«— Не забудь про проценты, Марин. Три тысячи долга и полторы сверху. Не банк же я, чтобы бесплатно давать», — голос отца прозвучал в трубке спокойно, почти буднично.
Марина стояла у окна своей тесной кухни, где подоконник служил и рабочим столом, и сушилкой для тарелок. За окном тянулся серый вечер, снег таял и превращался в мутные лужи. На сковороде тихо шкворчали макароны с остатками колбасы — ужин из того, что было.
Она молча слушала, как отец рассуждает о «финансовой дисциплине» и «ответственности взрослого человека». Потом коротко ответила:
— Хорошо, пап. Переведу завтра.
Положив телефон, она устало села на табурет, уронив голову на руки. На стене висело старое фото: она, мама, отец — улыбаются, держат воздушные шары. В груди что-то кольнуло. Когда-то это была семья. Теперь — кредиторы.
***
После разговора с отцом Марина долго не могла уснуть. Телефон с напоминанием о «процентах» лежал на тумбочке, мигая холодным светом. Всё это она уже проходила — только раньше чувствовала вину, а теперь лишь усталость.
Она вспомнила, как всё начиналось.
Марина Лосева выросла в семье, где слово «любовь» заменяли «ответственностью», а «поддержку» — «вложениями». Алексей Иванович, инженер до мозга костей, верил, что любые отношения — это расчёт. Нина Петровна, бухгалтер с двадцатилетним стажем, всё записывала в толстую тетрадь в клеточку: расходы на продукты, коммуналку, даже на школьные тетради дочери.
— Мама, можно я куплю альбом для рисования? — как-то спросила пятнадцатилетняя Марина.
— У тебя есть старый, порисуй на обороте, — не поднимая головы от калькулятора, ответила мать.
Марина рисовала на обратной стороне контрольных и обложках тетрадей. Мечтала стать архитектором, часами рассматривала планы домов в интернете, делала макеты из картона и спичек. Но однажды вечером за семейным ужином отец сказал:
— Архитектор? Нищая профессия. Вот экономист — дело серьёзное.
Марина возразила, впервые решившись сказать «нет». Кончилось всё криками, хлопаньем дверей и фразой, которую она потом вспоминала сотни раз:
— Не хочешь слушать — живи как хочешь, но на наши деньги не рассчитывай!
Она не ушла. Испугалась. Через полгода её «протащили» на коммерческое отделение экономического университета. В первый день занятий мама вручила ей папку с графиком и спокойно добавила:
— Помни, Марин: всё, что мы вкладываем, ты потом вернёшь. До копейки.
Тогда Марина кивнула, ещё не понимая, что в этот момент они подписывалась не только за вуз — но и в невидимом счёте, который ей придётся оплачивать годами.
***
Ко второму курсу Марина уже жила, как взрослый человек, только без уверенности и поддержки, которые обычно сопровождают взросление. В университете она держалась тихо — не потому, что стеснялась, а потому что постоянно думала, где взять деньги на дорогу и еду.
Однажды она пришла домой поздно вечером — валилась с ног от усталости и с температурой.
— Мам, у тебя есть что-нибудь от простуды? — голос звучал хрипло. — И чаю бы горячего. Очень плохо…
Мать отложила журнал, встала молча, без лишних слов. Достала из шкафчика таблетки, поставила чайник. Всё спокойно, чётко, почти заботливо. Марина села за стол, опустив голову на руки.
Мать поставила перед ней кружку и блистер.
— На всякий случай записала. За лекарства. Потом отдашь.
Марина медленно подняла взгляд. Хотела что-то сказать, но только хрипло рассмеялась. Слёзы выступили сами по себе — не от боли, от абсурда.
— Ясно, — выдохнула она.
С тех пор дома она почти не ела. Не просила. Уходила утром — возвращалась только переночевать. Даже в дождь ходила на пары пешком: экономила на автобусе.
Начала брать учеников — математика, английский. Днём училась, вечером преподавала, ночью — фриланс: переводила рекламные тексты на английский, вычитывала курсовые.
Иногда отец интересовался:
— Ну, как успехи? Деньги хоть какие-то зарабатываются?
— Пока не очень, — отвечала Марина. — Но справляюсь.
— Вот и молодец. Учись быть самостоятельной. Мы тебе всё дали. Теперь ты должна.
Слово «должна» уже не резало слух. Оно стало привычным фоном. Как холод на кухне зимой или капающий кран в ванной.
Но однажды она поймала себя на мысли: они правда не любят её — просто инвестируют.
И эта мысль осела где-то под сердцем — глухо и тяжело.
***
Марина закончила университет в июне. Церемония была формальной: короткие речи, фото на фоне баннера, диплом. Красного не было — обычный, синий. Она не чувствовала радости, только усталость и пустоту.
