Листок, сложенный вдвое, лег на кухонный стол ровно посередине между тарелкой сына и чашкой его жены.
Галина поставила его на ребро, как маленький белый флаг, объявляющий войну. Последней каплей стал вчерашний разговор, подслушанный у двери их комнаты.
«Да потерпи еще полгодика, — лениво тянула Светлана. — Накопим на первоначальный взнос на машину, а потом уже съедем. Не впрягаться же в ипотеку, когда есть бесплатная квартира с личным поваром».
Светлана, невестка, смерила бумажку ленивым взглядом, подцепила вилкой румяный сырник.
— Галина Ивановна, у вас опять какая-то коммунальная квитанция потерялась? Оставьте, Кирилл потом разберется.
Она говорила с этой своей фирменной снисходительной мягкостью, которая поначалу казалась Галине признаком хорошего воспитания, а теперь вызывала только глухое раздражение.
— Это не коммунальное, — ровно ответила Галина, садясь напротив. — Это вам.
Кирилл, до этого уткнувшийся в телефон, поднял голову. Увидел сложенный листок, потом посмотрел на мать, и его лицо начало медленно приобретать виноватое выражение.
Он всегда выглядел виноватым — и перед матерью, которую стеснял своим присутствием, и перед женой, для которой не мог обеспечить отдельное жилье.
Светлана усмехнулась и все-таки развернула бумагу. Ее брови на секунду взлетели вверх, а потом лицо снова разгладилось, превращаясь в непроницаемо-вежливую маску.
— Забавно, — она протянула листок мужу. — Твоя мама решила пошутить с утра.
Кирилл пробежал глазами по строчкам. Он не смеялся. Его щеки, наоборот, залил багровый румянец.
— Мам, ты чего? Что это такое?
На листке аккуратным, почти каллиграфическим почерком было выведено:
Счет за предоставленные услуги.
Проживание (огромная комната с окном в сад) — 30 000.
Трехразовое питание (домашняя кухня, свежие продукты) — 25 000.
Услуги прачечной (стирка, глажка) — 5 000.
Клининг — 5 000.
Психологическая поддержка 24/7 — бесценно (в качестве бонуса).
Итого к оплате за прошедший месяц: 65 000 рублей.
— Здесь нет ничего смешного, — голос Галины был спокойным, но в этой спокойствии чувствовался металл, которого раньше никто из них не слышал. — Мой дом перестал быть домом. Он превратился в филиал гостиницы, где вы почему-то решили, что для вас обслуживание бесплатное. Вчера я выставила вам счет за проживание.
Светлана отложила вилку. Ее улыбка стала острой, как стекло.
— Галина Ивановна, мы же семья. Какие могут быть счеты? Или вам денег не хватает? Так вы скажите, мы поможем, чем сможем.
Она произнесла это так, будто предлагала милостыню нищему, который сам виноват в своем положении.
— Мне хватает. Мне не хватает уважения к моему труду и к моему пространству, — Галина смотрела не на невестку, а на сына. — Ты привел жену в мой дом, Кирилл. Обещал, что это на пару месяцев, пока вы ищете квартиру. Прошло полтора года.
— Но, мам, ты же знаешь, какие сейчас цены! Ипотеку не одобряют, со съемом обманывают… — заныл он, используя старые, проверенные оправдания.
Светлана мягко накрыла его руку своей. Жест был полон театральной поддержки.
— Милый, не оправдывайся. Твоя мама просто устала. Мы все понимаем. Галина Ивановна, — она снова повернулась к свекрови, и ее глаза чуть сощурились. — Раз уж у нас зашел такой финансовый разговор…
Нам с Кириллом нужно съездить на выходные за город, развеяться. Одолжите нам тысяч двадцать? А то после ваших счетов как-то неловко тратить свои.
Галина медленно взяла со стола свой счет, аккуратно сложила его и убрала в карман халата.
— Денег я вам не дам, Света. У вас, судя по всему, есть свои. А развеяться можно и в городском парке, это бесплатно.
Наступила короткая пауза. Светлана явно не ожидала такого прямого отказа. Ее улыбка не дрогнула, но стала еще более хищной. Она сменила тактику.
— Ну что вы, Галина Ивановна, мы же не настаиваем. Нет так нет. Просто я смотрю на вашу кухню… такая она… душевная, но ведь все уже старенькое.
Мы с Кириллом как раз думали, может, поможем вам с ремонтом? Представляете, здесь все в белом глянце, современная техника, индукционная плита…
Она обвела рукой уютную, но действительно не новую кухню Галины. Этот жест был похож на то, как оценщик осматривает ветхое имущество перед сносом.
— Мою кухню не нужно трогать, — отрезала Галина. — Мне нравится, как здесь все устроено.
— Мам, ну Света же из лучших побуждений! — вмешался Кирилл, пытаясь найти компромисс, который бы всех устроил. Он всегда искал легкие пути. — Давай так. Счет этот, конечно, ерунда. Но мы можем, например, платить за коммуналку. Ну, половину. Это же будет справедливо?
