отказалась идти и позвонила маме.
Евдокия примчалась через пятнадцать минут.
— Терентий Максимович, ВЫ в своём уме? Пытаетесь ребёнка выкрасть?
— Это мой внучка! Имею право!
— НЕ ИМЕЕТЕ! Ещё одна такая попытка — и я заявление напишу!
— Ты не посмеешь!
— Проверьте.
Охранник школы Милован уже вызвал полицию. Терентию Максимовичу пришлось ретироваться, чтобы не нарываться на неприятности.
Вечером состоялся серьёзный разговор.
— Никон, это уже переходит все границы, — Евдокия ходила по комнате. — Твои родители совсем с катушек слетели!
— Я знаю. Я с ними поговорю.
— НЕТ! Никаких разговоров! Завтра идём к юристу и оформляем запрет на приближение!
— Дуся, может, не надо так радикально?
— Надо! Они пытались ребёнка выкрасть! Что дальше? Квартиру подожгут?
— Не драматизируй…
— Я НЕ драматизирую! Я защищаю свою семью от неадекватных людей!
Никон сдался:
— Хорошо. Завтра к юристу.
Но до юриста дойти не успели. Утром позвонила Веселина:
— Никон, Дуся, срочно! Родителей задержали!
— Что? За что? — опешил Никон.
— Они пытались взять кредит на ваше имя! Подделали документы! Банк заподозрил неладное, вызвал полицию!
Евдокия и Никон переглянулись.
— Едем, — решительно сказала жена.
В отделении полиции царила суматоха. Изольда Петровна рыдала, Терентий Максимович кричал про связи и звонки «куда надо».
Следователь, молодой парень по имени Алексей, выглядел уставшим:
— Вы Быстровы? Проходите. Ваши родители, — он кивнул на Никона, — пытались оформить кредит в размере трёх миллионов на ваше имя. Подделали подписи, принесли фальшивые справки о доходах.
— Мы их простим, — быстро сказал Никон. — Не надо заводить дело.
— Это не вам решать, — покачал головой следователь. — Банк подал заявление. Это мошенничество в крупном размере. Статья серьёзная.
— Но они же наши родственники… — начал Никон.
— И что? Закон для всех один. К тому же, это не первая попытка.
***
На Изольду Петровну и Терентия Максимовича завели уголовное дело, но отделались условным сроком благодаря возрасту и отсутствию судимостей. После приговора родители обиделись на Никона и Евдокию, будто не они сами совершили преступление, а дети довели их до этого. Никон поначалу переживал и винил себя, но постепенно осознал: подделка документов была обдуманным поступком, и жалеть о случившемся не стоит. Родители замкнулись в своей трёхкомнатной квартире, перестали общаться даже с Веселиной, во всём обвиняя «эту змею Евдокию». А тем временем семья Быстровых впервые за три года смогла накопить на нормальный отпуск — Элина счастливо паковала чемодан, предвкушая поездку на море, Никон изучал отели, а Евдокия, глядя на мужа и дочь, улыбалась: наконец-то они могли жить своей жизнью, не оглядываясь на чужую ненасытную жадность.