После вручения они с родителями зашли домой. Мать молча поставила на стол вареники из магазина, отец налил по чашке чая. Разговаривали о погоде, соседях, ценах. Всё шло по привычной схеме, пока он не сказал:
— Мы вложились. Учёба, жильё, питание — всё на нас. С процентами выходит около трёхсот. Понимаешь, мы не банк и не благотворительный фонд.
— Сможешь отдавать частями, — добавила мать. — Раз в месяц — фиксированную сумму. Справедливо.
Марина ничего не ответила. Просто кивнула. Вышла на лестничную клетку, держа диплом под мышкой. На душе было глухо, как будто дверь захлопнулась — и внутри, и снаружи.
Через неделю она устроилась кассиром в круглосуточный супермаркет. Без собеседований, без ожиданий. Просто показала паспорт и сразу попала в ночную смену.
Переехала к Оле — старой подруге с первого курса. Комната была тесной, стены ободраны, мебель старая, посуда из разных наборов. Но никто не напоминал о графике выплат.
— Извини, что тесно, — сказала Оля, подавая кружку чая. — Но зато почти бесплатно.
Марина улыбнулась.
Работа была тяжёлая: смены по двенадцать часов, ноги гудели, люди грубили. Иногда в час ночи она шла по пустой улице домой, вдыхая морозный воздух и думая:
«Ничего. Теперь это моя жизнь. И никто не выставит счёт за ужин.»
На обед брала с собой макароны с консервами, в рюкзаке — старый термос с чаем. Иногда смотрела на девушек, приходящих в магазин с мамами, и ловила себя на странном чувстве: ей завидно, но не больно.
Она больше не ждала ни помощи, ни понимания. И это тоже было свободой.
С первой зарплаты Марина перевела родителям пять тысяч. Потом — каждый месяц. Молча, по расписанию. Как коммуналку.
Она больше не ждала тепла. Она просто выплачивала долги.
***
Прошло десять лет. Марина жила одна в съёмной квартире — в однушке на втором этаже старой хрущёвки. Квартира была чистая, немного аскетичная — белые стены, ИКЕА-шкаф, письменный стол у окна. На подоконнике спал кот, найденный пару лет назад у подъезда.
Супермаркет остался в прошлом. Сейчас она работала в маленькой дизайн-студии, , где рисовала проекты кафе и офисов, иногда — частных квартир. Зарплата была средней, но хватало на аренду, еду, немного откладывать. Спокойная, предсказуемая жизнь, где всё своё и всё — по выбору.
С родителями почти не общалась. Долг за учёбу она закрыла ещё пять лет назад — выплатила до копейки, в срок. Всё было по графику. Всё по-взрослому.
Иногда звонила — не за деньгами, просто по мелочам.
— Пап, повесишь полку? С дрелью у меня беда.
— Конечно. Думаю, тыщи за работу хватит. Материалы, время — сама понимаешь.
Или:
— Мам, уеду на выходные, не присмотришь за Барсиком?
— Присмотрю. Две тысячи, как обычно.
Марина не возмущалась. Просто переводила. Без разговоров. Уже давно это не вызывало боли.
«Это не семья — это сервис. Надёжный, предсказуемый, холодный.»
***
Однажды вечером, когда Марина возвращалась с работы, телефон зазвонил. На экране — «Мама».
Она не сразу ответила. Налила себе чай, села за стол, только потом нажала «принять».
— Марина, — голос был уставший, почти жалобный. — Папа приболел. Температура, давление. Я с ним одна, а мне в аптеку надо, продукты купить… Может, приедешь, поможешь немного?
Марина долго молчала, глядя в кружку. Пар поднимался тонкой струйкой.
Когда заговорила, голос звучал спокойно, ровно:
— Конечно, помогу. Только у меня, как ты знаешь, всё по прайсу. За выезд — полторы. За уход — три. Переведёшь заранее?
На том конце — тишина. Потом шорох, тяжёлый выдох.
— Ты издеваешься? Это же… семья.
Марина улыбнулась уголком губ.
— Да. Семья. Просто я решила играть по вашим правилам.
Она дождалась короткого «понятно» и сброшенного звонка.
Через пару минут пришёл перевод — пять тысяч.
На следующий день она заехала: принесла лекарства, купила фрукты, заварила чай, измерила отцу давление. Всё молча, спокойно, без упрёков.
— Спасибо, — тихо сказала мать, когда Марина собиралась уходить.
— Не за что, — ответила она. — Всё оплачено.
Вечером дома, записывая расходы в блокнот, Марина поставила последнюю галочку и написала внизу:
«Баланс восстановлен.»
Она закрыла блокнот, погладила кота и впервые за долгие годы почувствовала — внутри действительно тихо.