Галина посмотрела на сына. Он не понимал. Или не хотел понимать. Дело было не в деньгах, не в коммуналке. Дело было в том, что ее жизнь поставили на паузу ради их удобства.
— Кирилл, я готовлю на вас троих. Я убираю за вами. Я стираю твои рубашки и Светины платья. Это не входит в «половину коммуналки». Я хочу, чтобы вы съехали, как и обещали.
Светлана картинно вздохнула и поднялась из-за стола.
— Я все поняла, Галина Ивановна. Я вам в тягость. Моя стряпня вас не устраивает, моя помощь не нужна.
Я думала, я делаю как лучше, когда готовлю ужин, чтобы вы с работы пришли на все готовенькое… Наверное, я просто вам мешаю. Больше не буду ничего трогать на вашей кухне.
Это был мастерский удар. Она выставила себя жертвой, а Галину — неблагодарной мегерой, которой не угодишь.
Кирилл тут же бросился к жене, обнял ее за плечи.
— Ну что ты, милая, мама не это имела в виду. Мам, ну зачем ты так?
Галина молчала. Любые слова сейчас были бы бесполезны. Она видела, как Светлана, стоя в объятиях мужа, бросила на нее короткий, торжествующий взгляд.
Вечером, вернувшись с работы, Галина обнаружила на кухне идеальный порядок. Слишком идеальный.
Все стояло не на своих местах. Ее любимые баночки со специями были задвинуты в дальний угол, а на видном месте красовался новомодный блендер, который они купили себе, но которым почти не пользовались.
А потом, убирая белье, она нашла в кармане джинсов Кирилла чек из дорогого ресторана. Они вчера «не ужинали дома», потому что «были у друзей».
А потом она увидела это. На столе лежала ее любимая скатерть, вышитая еще ее матерью. Прямо по центру расплывалось огромное пятно от вишневого сока. Пятно было свежим.
И рядом с ним, словно случайная улика, лежал пустой пакет из-под того самого сока, который так любила пить по вечерам Светлана.
Галина дотронулась до липкой ткани. Это не было случайностью. Это было послание. «Твои вещи — старая ветошь. Твои правила ничего не значат. Это и моя территория тоже».
Она стояла посреди своей кухни, которая вдруг стала чужой, и чувствовала, как спокойная, холодная решимость сменяется чем-то другим. Горячим, злым и абсолютно бесповоротным. Счет был только началом. Теперь она это понимала.
Галина не стала замывать пятно. Она не закричала и не устроила скандал.
Она просто аккуратно сняла скатерть со стола, сложила ее так, чтобы пятно оказалось внутри, и убрала в самый дальний ящик комода. Туда, где хранились вещи, которые никогда больше не понадобятся.
Внутри что-то щелкнуло. Громко и окончательно. Это был звук лопнувшего терпения.
Она не спала всю ночь. Не потому, что ворочалась и переживала. Наоборот. В голове была абсолютная, звенящая ясность.
Она методично, шаг за шагом, прокручивала план действий. Тот самый страх обидеть сына, показаться плохой матерью, который парализовал ее полтора года, испарился. Его место заняла холодная, деловая сосредоточенность.
На следующее утро, проводив «молодых» на работу, она вызвала мастера. Через час во входной двери стоял новый, сложный замок.
Старые ключи превратились в бесполезные железки.
Затем она вошла в их комнату. Комнату, которая раньше была ее кабинетом. Она не стала разбрасывать вещи. Она действовала как профессиональный упаковщик.
Три больших чемодана, которые они лениво засунули на антресоли, теперь пригодились. Одежда, косметика, ноутбуки, зарядные устройства — все было аккуратно сложено.
Упаковывая дорогую брендовую сумку Светланы, Галина горько усмехнулась. На сумку деньги были. На съемную квартиру — нет.
Ничего не помято, не разбито. Галина даже положила сверху их любимые кружки, обернув каждую в свитер.
Она не хотела давать им повода обвинить ее в порче имущества. Она хотела лишить их дома.
Три чемодана и несколько коробок она выставила в прихожую. Они выглядели сиротливо и неуместно на фоне ее домашнего уюта.
Вечером телефон зазвонил ровно в семь. Галина посмотрела на экран. Кирилл. Она дала телефону проиграть мелодию до конца. Потом еще раз. И еще. На пятый раз она подняла трубку.
— Мам! Ты дома? Мы не можем в квартиру попасть! Ключ не подходит! — голос сына был растерянным и испуганным.
— Да, Кирилл. Я дома, — ответила Галина спокойно. — Я поменяла замок.
На том конце провода повисла пауза. Потом послышался возмущенный шепот Светланы.
— Что?! Что она сказала?!
— Мам, в каком смысле? Зачем? Что случилось? — Кирилл явно не мог поверить в происходящее.
— Случилось то, что гостиница «У Галины» закрылась на бессрочный карантин, — в ее голосе не было ни злости, ни обиды. Только констатация факта. — Ваши вещи собраны и стоят в прихожей.
— Какие вещи? Мама, ты с ума сошла?! Куда мы пойдем?! — в его голосе зазвенела паника.
— Это интересный вопрос, Кирилл. Вы взрослые, самостоятельные люди. Думаю, решите его.
— Да что она себе позволяет?! — теперь в трубке раздался уже не шепот, а визг Светланы. Она выхватила телефон у мужа. — Галина Ивановна! Вы не имеете права! Мы здесь прописаны!
Галина усмехнулась. Это был ее козырь.
— Нет, Светочка, вы здесь не прописаны. Я была достаточно умна, чтобы не делать вам даже временную регистрацию.
Вы просто гостили. А гости, как известно, не задерживаются надолго. Особенно если ведут себя по-свински.
— Я буду жаловаться! В полицию! Участковому! — захлебывалась от ярости Светлана.
— Жалуйся, — ровно ответила Галина. — Заодно и объяснишь участковому, на каком основании ты полтора года бесплатно жила в чужой квартире, испортила чужое имущество и требовала денег на развлечения.
Я, кстати, сохранила ту скатерть. И счет за проживание. Думаю, ему будет интересно.
Она услышала, как Светлана задохнулась от возмущения. Маска слетела. Перед ней была не милая, воспитанная девочка, а злая, мелочная хищница, которую поймали в капкан.
— А если захотите вернуться, — добавила Галина, нанося последний удар. — То я готова рассмотреть вариант официальной аренды.
Договор на одиннадцать месяцев, залог в размере месячной платы и предоплата. Шестьдесят пять тысяч в месяц, как и было в счете. Коммунальные платежи сверху.
Деньги вперед. Жду вашего решения.
И она нажала отбой, оставив их стоять на лестничной клетке перед наглухо закрытой дверью в ее, и только ее, квартиру.
После звонка в квартире не стало тихо. Просто звуки изменились. Перестал фонить телевизор из их комнаты, не хлопала дверь, не жужжал по вечерам Светин фен.
Галина слышала, как работает ее холодильник, как капает вода из крана, который она все забывала починить. Она слышала собственное дыхание.
Они не ушли сразу. Еще полчаса стучали в дверь.
Сначала требовательно, потом — жалко. Кирилл кричал: «Мам, ну открой, давай поговорим!». Галина сидела на диване в гостиной и листала журнал, не разбирая букв. Она просто ждала.
Потом все стихло. Она подошла к окну и увидела, как они, нагруженные чемоданами, ловят такси.
Светлана что-то яростно говорила, размахивая руками, а Кирилл стоял рядом, опустив плечи. В этот момент он был похож на побитого щенка. Галине даже на секунду стало его жаль.
Но жалость была слабой, как далекое эхо. Она тут же растворилась в ощущении правильности происходящего.
Через два дня позвонил участковый. Вежливый и молодой.
— Галина Ивановна? На вас тут заявление поступило… от некой гражданки… — он запнулся, ища фамилию.
— От жены моего сына, — подсказала Галина. — Я догадываюсь.
— Да. Говорит, вы ее незаконно выселили, вещи удерживаете.
— Вещи стоят у консьержки, могут забрать в любое время. А что до выселения… Лейтенант, а вы бы прописали в своей квартире совершенно постороннего человека, который портит ваше имущество и ведет себя как хозяин?
— Ну… нет, — смутился он.
— Вот и я не стала. Они гостили. Загостились. Я попросила их съехать. Всего доброго.
Больше никто не звонил.
Первую неделю Галина приводила квартиру в порядок. Она вернула на место свои специи. Выбросила новомодный блендер.
Поставила в вазу свежие цветы. Она заново обживала собственную территорию, возвращала ей свой запах, свой дух.
Она не чувствовала эйфории. Она чувствовала покой. Глубокий, основательный, как фундамент дома.
Она поняла, что дело было не в сыне и не в наглой невестке. Дело было в ней. В том, что она сама позволила превратить свой дом в бесплатную гостиницу. Она сама не установила правила с самого начала.
Спустя месяц позвонил Кирилл. Голос был чужой, уставший.
— Мам, привет.
— Привет, — ответила она ровно.
— Мы… мы сняли квартиру. Однушку на окраине. Дорого, конечно, но… — он замялся. — Света спрашивает, не осталось ли у тебя контактов того риелтора, который тебе дачу помогал продавать? Говорит, он вроде толковый.
Это была капитуляция. Не извинение, нет. На это они были не способны. Это было признание ее правоты.
Признание того, что теперь им придется играть по правилам взрослого мира, где за все нужно платить.
— Да, остался, — сказала Галина, открывая записную книжку. — Сейчас продиктую. Записываешь?
Она диктовала номер, а сама смотрела в окно. На улице шел дождь, но в ее квартире было тепло и сухо.
И впервые за полтора года у нее не было ощущения, что она ждет, когда кто-то вернется. Она была дома. Одна. И этого было абсолютно достаточно.
